собственное самочувствие, ведь он не просто плохо себя чувствовал; ему
было ужасно плохо. Бессонница начала проникать во все аспекты его жизни,
как запах жареного лука проникает во все закоулки старого дома. Все
вокруг стало утрачивать краски; мир приобрел нудную зернистость серых
газетных фотографий.
Простейшие проблемы - подогреть ужин или перехватить сэндвич в
"Красном яблоке" и отправиться на площадку для пикников к взлетной
полосе N3, например, - стали неимоверно трудными, почти неразрешимыми.
Последние пару недель он все чаще приходил из видеосалона с пустыми
руками, не потому что там нечего было посмотреть, наоборот, выбор был
слишком велик, просто он никак не мог решить, хочется ли ему посмотреть
фильм про Грязного Гарри, или комедию Билли Кристэла, или какую-то
версию "Звездных войн" прошлых лет. После пары таких неудачных походов
он повалился в это самое кресло, плача от разочарования... И, возможно,
страха.
Эта ужасная бесчувственность и коррозия способности принимать решения
оказались не единственными проблемами, ассоциировавшимися с бессонницей;
его память на события, происшедшие совсем недавно, тоже стала сдавать. У
Ральфа вошло в привычку ходить в кино раз, а то и два в неделю с тех
пор, как он вышел на пенсию, оставив типографию, в которой завершил свою
трудовую жизнь в качестве бухгалтера-ревизора. В кино он бывал вместе с
Кэролайн, пока она не стала настолько больна, что уже не могла никуда
выходить. После ее смерти он посещал кинотеатр один, исключая пару,
когда его сопровождала Элен Дипно, а Эд оставался дома с ребенком (сам
Эд почти никогда не бывал в кино, утверждая, что у него от этого болит
голова). Ральф так часто звонил в кинотеатр справиться о начале сеансов,
что помнил номер телефона наизусть.
Однако по мере того, как лето шло на убыль, ему все чаще приходилось
заглядывать в справочник - он сомневался в правильности последних цифр
номера: то ли 1317, то ли 1713.
- 1713, - произнес он в пустоту комнаты. - Я знаю это наверняка. - Но
знал ли он это? На самом деле?
"Позвони Литчфилду. Давай, Ральфа - перестань собирать обломки.
Сделай же нечто конструктивное, И если тебе так неприятен Литчфилд,
позвони кому-нибудь еще. В телефонном справочнике полно адресов врачей".
Да, возможно, но в семьдесят лет поздно выбирать врача наугад. А
Литчфилду он звонить не собирался. Точка.
"Ладно, и что потом, старый, упрямый козел?
Еще какие-нибудь народные средства? Надеюсь, нет, иначе вскоре в
твоем арсенале колдовских средств останутся только сушеные ящерицы и
жабьи лапки".
Пришедший ответ был подобен прохладному бризу в душный день... Ответ
оказался до абсурдности прост. Все его книжные изыскания в это лето были
направлены, скорее, на выяснение причин проблемы, а не на ее решение.
Когда же требовался ответ, он пока полагался на знахарские советы своих
знакомых (например, виски с медом), даже если книжная мудрость уверяла,
что это не поможет. Хотя книги и предлагали вполне надежные методы
борьбы с бессонницей, единственное, что Ральф действительно опробовал,
было самым простым: пораньше ложиться спать. Однако это не помогло - он
ворочался без сна почти до полуночи, затем засыпал, чтобы проснуться в
необычный для себя час, - а что, если другие средства вполне в состоянии
помочь?
В любом случае, попробовать стоило.
3
Вместо того чтобы провести день за работой в саду до изнеможения,
Ральф отправился в библиотеку и перелистал некоторые из книг,
прочитанные им ранее. Основное решение, казалось, заключалось в
следующем: если не помогает ранний отход ко сну, следует попробовать
ложиться позднее. Ральф отправился домой (помня о своих недавних
злоключениях, он ".a/.+l'." +ao "b.!ca.,), преисполненный недоверчивой
надежды. Это могло помочь. А если тоже нет, то у него еще остаются Бах,
Бетховен и Уильям Аккерман.
Его первый опыт с этой методикой, которую в одном из пособий называли
"пролонгированный сон", оказался комичным. Ральф проснулся в обычное для
себя теперь время (3.45, согласно электронным часам на каминной полке в
гостиной) с ноющей болью в спине и затекшей шеей, не понимая, как он
очутился в кресле у окна и почему включен телевизор, хотя передачи уже
закончились.
И только осторожно повернув голову, не отнимая руки от занемевшей
шеи, Ральф понял, что же случилось. Он намеревался просидеть так часов
до трех, даже четырех утра, а затем перейти в постель и немедленно
заснуть. В любом случае, именно так он планировал. Вместо этого
Бесподобный Недремлющий с Гаррис-авеню отключился во время прямого
монолога Джея Лено. И очнулся он, как и следовало ожидать, в этом
распроклятом кресле. Проблема осталась прежней, как глубокомысленно
изрек бы Джо Фрайди, изменилось лишь место действия.
И все-таки Ральф улегся под одеяло, надеясь, несмотря ни на что,
заснуть, но желание (если не потребность) сна прошло. После часа,
проведенного в постели, он снова вернулся в кресло, на этот раз с
подушкой и с жалкой улыбкой на лице.
4
Во второй его попытка следующей ночью не было ничего смешного.
Сонливость закружила перед ним в свое обычное время - в одиннадцать
двадцать, как раз когда Пит Черни рассказывал о погоде на завтра. Но
теперь Ральф успешно поборол дрему, внимательно следя за программой
(правда, он клевал носом во время разговора Пита с Резанной Арнольд,
гостьей его передачи), а потом настало время ночного кинозала.
Показывали старую ленту с участием Эди Мерфи, в которой тот единолично
выиграл войну в Тихом океане, будучи совершенно безоружным. Ральфу
казалось, что местные телевещательные каналы заключили негласное
соглашение показывать в ранние утренние часы легкие комедии, и лидеры
здесь - Эди Мерфи или Джеймс Броулин.
После того как Мерфи сокрушил последний японский бастион, второй
канал отключился. Ральф попытался найти кино по другим каналам, но те
уже закончили вещание. Если бы телевизор Ральфа был подключен к
кабельной сети, он мог бы смотреть фильмы всю ночь, как Билл, живущий
внизу, или Луиза; он вспомнил, что еще зимой внес это в список
неотложных дел в наступающем году. Но затем Кэролайн умерла, и
подключение к сети кабельного телевидения перестало казаться таким уж
важным.
Ральф отыскал журнал "Спорт иллюстрейтед" и принялся упорно
пробираться сквозь дебри статьи о женском теннисе, пропущенной им при
первой читке, все чаще бросая взгляд на часы, когда стрелки стали
подбираться к трем часам утра. Он был почти убежден, что трюк сработает.
Веки у него словно свинцом налились, и, хотя Ральф внимательно, слово
за словом, читал статью, он так и не смог понять, что же именно хотел
сказать автор. Целые предложения, подобно космическим лучам,
проскальзывали мимо его сознания.
"Сегодня ночью я буду спать - в этом я убежден.
Впервые за многие месяцы солнце встанет без моей помощи, и это не
просто хорошо, друзья и соседи, это великолепно".
Затем, вскоре после трех, это приятное погружение в сон стало
проходить. Оно не исчезло со скоростью вылетевшей пробки от шампанского
- скорее, оно просачивалось, как песок сквозь крупное сито или вода
сквозь дырявую крышу. Когда Ральф понял, что же именно происходит, его
охватил - нет, не паника, а болезненный испуг. Он воспринял это как
полную противоположность надежде, а когда в половине четвертого
поковылял в спальню, его депрессия стала настолько сильной, что ему
казалось, будто он задыхается в ее тисках.
- Прошу тебя, Господи, хотя бы сорок минут, - пробормотал он,
выключая свет, но у него возникло предчувствие, что это одна из тех
молитв, которая никогда не будет услышана.
Так и вышло. Хотя Ральф не спал уже ровно сутки, малейшие признаки
сна покинули его тело и разум к четырем часам утра. Он устал сильнее и
глубже, чем когда-либо, открыв для себя, однако, что усталость и сон
вовсе не обязательно идут рука об руку. Сон, этот незримый друг, самый
лучший лекарь человечества с незапамятных времен, снова покинул его.
К четырем часам утра Ральф возненавидел свою кровать - такое чувство
появлялось у него всегда, когда он начинал понимать, что лежание в ней
не поможет. Ральф опустил ноги, почесал поросль на груди - теперь уже
почти полностью седую, - надел тапочки и, прошаркав в гостиную,
устроился в кресле и стал смотреть на Гаррис-авеню. Улица лежала перед
ним, словно сцена, единственным актером на которой в данное время было
вовсе не человеческое существо, а бродячая собака, поджавшая заднюю лапу
и ковылявшая на оставшихся трех по Гаррис-авеню в сторону
Строу-форд-парка. - Привет, Розали, - пробормотал Ральф, проводя ладонью
по глазам. Наступал четверг - день, когда на Гаррис-авеню собирали
мусор, поэтому он вовсе не удивился, увидев Розали, ставшую неотъемлемой
частью окрестностей за последние пару лет. Она лениво брела по улице,
исследуя залежи отбросов и скопления пустых консервных банок с
проницательностью пресыщенного старьевщика с блошиного рынка.
Теперь Розали - хромавшая в это утро особенно сильно и выглядевшая
такой же усталой, как и Ральф, - нашла нечто, похожее на большую кость,
и потрусила прочь с добычей в зубах. Ральф наблюдал за собакой, пока та
не скрылась из вида, затем просто сидел, скрестив руки на коленях и
обозревая молчаливые окрестности. Яркие уличные фонари лишь усиливали
иллюзию, что Гаррис-авеню не что иное, как опустевшая после вечернего
представления сцена, покинутая актерами, которые разбрелись по домам;
вся перспектива создавала впечатление нереальности, казалась
галлюцинацией.
Ральф Робертс сидел в кресле, в котором ему предстояло провести еще
столько предутренних часов, и ждал, когда свет и движение наполнят
раскинувшийся перед ним мир. Наконец первый актер - почтальон Пит -
появился на сцене справа. Он проехал по Гаррис-авеню на велосипеде,
доставая свернутые газеты из сумки и точно притормаживая у тех дверей,
которые являлись его целью.
Ральф понаблюдал за Питом, затем издал вздох, вырвавшийся, казалось,
из самых глубин его жизненных основ, и направился в кухню заваривать
чай. - Не помню, чтобы мой гороскоп когда-нибудь предсказывал подобное,
- глухо произнес он, открыл кран и стал набирать в чайник воду.
5
Это длинное утро четверга и еще более томительный день преподали
Ральфу ценный урок: не стоит пренебрегать трех-четырехчасовым сном
только потому, что прожил всю жизнь с ошибочным мнением, будто имеешь
неоспоримое право на шесть, а то и на семь часов отдыха. К тому же это
послужило скрытым предупреждением: если положение не изменится, в
дальнейшем он вел себя вот так же плохо все время. Черт, постоянно.
Ральф ложился в постель в десять утра, надеясь немного вздремнуть - даже
полчаса стало бы спасением, - но лишь изматывающая полудрема была
ответом на все его молитвы.
Около трех часов пополудни он решил приготовить бульон. Набрав в
чайник свежей воды, Ральф поставил его на газ и открыл шкаф, где
хранились различные приправы, специи и пакеты с продуктами, есть которые
могли разве что космонавты да старики - для полной готовности эти
порошки требовалось лишь развести кипятком.
Ральф бесцельно передвигал коробки и банки, затем просто уставился на
полки, как бы в ожидании, что коробка с бульонными кубиками неким
таинственным образом появится на освобожденном для нее месте. Когда
этого не произошло, Ральф повторил всю процедуру, только теперь в
