В коридоре Асан остановился и обратился к Козырю:
- Ты подожди меня на площадке. Я зайду в бильярдную. Там мой один
знакомый играет, надо ему два слова сказать.
Козырь молча кивнул головой и прислонился к перилам площадки. В это
время, кто-то над его ухом прошептал:
- Берегись... за вами следят.
Козырь вздрогнул и повернул голову. Как ни сильно он был пьян, но эти
зловещие слова заставили его вспомнить опасность своего положения.
Он молча и тяжело дыша смотрел на человека, предупредившего его об
опасности. Последний, заметив, что Козырь совершенно растерялся,
энергичным шепотом приказал ему:
- Ступай вниз! Одевайся! Выйдешь, подожди меня на улице. Смотри же,
скорей! Каждая минута дорога!
Козырь машинально, плохо сознавая, что он делает, спустился вниз,
придерживаясь за перила, кое-как оделся при помощи швейцара и вышел на
улицу.
На свежем воздухе хмель с прежней силой ударил ему в голову. Мысль о
грозящей опасности, на минуту осветившая пьяный мозг, погасла... Как
сквозь сон помнит он, что кто-то подхватил его под руки, повел куда-то,
помог сесть в экипаж... Чей-то незнакомы голос громко крикнул:
- Пошел! Живее!
37. В УЧАСТКЕ
Асан несколько задержался в бильярдной и, выйдя в коридор, уже не
застал Козыря.
Предполагая, что тот спьяна или вернулся в общий зал или отправился
разыскивать его, Асан решил не уходить из гостиницы, пока не разыщет
пьяного товарища. Он заглядывал и в общее зало и в бильярдное и в уборную,
расспрашивал лакея.
Козыря нигде не было.
Убедившись, наконец, что Сенька, не дождавшись его ушел домой, Асан,
в свою очередь направился к выходу, не замечая, что за ним неотступно
следит тот самый господин, который сидел за соседним столиком и пил пиво.
- Ах, нелегкая его задави, - думал черкес про Козыря, выходя из
гостиницы, - куда это он, пьяный, направился. Заберется с пьяных глаз
куда-нибудь в знатное место и влетит! Там теперь переодетых "крючков"
(полицейских) сколько хочешь... Поджидают, не подвернется ли кто из
"блатных".
Размышления Асана были прерваны громким окликом очередного извозчика,
стоящего у подъезда "Европы":
- Прикажете подать, барин?
- Давай.
Пролетка застучала по мерзлым кочкам дороги... Электрические фонари
большой улицы сменились теперь мраком глухих переулков, куда приказывал
ехать извозчику Асан. Прежде, чем отправиться на вокзал к ночному поезду,
ему необходимо было заехать на квартиру: взять вещи и спрятанные там
деньги. При при себе у него было около трех тысяч рублей...
Асан был далек от всякой мысли об опасности и поэтому не обращал
внимания на ехавшую сзади на некотором расстоянии пролетку с двумя
седоками, которые были, как казалось, сильно выпившими. Они орали на все
улицу, и то и дело, пытались затянуть какую-то пьяную песню.
- Эх-х! Да возле речки... - выкрикивал один из них, и в то же время
шептал своему спутнику: - Первое дело, оглушить его надо сразу, а то, черт
его знает, ножом пырнет.
- Да уж знаю, ваше благородие, не впервой!
- Прямо кастетом по башке... извозчик! Дуй в хвост и в гриву!
Сы-ыпь!! Вези прямо к "квартерным"!
Извозчик торопливо передергивал вожжами и погонял лошаденку.
- Эко, их разбирает! - подумал с досадой Асан, оглядываясь на
шумливых гуляк.
В это время он поровнялся со своей квартирой и велел извозчику
остановиться.
Ворота были заперты и Асану пришлось постучаться в одно из окошек
нижнего этажа.
- Ты меня подожди, я сейчас на вокзал поеду! - крикнул он извозчику.
Задняя пролетка тоже остановилась и ночные гуляки, быстро соскочив с
нее, бросились к Асану. Тот в это время стоял, нагнувшись к ставне окна и
не заметил их приближения. Между преследователем и Асаном оставалось всего
не более двух шагов, когда последний повернулся к воротам и увидел пред
собой две темные фигуры. Поняв, в чем дело, молодой черкес сделал быстрый
прыжок в сторону выхватывая револьвер. Но к его несчастью, нога
подвернулась на обледенелом тротуаре: он потерял равновесие и упал почти в
тот же момент один из нападающих со всего размаха ударил Асана по голове и
лишил возможности сопротивляться далее. Извозчик, привезший Асана, увидев
происшедшее, закричал было во все горло о помощи, но его остановили.
- Молчи! Мы - полиция!
Асан был обезоружен; руки ему связали ремнем и посадили на пролетку.
Один из полицейских, крепко обхватив арестованного, а другой полицейский
поехал сзади... Весь этот кортеж тронулся к ближайшему участку... У ворот
участка извозчики были отпущены.
- Ну, выходи, што-ли, - грубо толкнул Асана в плечо его конвоир. - Не
пробуй бежать - сейчас же пристрелим, как собаку.
Морозный ночной воздух совершенно освежил Асана. Несмотря на сильную
боль в плече и в голове от полученного удара кастетом, он довольно бодро
сошел с пролетки и поднялся на крыльцо.
Тяжелая дверь со скрипом ржавых петель отворилась и пропустила Асана.
Первая комната, небольшая, в одно окно, с грязным заплеванным полом,
служила приемной. Здесь по утрам толпилось обыкновенно много народу:
просители разного рода, лица, приходившие за справками. Спинки скамей,
стоящих около стен, хранили на себе, в виде темных лоснящихся пятен,
красноречивые следы долгих часов скуки и ожидания, которые выпадают на
долю мелкого обывателя, когда он приходит за чем-нибудь в участок. Грязные
стены комнаты, с обвалившейся кое-где штукатуркой, украшены разного рода
объявлениями, начиная с последнего номера губернских новостей со списком
разыскиваемых лиц и, кончая предостережением, писанным красивым
канцелярским почерком: "шапок в передней не оставлять"! На самом видно
месте стены была прилеплена кнопками небольшая фотографическая карточка -
снимок с обнаженного трупа, выставленного для "опознания". Приемная
освещалась маленькой лампочкой, стоящей на подоконнике. Воздух был
скверным и тяжелым: пахло махоркой, сыростью... На одной из скамеек лежала
неподвижная фигура, покрытая шинелью. Фигура эта испускала неистовые
носовые рулады, к которым примешивались однообразные звуки часового
маятника и храп дежурного околоточного, доносящийся из соседней комнаты,
дверь в которую была полуоткрыта.
- Эй, ты, чучело, вставай! Ишь разоспался точно дома на печке! -
довольно бесцеремонно ткнул один из конвоиров Асана спящую фигуру. Тот
зашевелился, фыркнул, из-под шинели показалась заспанная взлохмаченная
голова.
Узнав в одном из вошедших начальство, городовой моментально вскочил
со скамейки и захлопал сонными глазами.
- Ты, тетеря сонная! Спать у меня! Смотри!
- Так что, виноват, ваше благородие, вздремнувши малость.
- Обыскать! - последовало краткое распоряжение.
Асан был тщательно обыскан с ног до головы и все содержимое его
карманов выложено на стол...
- Спустить его вниз!
38. ДВЕРЬ ОТКРЫТА
- В общую, прикажете?
- Запереть в женскую камеру! Там ведь у нас сегодня никого нет?
- Так точно...
Асану развязали руки, и еще раз погрозив смертью, если он попытается
бежать, повели вниз.
Из сеней узенькая дверь вела в подвал, где помещалась каталажная
камера. Нужно было спуститься по лестнице ступенек пятнадцать. Заспанный
городовой вооружился лампой и шел впереди. Шествие замыкал другой
городовой. Последний, прежде, чем вывести Асана из приемной, красноречивым
жестом показал ему револьвер.
- Влопался! - внутренне бесился черкес, проклиная свою
неосторожность, - как кур в ощип влопался! Выследили проклятые! Эх, надо
бы мне тогда же из Томска уехать...
Они спустились по лестнице и стояли теперь на площадке, на которую
выходили двери каталажных камер.
- Отворяй поживее! Чего ты копаешься, словно три дня не ел! - сердито
проворчал один из конвоиров.
Обладатель взлохмаченной головы, видимо, не совсем проспавшись, долго
возился над замком, прежде чем отворил дверь. Наконец, старания его
увенчались успехом: замок был отперт, прибой снят и дверь, уныло скрипя
ржавыми петлями, распахнула свою черную смрадную пасть.
- Ну, проходи, что-ли! - слегка толкнул Асана в плечо его строгий
конвоир.
Асан нервно повел плечом от грубого прикосновения, весь выпрямился в
одно мгновение и был готов достойным образом ответить на насилие, но
сдержался и молча перешагнул через порог камеры.
Здесь было темно, душно и сильно пахло сыростью. Маленькое окошечко
над дверью, запыленное и засиженное мухами, давало слабый мутный отблеск
от лампы, которую полицейские зажгли на площадке...
Тяжелая дверь еще раз проскрипела петлями и крепко захлопнулась за
арестованным.
Когда глаза Асана привыкли к полумраку, царящему в камере, он
произвел тщательный осмотр последней. Ничего утешительного для себя
заключенный увидеть не смог. Голые стены с сырыми пятнами в углах и с
бесчисленными следами убитых клопов, грязные покатые нары во всю стену, в
углу около дверей, неизменная "параша", - вот все, что встретил наш
злополучный герой под "гостеприимной" кровлей полицейского участка.
Асан в волнении принялся расхаживать по камере, проклиная и себя, и
судьбу, и все окружающее... Наконец, утомившись этим бесцельным хождением
из угла в угол, он подошел к нарам, разостлал на них свое пальто и улегся,
намереваясь уснуть.
Утро вечера мудренее! - уже спокойно думал он. - Что раньше смерти
умирать! Авось, еще как-нибудь вывернусь! Да и с участка убежать
немудрено. Эх, если бы можно было дать знать о себе атаману - наверняка
выручил бы. Да как сделать это!
Асан повернулся на другой бок и подпер голову рукой.
- Как-то Сенька выпутался? Не иначе, что и его забрали. Вот тебе и
съездил на родину! Эх, дурак, дурак...
Вскоре арестованный понял, что уснуть ему немедленно не придется.
Необходимая принадлежность всех каталажных камер - клопы, и здесь давали
себя знать. Кроме того, из-за перегородки в общую камеру доносились
какие-то неясные дикие звуки, какой-то прерывистый хрип.
- Пьяный должно быть какой-нибудь во сне мается, - подумал Асан,
внимательно прислушиваясь к этим звукам, режущим нервы.
Асан с головой закутался в пальто и напрягал всю силу воли, чтобы
уснуть поскорее. Глаза его уже смыкались и легкая дремота окутывала уже
сознание, когда он услышал, что кто-то отворяет дверь в его камеру.
Асан откинул пальто и удивленно поднялся на локоть.
Дверь отворилась и на пороге ее показалась фигура того самого
полицейского, который участвовал в поимке Асана.
- Вставай! Одевайся, пойдем наверх, - обратился он к Асану.
Страшная мысль промелькнула в голове молодого черкеса и заставила
содрогнуться. - Бить будут! Иначе, зачем бы стали звать.
Ему вспомнились слышанные ранее рассказы о жестоких побоях, которым
подвергались, будто бы, арестованные в полицейских участках. Глухая
полночь, зловещая тишина камеры и мрачный вид городового, неподвижно
стоявшего в дверях, как нельзя более гармонировал с этими воспоминаниями.
Коли бить будут - живым в руки не дамся! - решил Асан, выходя из
камеры.
Когда они поднялись наверх, провожатый указал на дверь, над которой
виднелась надпись: "Кабинет пристава" и сказал:
- Иди туда! Шапку-то сними...
Асан нерешительно взялся за ручку двери.
В кабинете, за письменным столом, сидел полицейский чиновник, в
котором Асан, к крайнему своему удивлению узнал господина, пившего пиво в
"Европе", за соседним столиком. Теперь тот иронически улыбался, заметив
