стороны авторитета внебиблейского - вселенских соборов и папских сочинений.
Получается, что Бог выразил себя в Писании лишь наполовину. Кальвинисты
признавали авторитет определенных соборов и богословов патристической эры,
но это означает, что их авторитет основан на Писании и поэтому является
вторичным по отношению к нему. Кальвин писал об этом следующим образом:
"Хотя мы утверждаем, что Слово Божие одно лежит вне сферы нашего суждения и
что авторитет Отцов Церкви и соборов простирается до тех пор, пока они
согласуются с законом Слова, мы готовы отдать им должное по их положению при
Христе"(55,с.177). Лютер был склонен отстаивать принцип "sola scriptura"
указанием на путаницу и непоследовательность средневекового богословия, но
Кальвин утверждал, что лучшее католическое богословие (например, Августин)
всегда поддерживало его взгляд на приоритет Писания. Кальвинисты обращались
к отцам церкви как к надежным толкователям Писания. О периоде с 1200 по
1500гг. они говорили как об "эре загнивания" или "периоде разложения",
которые они были призваны реформировать. В качестве своих врагов они
встречали здесь не только католических богословов, но и радикально мысливших
гуманистов. Себастьян Франк в 1530г. писал: "Глупцы Амвросий, Августин,
Иероним, Григорий, из которых ни один не знал Господа, да поможет мне Бог, и
не был послан Богом. Все они были апостолами антихриста". (55,с.181) По
мнению протестантов, Библия у католиков стала всего лишь своеобразным
религиозным букварем. Поэтому протестантская библейская версия более
надежна, чем католическая: "Мы довольствуемся тем, чем вразумил нас Бог в
своем слове, не стремясь к новым видениям, хотя многим недалеким умам
хотелось бы, чтобы с неба спускались ангелы и приносили иное откровение, ибо
им мало того, что он так доверительно сообщил нам. Нам же ясно, что в
Писании ничего не упущено" (81,с.92). "Писание не букварь, а Христос не
школьный учитель, которого следует дополнять какими бы то ни было
фантазиями" (Там же). Как писал впоследствии Генрих Буллингер, "В связи с
тем, что это Слово Божие, святое библейское Писание само по себе обладает
достаточным положением и надежностью". Особенно опасны, с точки зрения Ж.
Кальвина, народные ереси, ибо они в качестве единственного источника критики
религии тоже ссылались на Библию. В этом народный библеизм отчасти сближался
с приемами гуманистической критики: доказательство Писания, проверка его
содержания, "спор о словах". Именно с помощью рациональных приемов критики
текстов народные ереси сумели извлечь из Библии положения о социальной
справедливости. Кальвина особенно заботила эта общность приемов "обмирщения"
Писания в философской и народной культуре: отношение к Библии как к
литературному памятнику, рационализм критики и т. п.: "Евангелие - это наука
не о языке, а о жизни, и если в других науках можно положиться на ум и
память, то его должно принять из глубины сердца и отдать ему душу целиком. В
противном случае оно не будет понято. Пусть поэтому воздержатся от
оскорбительной для Бога гордости те, кто выдает себя за учеников Христа"
(Там же, 93).
Традиционное католическое богословие основывало авторитет человека,
занимавшего какую-либо должность, на самой этой должности и подчеркивало,
например, историческую преемственность епископского служения, восходящего к
апостольским временам. Реформаторы авторитет епископов основывали на их
верности Слову Божьему. Кальвин по этому поводу писал: "Различие между нами
и папистами заключается в том, что они верят, будто Церковь не может быть
столпом истины, если она не возвышается на Слове Божием. С другой стороны,
мы утверждаем, что истина сохраняется в ней и передается ею другим благодаря
тому, что она благоговейно преклоняется перед Словом Божиим" (55,с.178).
Для католика Писание было трудно истолковать и потому
римско-католическая церковь взяла на себя этот "труд". Реформаторы
категорически отвергли это и сделали не правом, а обязанностью каждого
верующего чтение и толкование библейских текстов. Уже "Малый Катехизис" М.
Лютера (1529) давал читателю рамки, в которых они могли разбирать Библию.
Однако именно "Наставление" Кальвина являются наиболее известным
руководством по Писанию, особенно окончательный вариант 1559г. Это сочинение
построено по модели катехизиса Лютера. В предисловии к французскому изданию
1541г. он утверждал, что эти "Наставления" "могут служить ключом,
открывающим всем чадам Божиим доступ к пониманию Священного Писания". "Для
полного доступа к реформатской вере читателю нужны были всего две книги -
Библия и "Наставления" Кальвина. Использование Писания в "Наставлениях" было
столь убедительным, что многим казалось, что эта книга была ключом к
правильному толкованию Писания. Сложные герменевтические схемы средневековья
можно было отбросить, получив эту изящно написанную и понятную книгу"
(55,с.190).
Таким образом, "превращение Библии в объект изучения и индивидуальных
размышлений и споров о ее содержании рассматривалось официальной церковью
как путь к утрате "истинной веры", той веры, которая претендовала на
внутренний мир и жизнь верующего, заставляла забывать об отдыхе и
развлечениях ради "дела", диктовала политическую принадлежность и освящала
любую войну за "правильный" вариант христианства" (81,с.94).
Социально-политические идеи
Жана Кальвина Социально-политические представления Жана Кальвина сложны и
разнообразны. Прежде всего его интересует проблема государства. Вопрос о
наилучшем государственном устройстве, волновавший умы гуманистов того
времени, Кальвин считает теоретически неразрешимым, ибо, по его мнению,
всякая форма правления имеет свои плюсы и свои минусы. Государство должно
охранять собственность от обмана и грабежа, обеспечивать людям доступность
материальных благ. Однако современные государства не только не гарантировали
собственности, но и фактически покушались на нее путем налогов, произвола
чиновников и т. д. Кальвин в своих сочинениях обрушивается на королей с
обвинениями в жадности и произволе. Он находит много ядовитых обличительных
слов для характеристики налогового произвола, называя его разбоем, грабежом
и насилием, возмущаясь тем, что короли придумывают новые налоги и с их
помощью "похищают большую часть имущества, без которого не может обойтись
бедный народ". Правители посылают своих налоговых агентов, которые "словно
охотничьи собаки на службе у тирана, разнюхивают следы денег, чтобы отобрать
их", "они не успокаиваются, пока не высосут из человека его кровь и мозг
костей", часто "самый могучий из монархов может по праву быть богатым сыном
большого разбойника" (43,24).
На этой основе защиты неприкосновенности собственности Кальвин строит
свои обвинения королей в произволе, тщеславии и эгоизме: "чем могущественнее
государи, тем тяжелее давят они народ" (71, 275). "Короли, - говорит
Кальвин, - желают быть свободными от всякого закона", они "полагают... что
весь мир создан для них", "им служат конями и колесницами... гордость,
высокомерие, надменность, самонадеянность, жестокость, вымогательства,
грабежи, насилие"(71,275).
Хотя он и видит плюсы у разных форм государства, все же
аристократическая республика ему ближе, чем монархия. Он лучше "не по своей
сущности, а по тому, что необычайно редко случается, чтобы короли налагали
на себя сдержку и их воля не отступала от истинной справедливости; ...
прочнее и легче правлением многих лиц, устроенное таким образом, чтобы одни
помогали другим, взаимно направляли и наставляли друг друга" (71,175).
Принципы организации церкви, перенесенные на государство, по мнению
реформатора, могут способствовать его процветанию. В проповеди на тему о
пророке Михее Кальвин говорит: "Пророк прославляет здесь особое благодеяние
бога: возвращение народу его свободы. Ибо, в самом деле, самое желательное
из всех положений, это когда пастыри избираются и устанавливаются общим
голосованием народа. Ибо там, где одно лицо насилием захватывает власть и
господство, это - варварская тирания. Там, где цари управляют по праву
наследования, это тоже не вяжется вполне со свободой. Итак, пророк говорит:
поставим себе государей, причем - всеобщим голосованием"(43, 24). В
проповеди на Второзаконие он продолжает: "Эта свобода - особый дар.
Действительно, мы видим, что она позволена не всем. Там, где господствуют
государи, они ставят судей по своей фантазии и произволу, здесь все делает
гордыня... Видя такие примеры, поймем тот бесценный дар, когда бог
разрешает, чтобы народ имел свободу выбирать, судей и начальство"(43,25).
Таким образом, божественное происхождение власти, по Кальвину, совмещается с
народным избранием.
Но и республика чревата "смутой", "тиранией народа": "Мы знаем, как
велика невоздержанность народа. Поэтому там, где каждому предоставлена
полная свобода, должен возникнуть огромный беспорядок" (Комментарий на
Евангелие от Иоанна). Самым ужасным злом представляется Кальвину
безрассудство и невоздержанность народа: "Сравните тирана, предающегося
всевозможным жестокостям, с народом, у которого нет ни правительства, ни
власти, но все равны, и вы увидите, что в этом последнем случае среди народа
неизбежно возникнут гораздо более ужасные смуты, чем если бы он находился
под гнетом непомерной тирании" (71,275).
По этим-то причинам Кальвин и считает лучшим типом власти
аристократическое правление или умеренную демократию: "Если сравнить по
существу три формы, различение которых установлено философами, я буду
настойчиво утверждать, что аристократия или строй, представляющий смешение
аристократии и умеренной демократии несравненно лучше всякого другого
устройства. Это доказано и опытом всех времен и волей бога, учредившего у
израильтян аристократию, близкую к умеренной демократии, когда он хотел
поставить их в лучшие условия"(43,24). Эту идею он защищает и в конце жизни
в своих толкованиях на первую книгу Самуила и книгу Даниила, где решительно
осуждает абсолютизм.
Конечно, всякая власть установлена богом и служит к его прославлению,
но аристократическая республика - особый "дар божий", "особое благодеяние
бога". И все Кальвин всякое намерение ввести ее там, где бог по своему
неисповедимому замыслу уже установил другую форму правления, называет делом
"не только нелепым и неуместным, но и в высшей степени вредным" (71,275).
У такого государства и большие обязанности. Кальвин считает, что
церковь и светская власть в определенном смысле должны быть независимы. Но и
государство - установление бога. Поэтому светские должности должны считаться
не исходящими от городской общины, а божеским учреждением. А это значит, что
государство обязано обеспечить соблюдение воли божьей, торжество истинной
религии. Таким образом, государство Кальвином понимается как исполнительный
орган церкви. Ему отводится роль защитника и материальной опоры церкви.
Светская власть, следовательно, по Кальвину, подчинена власти духовной.
Не мог Кальвин пройти и мимо проблем социальной и классовой борьбы,
