Казановы. Адвокат спал с пятнадцатилетним братом Лукреции, донна
Чечилия со своей младшей двенадцатилетней дочерью. Жених
Анжелики, дон Франческо, взяв свечу, проводил Казанову в его
спальню и торжественно пожелал доброй ночи. Всю свою жизнь
Казанова любил комедию.
Анжелика не знала, что Казанова был их соседом, но он и
Лукреция с проницательностью влюбленных тотчас поняли все. Его
первым порывом было поглядеть на них через замочную скважину. Он
увидел жениха с фонарем, сопроводившего сестер. Тот зажег ночник,
пожелал спокойной ночи и ушел. Обе красавицы сели на софу и
начали вечерний туалет. В этом счастливом климате спят нагими.
Лукреция велела сестре лечь к окну. Поэтому девушка нагой прошла
через всю комнату и Казанова насладился ее видом.
Лукреция погасила свет. Казанова мгновенно разделся. Он
открыл дверь и нырнул в объятия Лукреции. Она прошептала: "Мой
ангел! - Спи, Анжелика!"
Казанова любил зрителей своей радости. Позже он пригласил
читателей в театр своих воспоминаний.
Наконец любовная пара уснула, чтобы с рассветом "ринуться в
новую битву". Тут Казанова вспомнил о свидетельнице и попросил
Лукрецию взглянуть на нее. Не могла ли Анжелика невольно увидеть
и рассмотреть то, что ей не следовало видеть?
Лукреция была уверена в сестре. "Обернись", сказала она,
"посмотри, какое счастье ожидает тебя, когда ты впервые
полюбишь."
Семнадцатилетняя девушка, достаточно натерпевшаяся ночью,
обняла сестру и среди множества поцелуев сказала, что не
сердится.
Лукреция сказала: "Обними ее, милый друг!" Она толкнула его к
Анжелике, которая неподвижно замерла в его объятиях. Из приличия,
так как он не хотел ничего отнимать у Лукреции, он дал ей новое
доказательство своего пыла, лишь подстегнутого возбуждением от
Анжелики. Анжелика впервые видела любовную борьбу. Изнемогающая
Лукреция умоляла его закончить. Он был неумолим и она уклонилась
от него. В тот же миг он обнял Анжелику, которая принесла Венере
свою первую жертву. Лукреция восхищенно целовала любовника и
воспламененную сестру, которая трижды изнемогла в объятиях
Казановы.
Согласно всегда самодовольному Казанове, Анжелика в его
объятиях была столь же счастлива, как и ее сестра. Он быстро
процитировал ряд классических стихов, полных мифологической
игривости, и ускользнул в свою комнату. Вскоре он услышал рядом
жизнерадостный голос адвоката, который смеялся над
сестрами-засонями, он постучал и в дверь Казановы и весело
грозил, что пошлет к дамам делать им прическу.
После завтрака Казанова ласково упрекал Лукрецию: не надо так
гордиться тем, что она посвятила сестру. После ее отъезда он
должен унаследовать Анжелику. Муж вряд ли в течении недели
закончит дела. Казанова был опечален и утешался тем, что жениха
ждут свадебные разочарования.
Возвращаясь с Лукрецией в коляске визави Казанова три часа
подряд доказывал ей свои чувства. После ее отъезда он занялся
делом. В своей комнате он усердно делал выписки из
дипломатической корреспонденции.
Вместо морального Казанова всегда видел лишь комическое. В
восемнадцать лет его поведение не выглядит необычным. Но он
оставался таким же и в пятьдесят и в шестьдесят.
Когда он желал женщину, а это случалось часто и быстро, он
действовал так, как будто на земле есть только он и эта женщина,
как будто есть только его внимание и чувство, причем широкое
именно настолько, насколько нужно для ее завоевания. Физическая
любовь казалась ему исключительным делом двух индивидуумов,
которое направляется лишь по их теперешнему страстному желанию.
В рождественскую ночь любовник Барбары пришел в комнату
Казановы и бросился на софу. Барбара носит под сердцем плод
любви. Она хочет покинуть Рим или умереть, если любовник ей не
поможет.
"Вы должны не ней жениться", объявил Казанова, который знал
как давать моральные советы другому.
Любовник снял жилище, примыкающее к дому Барбары и по ночам
проникал к ней через чердачный люк.
Через восемь дней около одиннадцати вечера он пришел в
комнату Казановы с незнакомым аббатом. Казанова узнал Барбару.
"Вы хотите войти?"
"Да! Аббат и я... мы проведем ночь вместе."
"Желаю счастья! Но отсюда, пожалуйста, уходите!"
Когда через несколько дней около полуночи Казанова хотел
запереть дверь, в нее ввалился аббат и бездыханный упал в кресло.
Это была Барбара. Он резко упрекнул ее и приказал уходить.
Со слезами она бросилась к его ногам.
Коляска любовника ожидала во тьме. Час назад она со служанкой
ускользнула сквозь чердачный люк в комнату любовника, переоделась
для бегства и заспешила по улице. Служанка с узелком прошла
вперед, Барбара на углу завязывала распустившийся шнурок и
видела, как служанка садится в коляску. Вдруг тридцать сбиров
окружили коляску, один влез на козлы, натянул вожжи, и коляска с
любовником, служанкой и сбирами умчалась. Первый импульс толкнул
ее к Казанове. Она ко всему готова, даже к смерти. И поток слез.
Он увидел перед собой бездну. Но эти слезы! Ее прекрасные
глаза! "Моя бедная девочка", пробормотал он, "а когда настанет
день?"
Смертельно побледнев, она опустилась на пол. Он расшнуровал
ее лиф, сбрызнул водой лицо и грудь, лучше, чем лучший чичисбей.
Она пришла в себя. Она замерзла. Ночь была холодной. У него не
было огня. Она должна лечь в его постель. Он ведь поклялся беречь
ее.
"Ах, господин аббат, единственное чувство, которое я
пробуждаю, это сострадание." Она была беспомощна от слабости, он
раздел ее и отнес в постель, лучше, чем лучшая горничная. Он
открыл, что сострадание может быть сильнее, чем обнаженные
прелести. Он спал рядом в одежде и разбудил ее на рассвете. Она
оделась. Он повел ее на верхний этаж, в одно не очень приличное
место, которое однако никто не посещал.
Там он заставил ее написать свинцовым карандашом
по-французски: "Монсиньор, я приличная девушка, но переодета
аббатом. Ваша светлость, я умоляю Вас принять меня; я скажу свое
имя наедине. От Вашего великодушия я жду спасения своей чести."
Он наставлял, что когда по этому письму ее позовут к
кардиналу, она должна преклонить перед ним колени и откровенно
рассказать свою историю, только не то, что она провела ночь в
постели Казановы; пусть она была всю ночь на верхнем этаже.
Кардинал конечно убережет ее от позора, и так или иначе
соединит с любимым.
Аббаты за столом говорили только об этом. Молчал один
Казанова. Позже Гама рассказал, что около девяти часов очень
красивый аббат, похожий на переодетую женщину, передал через
камердинера письмо для Его светлости, а он попросил провести
аббата во внутренние комнаты и там оставил.
Казанова выказал определенную меру холодного интереса. Он
верил, что все уже в прекрасном порядке, что кардинал взял
Барбару под свою защиту. На другое утро Гама сияя от радости
пришел к Казанове. Кардинал уже знает, что соблазнитель Барбары -
друг Казановы. Он думает, что Казанова равным образом друг
Барбары, так как он брал у нее и у отца уроки французского. Они
убеждены, что Барбара провела ночь в постели Казановы. Они
удивлены нескромным поведением Казановы. Казанова напрасно уверял
Гаму, что видел Барбару шесть недель назад, что ему смешна мысль
о том, что она могла спать с ним. "Тем не менее эта история вам
повредила", сказал Гама.
Вечером оперу не давали, и Казанова без стеснения пошел к
кардиналу. На другой день Гама рассказал, что кардинал отправил
Барбару в монастырь и заплатил за переезд. Ее история скоро стала
темой болтовни в Риме. Казанове приписывали главную роль. Он,
естественно, все отрицал. Отец Джорджи наставлял его, что все
зависит от случайностей и от мнения людей, а не от правды. Если
Казанова в сорок лет будет на конклаве выдвинут в папы, эта
история может ему повредить.
Когда в начале поста разговоры поутихли, кардинал Аквавива
пригласил его в кабинет. В Риме утверждают, что он и Казанова из
корысти покровительствуют любовнику Барбары. Вообще говоря, эта
болтовня его не трогает. Тем не менее ни один кардинал такую
болтовню не игнорирует. Поэтому Казанова должен покинуть свой дом
и Рим, конечно под каким-нибудь благовидным предлогом или даже с
важным делом. У кардинала везде друзья. Благодаря его
рекомендации Казанова найдет место. Утром на вилле Негрони он
должен назвать ему цель своей поездки и через восемь дней уехать.
"Уходите", сказал он, когда Казанова пустил слезу. "Не
показывайте мне своего отчаянья."
Два часа Казанова ходил по садам виллы Боргезе. Он был в
отчаяньи. Он полюбил Рим. По дороге к счастью он упал в пропасть.
Что было его главной ошибкой? Слишком большая любезность.
На другой день он доверил кардиналу всю драму влюбленных.
Весь в слезах целый час он говорил о своем горе. Кардинал спросил
только: "Куда?"
От гнева у Казановы высохли слезы: "В Константинополь!"
Кардинал помолчал немного и сказал со смехом: "Я благодарен,
что не в Исфахан! Тогда у меня были бы затруднения. Вы получите
специальный паспорт, потому что в Романьи на зимних квартирах
стоят две армии."
Дома Казанова сказал себе, что он либо свихнется, либо
доверится вдохновению своего доброго ангела.
Через два дня кардинал вручил ему паспорт и запечатанное
письмо к Осману Бонневалю - паше Карамании, жившему в
Константинополе. Венецианский посланник да Лецце дал
рекомендательное письмо к богатому турецкому другу.
Донна Чечилия при расставании сказала, что Лукреция скоро
станет матерью. В первый раз Казанова хвастается отцовством.
Анжелика конечно не пригласила его на свадьбу.
Папа послал привет Бонневалю; свое благословение он едва ли
мог послать, так как Бонневаль, происходивший из древнейшего
французского графского рода и бывший генералом принца Евгения,
стал мусульманином и генералом янычаров. Однако, папа благословил
Казанову и подарил золотой венок с розами из агата - стоимостью в
двенадцать цехинов.
Аквавива вручил ему кошелек с семьюстами цехинов. Казанова
ехал в почтовой карете, рядом были мать и дочь; они были
уродливы, путешествие скучным.
Глава шестая
Беллино и фенрих Казанова
Я Казанова. Путешественник.
Казанова. "Воспоминания"
В Анконе он начал жизнь авантюриста. Семь месяцев назад он
приехал сюда, чтобы возможно стать папой. С венком каменных роз
от папы он снова появился в Анконе на пути в Турцию.
Тогда, несмотря на сверкающие перспективы, он был вынужден
жить на милостыню нищенствующего монаха, сегодня у него не было
перспектив, но была тысяча цехинов. В Калабрии он отказался от
карьеры из страха перед скукой, в Риме он разрушил ее
состраданием к беременной женщине; вместо того чтобы начать новую
карьеру, следующие двадцать лет он смеялся над серьезностью
жизни, из-за игры слов уехав в Константинополь, где его ждали
только приключения и чужой замкнутый мир.
Именно потому, что он жил без плана и профессии, он стал
искателем эротических приключений. Вплоть до двадцати лет его
эротические авантюры были достаточно скромными. Он познал двух
полудевочек-полуженщин. Он любил две пары сестер и при удобном
случае заимел молодую сестру. Это последовательность указывает на
будущего соблазнителя, неохотно упускающего что-либо. Юморист
вывел бы из этого новое психологическое правило.
