посвящения. Он был уже господином аббатом, находясь на нижней
ступени длинной церковной карьеры.
Священник Тозелло ввел его в палаццо богатых сенаторов
Малипьеро.
С самого начала жизни Казанова доказал свое искусство
нравиться людям. У него рано опредилилась склонность к великим
мира. Он искал любого случая, который вел его к богатым или
влиятельным людям. Он во многом был обязан их рекомендациям. Всю
жизнь он собирал рекомендательные письма. Он использовал каждый
случай. Он хотел полностью раскрыться. Он не сдавался. Он не
позволил вести себя на поводу. Он никогда взаправду не отдавался.
Более всего он любил свободу. Полный эгоист - без жены, без
семьи, без родины, принципов или законов - он искал полной
независимости. Но из этого буйного кружения случайностей в
конечном счете возникла профессия, качество, определенное
явление, характер, точный и предопределенный жизненный путь, от
которого он отказался лишь в самом конце и с чрезвычайными
усилиями, и на котором с самого начала он превратил свою мнимую
свободу в служение. Так сильны условности жизни, так подавляют
формообразующие силы цивилизации. И так все мы находимся в
заключении. Так основательно высмеивается наша мнимая свобода.
Малипьеро, беззубый подагрический холостяк семидесяти шести
лет, который "отрекся от всего, кроме себя", любил молодежь за ее
талант к счастью. Он заботился о молодых и учил их, как удержать
счастье при помощи разума.
У Малипьеро уже были две любимицы. Августа, пятнадцатилетняя
дочь гондольера Гардела, писаная как на картине, позволяла
хитроумному старцу на пути к счастью учить себя танцам.
Прелестная и причудливая семнадцатилетняя Тереза Имер, дочь
директора театра и любовника Дзанетты Казановы, за его деньги
была ученицей в театре. Ее мать, старая актриса, ежедневно утром
вела ее к мессе, а после полудня к Малипьеро. Однажды при матери
и Казанове Малипьеро просил Терезу о поцелуе. Тереза отказала,
так как утром приняла причастие и господь наверное еще не покинул
ее тела. Мать Терезы выбранила жадного старца.
Каждый день Казанова был свидетелем подобных эротических
сцен. "Какое зрелище для меня!", восклицает он. Едва Тереза и ее
мать уходили, старик пересказывал мальчику философские максимы.
"Почему вы не женитесь на Терезе?", спросил Джакомо. Старец
ответил, что она его побьет.
"Надо брать женщин силой, или ты их упустишь!" Старцу не
хватало прежде всего физической, а не моральной силы. Джакомо
закричал: "Вы убьете Терезу!"
Сенатор советовал вместо Аристотеля читать Гассенди,
проповедника счастья и ученика Эпикура. Казанова не должен
высказывать в обществе какие-нибудь взгляды, он слишком юн, чтобы
иметь их. Малипьеро позволил ходить на свои званые вечера, где
прекрасные дамы сидели рядом с остроумными философами красоты.
Так Казановы изучил и хорошее и плохое общество Венеции. Он
познакомился с матронами, которые брали его на проповедь в
церковь со своими дочерьми и племянницами. "Молодой
незначительный аббат" мог даже посещать юных девушек в их
комнатах.
"Так много приятных знакомств с дамами comm il faut", пишет
Казанова, придавало ему стремление нравиться элегантной одеждой и
приятным видом. Вскоре он стал тщеславным модником, каким и
оставался всю жизнь. Священник Тозелло порицал его прическу и
ароматную помаду, ссылаясь на экуменический указ 1721 года,
который проклинал клириков, ухаживающих за своими волосами.
Однажды утром с согласия бабушки священник Тозелло проник к
постели спящего Джакомо и большими ножницами состриг его
прекрасные локоны. В маске Джакомо побежал по улицам к адвокату,
который рассказал, как он разорил целое семейство всего лишь
из-за отстриженных усиков одного словенца. Если Джакомо за кражу
локонов хочет вчинить иск священнику, ему надо только сказать.
Но Малипьеро помирил его со священником, и на вторую ночь
рождества Джакомо произнес проповедь в церквушке Сан Самуэле на
тему строфы Горация. Проповедь ли или молодой проповедник так
понравились, но служка нашел в чаше для подношений 50 цехинов для
молодого проповедника и - к возмущению благочестивых - много
любовных записочек. Казанова уже собирался стать властелином
кафедры. Не был ли он для этого слишком тощим?
В интересах нового поприща он каждый день ходил к священнику
и влюбился в его прелестную племянницу Анджелу. Однако чересчур
разумная девушка не отвечала ему ни малейшей благосклонностью;
она выйдет за него лишь когда он получит духовный сан. Он же
хотел победить без такой жертвы со своей стороны, и, как он
говорит, влекомый роком влюбился еще больше; поэтому из-за
Анджелы он втянулся в две другие любовные истории, а потом и еще
во многие другие, чтобы под конец взаправду получить духовный сан
и стать "жертвою женщин".
Вторая проповедь Джакомо в Сан Самуэле была его последней
проповедью. Перед ней он пообедал с графом Монте Реале, который
жил в том же доме. Когда его позвал церковный служка, он поднялся
на кафедру с полным желудком и красным лицом и запнулся на первых
же предложениях; паства засмеялась; он упал в обморок - настоящий
или притворный.
Дома он надел короткую сутану сельского священника, уложил
рубашки, взял у бабушки денег и поехал к доктору Гоцци в Падую,
готовиться к докторской степени.
Осенью он приехал по приглашению графини Монте Реале в ее
поместье в Пассано. Утром, когда он еще лежал в постели, очень
молодая девушка принесла кофе. Ее белая кожа, ее черные волосы,
ее огненные глаза, развитая фигура и невинный облик склонили его
взгляд на ее грудь, полуприкрытую рубашкой, и на ее голые ножки,
совсем не прикрытые юбочкой.
Она сказала, что ее зовут Люсия, что она дочь домоправителя и
будет каждое утро приносить кофе. Люсия помогла ему надеть халат,
присела на постель и болтала, пока он пил свое кофе. Пришли ее
родители. Она весело выбежала, вернулась одетой и бросилась отцу
не колени.
На другое утро он нашел невинность Люсии столь возбуждающей и
двусмысленной, что - из психологического любопытства - отважился
на смелую ласку. Она отстранилась и вся ее веселость исчезла. Из
страха неправильно понять его или обычаи мира, она тотчас снова
приблизилась, полная невинности и новой радости. Он решил каждое
утро систематически соблазнять ее страстными чувственными речами
и вкрадчивыми приемами.
Когда она пожаловалась на утренний холод, он предложил свою
постель. Милый ребенок боялся, что к нему не вовремя зайдут. Он
успокоил ее, но сам боялся вмешательства матери. Тогда она
успокоила его, сказав что мать об этом не станет думать.
Когда он снова пригласил ее в постель, она искренне его
предупредила. Не будет ли он неразумным, останется ли он аббатом?
Он попросил ее запереть дверь. Она отказала. Так каждый мог
подумать бог знает о чем. Болтая, она прилегла к нему. С большими
усилиями он остался неподвижным, чтобы не нарушить ее сладкой
безопасности.
На следующее утро для такой сдержанности он почувствовал себя
слишком слабым и попросил ее остаться сидеть на постели. Она
послушалась, покраснев. Тут он заметил, что она просто ангел,
предназначенный в жертву первому встреченному развратнику.
Он развратником не был. Он берег ее и свою честь, и немного -
прекраснодушное доверие родителей. Чтобы дольше наслаждаться ее
видом и милым голосом, он попросил ее приходить пораньше. Она
слушала его речи, а он страдал от наслаждения и наслаждался
муками. Один поцелуй казался ему достаточным, чтобы совратить
обоих. Через десять или двенадцать дней он совершенно отчетливо
увидел, что либо она не осмелится больше прийти, либо он станет
ее любовником.
Когда Люсия, ласкаясь, прижала свои щеки к его щекам, он
отвернулся, как когда-то от поцелуев Беттины. Невинное создание
спросило, не боится ли он. "Такого ребенка, как ты?", ответил он
вопросом. Два года разницы между ними, полагала она, ничего не
значат. Тогда он решил попросить, чтобы она больше не приходила,
но отложил это на следующее утро и надеялся, что она восхитится
его героической моралью.
На следующее утро она сразу спросила, отчего он так подавлен
и, войдя, заперла дверь. Он пробормотал, что не хочет объяснять.
Тогда она не говоря ни слова сразу прилегла к нему. Мог ли он ее
оттолкнуть? Она, не дослушав основания его благонравного
отречения, неосторожно сняла платочек, прикрывавший грудь, чтобы
осушить его слезы, которые текли у него от страдания, и
приоткрыла то, что ввело бы в искушение самого проверенного
учителя добродетели.
С огненной невинностью она утешала его. Неужели одна и та же
любовь ему приносит боль, а ей такое блаженство? Неужели он
отталкивает ее из страха перед любовью, чтобы наказать ее, а ведь
она ему нравится? И все это ее прегрешение? От чистой любви она
стала радостной. Опасностям любви можно сопротивляться, это знает
неученая девушка, а ученый аббат не знает?
Пять-шесть раз за ночь она просыпается, когда ей сниться, что
она лежит с ним, и так как это на самом деле не так, она хочет
сразу же заснуть снова, чтобы приснить себе то, что кажется таким
приятным. Неужели любимый аббат не создан для любви? Она сделает
все, что он хочет, кроме одного: она никогда не станет слушать,
что не должна любить его. Он может не любить ее, если это
действительно надо. Лучше жить без любви, чем от чистой любви к
ней умереть! Он должен был раньше подумать, нет ли другого
болезненного лекарства.
Тут Джакомо живо заключил Люсию в объятия и сказал... все то,
что говорят всегда! Они целовались целый час, пока она не
прошептала, что ее сердце не выдерживает и она должна быстро
уйти...
Чтобы побыть вместе подольше, в следующий раз она пришла еще
до рассвета. Двенадцать ночей они лежали в одной постели. Он
совсем не владел ею, лишь разгорался его пыл. Люсия, чья
возбуждающая близость стала и жизненно важной и непереносимой,
всеми средствами хотела соблазнить его. Наконец, она сказала, что
он может наслаждаться всем. Он знал это сам.
Прелестный ребенок был печален при расставании. Он обещал
вернуться в начале года. Он снова увидел ее лишь двадцать лет
спустя в одном из веселых домов Амстердама. Она его не узнала. Он
не открылся.
В Венеции он устремился к Анджеле, жадный сделать с ней все,
что делал с Люсией. Он продолжал думать, что порядочней будет
соблазнить девушку только наполовину. У него была "разновидность
панического ужаса перед возможными последствиями для дальнейшей
жизни, которые могут испортить ему удовольствие". Позднее он
оставил эти страхи. Под конец жизни он верил, что в молодости
обладал деликатными чувствами, но не был уверен полностью, что
был порядочным человеком. Он смущенно констатировал, что опыт и
философия как раз таки не способствуют настоящей добродетели, так
как уменьшают моральные сомнения.
Чувственные огненные уверения Джакомо отскакивали от
добродетели Анджелы, но возбудили сердце ее прелестной подруги,
шестнадцатилетней Нанетты и ее пятнадцатилетней сестры Мартины.
Они были сиротами, приемными дочерьми графа Саворгана, в доме
которого жил Казанова; они жили в доме их тети Орио.
Священник Тозелло по настоянию племянницы просил Казанову
прекратить свои каждодневные визиты, но Казанова передал записку
ее подруге Нанетте, которая через день принесла ему записку
Анджелы.
Казанова утверждает, что эти и другие письма, о которых он
говорит и которые цитирует в тексте воспоминаний, он сохранил во
