часов, чтобы встать. Постепенно он прекратил все попытки заснуть снова;
лежа со сплетенными на груди пальцами, Ральф смотрел в сумрачный
потолок, ощущая свои глаза огромными, как круглые дверные ручки.
Временами он думал о докторе Джамале, воплощающем в Коннектикуте свой
вариант американской мечты, и о его мягком, успокаивающем индийском
акценте. Иногда он вспоминал места, в которых они с Кэролайн бывали
много лет назад; чаще всего в памяти всплывал жаркий денек на пляже
Бар-Харбора, когда они, оба в купальных костюмах, сидя за столиком под
ярким тентом, потягивали пиво из бутылок с длинным горлышком, лакомились
жареными моллюсками и любовались скользящими по темно-синему океану
парусниками. Когда это было? В 1964-м? Или в 1967-м? Какая разница?..
Изменения в режиме сна тоже не имели бы никакого значения, закончись все
только этим; Ральф приспособился бы к переменам не только с легкостью,
но даже с благодарностью. Все книги, которые он прочитал в то лето,
казалось, подтверждали народную мудрость: с возрастом люди спят меньше.
Если потеря одного часа сна была той единственной ценой, которую ему
необходимо уплатить за сомнительное удовольствие быть семидесятилетним,
он заплатил бы с радостью и считал бы себя абсолютно здоровым.
Но этим дело не кончилось. В первую неделю мая Ральф проснулся от
птичьего пения в 5.15. Он пытался затыкать на ночь уши ватой,
сомневаясь, однако, что это поможет. Будил его вовсе не щебет
вернувшихся с зимовки птиц и не грохот случайного грузовика, несущегося
по Гаррис-авеню. Ральф всегда относился к той категории людей, которых и
пушками не разбудишь, и вряд ли что-то изменилось в его натуре.
Изменилось что-то в его голове. Там появился таймер, который с каждым
даем включался немного раньше, и Ральф не имел ни малейшего
представления, как положить конец этому.
К началу июля Ральф выпрыгивал из сна внезапно, как чертик из
табакерки, самое позднее в 4.30 - 4.45, а в середине июля - не такого
знойного, как в 1992 году, но все же достаточно жаркого - он просыпался
уже раньше четырех утра. Именно этими душными длинными ночами,
проведенными в постели, в которой они с Кэролайн занимались любовью во
многие жаркие ночи (и в холодные тоже), Ральф начал понимать, в какой ад
превратится его жизнь, если он полностью потеряет сон. Днем он еще мог
подшучивать над подобной идеей, однако Ральф все яснее открывал для себя
гнетущую правду о темной ночи души Скотта Фитцджеральда, и выигрышным
призом стало следующее: 4.15 утра, так что все было еще впереди... Все
что угодно.
Днем он еще мог убеждать себя, что у него просто идет перестройка
циклов сна и бодрствования, что его организм оптимальным образом
реагирует на огромные перемены, происшедшие в его жизни, - в первую
очередь это выход на пенсию и утрата жены. Иногда, размышляя над своей
новой жизнью, он употреблял слово одиночество, отвергая иное пугающее
слово, пряча его в глубины подсознания всякий раз, когда лишь намек на
него появлялся в мыслях. Он соглашался на одиночество. Депрессия же
казалась ему явно неподходящим определением.
"Возможно, тебе необходимы физические нагрузки, - размышлял
внутренний голос. - Займись ходьбой, как прошлым летом. В конце концов,
ты же ведешь сидячий образ жизни встаешь, съедаешь тост, читаешь книгу,
смотришь телевизор, вместо ленча проглатываешь сэндвич в "Красном
яблоке", лениво возишься в саду, время от времени ходишь в библиотеку
или беседуешь с Элен, когда та выходит о ребенком на прогулку, ужинаешь
и либо располагаешься на террасе, либо изредка навещаешь Мак-Говерна или
Луизу Чесс. А что потом? Снова читаешь и смотришь телевизор, принимаешь
душ и ложишься спать. Сидячий образ жизни.
Скучный.
Неудивительно, что ты так рано просыпаешься".
Какая чепуха! Жизнь его только казалась неактивной, на самом деле все
было не так. И сад служил тому отличным примером. То, что он делал там,
конечно, не заслуживало специального приза, однако было крайне далеко от
"ленивого копания". Чаще всего он полол, пока пот не выступал на его
рубашке темными пятнами, напоминающими раскидистые деревья, нередко
Ральфа охватывала дрожь от переутомления, когда он наконец-то позволял
себе уйти в дом. Скорее всего, это "ленивое копание" можно было
охарактеризовать как "наказание", но наказание за что? За пробуждения до
рассвета?
Ральф не знал, да и не хотел знать. Работа в саду заполняла большую
часть дня, она уводила его от мыслей, казавшихся неприятными, и этого
было вполне достаточно, чтобы оправдать утомление ноющих мышц и
мелькание черных точек перед глазами. Ральф стал отдавать саду все силы
сразу после Четвертого июля - в Восточном Мэне уже поспевали ранние
фрукты, и продолжал работать весь август, когда поздние сорта изнывали
от засухи... - Тебе следует бросить все это, - сказал ему однажды Билл
МакГоверн, когда они коротали вечер на веранде, потягивая лимонад.
Стояла середина августа, Ральф просыпался уже около половины четвертого
утра. -Чрезмерная физическая нагрузка подрывает твое здоровье. Пуще того
- ты стал походить на сумасшедшего.
- Возможно, я и есть сумасшедший, - резко оборвал Ральф, и либо сам
тон, либо его взгляд были настолько убедительны, что Билл поспешил
сменить тему разговора.
2
Ральф снова начал ходить - ничего похожего на марафоны 1992 года, но
все же он проходил мили две в день, если не было дождя. Его обычный
маршрут пролегал к публичной библиотеке Дерри, затем к "Бэк пейджс"
книжной лавчонке, торгующей подержанными изданиями, а оттуда к газетному
киоску на углу Мейни Уитчхэм-стрит.
Рядом с "Бэк пейджс" находился небольшой магазин "Сэконд хэнд",
предлагающий старую одежду. Однажды августовским днем, когда Ральф шагал
мимо, в витрине среди старых приглашений на дешевые ужины и церковные
собрания он увидел свежий лист, наполовину скрывший предвыборный плакат
Патрика Бьюкенена <Сенатор от штата Мэн.>.
С двух фотографий, помещенных над текстом, смотрела привлекательная
блондинка лет сорока, но мрачность фотографий - неулыбчивое лицо в фас
слева и хмурый профиль справа на скучном белом фоне - заставила Pальфа
остановиться. Так обычно снимали преступников, расклеивая их фото в
общественных местах и показывая в телепрограмме полицейской хроники...
Так что вряд ли это было простым совпадением. Итак, фотографии женщины
заставили Ральфа остановиться, но от прочитанного он просто остолбенел.
"РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО СЬЮЗЕН ЭДВИНА ДЭЙ"
- было напечатано огромными черными буквами. А ниже, словно вспышка
молнии, горели четыре красных ,слова:
"ПРОЧЬ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА!"
Самая нижняя строка была набрана мелким шрифтом. Со дня смерти
Кэролайн зрение у Ральфа сильно ослабело - как говорится, унеслось к
чертям в лукошке, лишь остались рожки-ножки, - и он, подавшись вперед,
едва не касаясь лбом грязного стекла витрины "Сэконд хэнд", наконец-то
смог разобрать следующее:
"Оплачено Комитетом "Друзья жизни" штата Мэн".
Где-то в глубине его мозга зашептал голосок: "Эй, эй, Сьюзен Дэй!
Сколько ты убила детей?"
Сьюзен Дэй, вспомнил Ральф, была политической активисткой то ли из
Нью-Йорка, то ли из Вашингтона, доводившей своим красноречием таксистов,
парикмахеров и шляпных дел мастеров до неистовства. Он не мог точно
сказать, почему в голову пришла именно эта рифмованная строчка; она
смутно ассоциировалась с каким-то неясным воспоминанием. Возможно, в
старом, измученном мозгу всплыла строка из песен протеста конца
шестидесятых - времени вьетнамской войны: "Эй, эй, Эл Би Джей! Сколько
ты убил детей?"
"Нет, не то, - подумал он. - Близко, но не горячо.
Это..."
За мгновение до того, как мозг Ральфа после мучительных усилий смог
выдать имя и облик Эда Дипно, рядом раздался голос:
- Ральф, дружище, рад приветствовать тебя! Входи же! Оторванный от
своих мыслей, Ральф повернулся на голос, удивленный и одновременно
шокированный тем, что чуть не заснул на ходу. "Господи, - подумал он. -
Невозможно понять всю значимость сна, пока не утратишь его. Тогда осе
начинает плыть перед глазами, а суть происходящего как бы размывается".
С Ральфом заговорил Гамильтон Дейвенпорт, владелец книжной лавчонки.
Он как раз выставлял книги в ярких обложках на уличный стенд.
Попыхивая зажатой в зубах старом трубкой, всегда напоминавшей Ральфу
дымовую пароходную трубу, Гамильтон выпускал в знойный прозрачный воздух
легкие струйки дыма. Уинстон Смит - старый серый вальяжный кот -
устроился в дверном проеме, уютно прикрыв лапы пушистым хвостом. Кот
взирал на Ральфа с желтоглазым безразличием, как бы говоря: "Думаешь,
тебе все известно о старости, дружок? Могу поклясться, ничегото ты об
этом не знаешь".
- Эй, Ральф, - удивленно произнес Дейвенпорт, - я окликаю тебя уже
третий раз.
- Да вот, витаю в облаках. - Обогнув книжный стенд, Ральф подошел к
дверному косяку (Уинстон Смит с королевским безразличием возлежал на
прежнем месте) и взял две газеты, которые покупал ежедневно: "Бостон
глоуб" и "Ю-Эс-Эй тудэй". "Дерри ньюс" ему доставляли прямо на дом.
Ральф, с удовольствием читая все три издания, не мог сказать, какому из
них отдает предпочтение. - Я не... Он внезапно замолчал, потому что
перед его внутренним взором вдруг предстало лицо Эда Дипно. Да, эту
ужасную песенку он услышал из уст Эда возле аэропорта еще прошлым летом
- неудивительно, что потребовалось время, чтобы освежить свою память. И
Эд Дипно не из тех, кто просто так распевал бы подобные канцоны.
- Ральф? - окликнул его Дейвенпорт. - Ты снова отключился, не
договорив. Ральф моргнул:
- Извини. Я плохо спал, именно это я и хотел сказать.
- Недосыпание... Правда, есть проблемы посерьезнее. Думаю, тебе стоит
выпивать на ночь стакан теплого молока с медом и полчаса слушать
успокаивающую музыку.
Так в это лето Ральф в очередной раз обнаружил, что каждому в Америке
известно свое доморощенное средство от бессонницы, этакая сонная магия,
передаваемая из поколения в поколение наподобие семейной Библии.
- Очень хороши Бах и Бетховен, да и Уильям Аккерман не так уж плох.
Но самое главное, - Дейвенпорт поднял вверх палец, подчеркивая
значимость изрекаемого, - не вставать с кресла в течение получаса. Ни в
коем случае! Не отвечать на телефонные звонки, не возиться, с собакой,
не заводить будильник, не принимать решения идти чистить зубы... Ничего!
@ затем, когда ты ляжешь в постель... Бац! Вырублен, как свет!
- А что, если, сидя в своем любимом кресле, вдруг ощутишь позыв
природы? - спросил Ральф. - Такое случается внезапно, особенно в моем
возрасте.
- Пачкай в штаны, - быстро ответил Дейвеююрт и рассмеялся.
Ральф улыбнулся, но скорее от нежелания показаться невежливым.
Бессонница лишила его остатков чувства юмора. - Прямо в штаны! -
хихикнул Гамильтон, похлопывая по книжному стенду, и покачал головой.
Взгляд Ральфа упал на кота. Уинстон Смит смотрел на него, и Ральфу
показалось, что спокойные желтые глаза животного говорят:
"Все правильно, он глупец, но он МОЙ глупец".
- Неплохо, а? Гамильтон Дейвенпорт, мастер-острослов. Пачкай прямо
в... - Он снова, зашелся смехом и качал головой все время, пока
засовывал в карман короткого красного передника два доллара, протянутые
ему Ральфом, и давал сдачу. - Все правильно?
- Конечно. Спасибо, Хэм.
- Ладно. Серьезно, попробуй музыку. Это действительно помогает.
Расслабляет мозги или что-то в этом роде.
- Обязательно попробую. - Что бы там ни было, он на самом деле
