после этого, доказывают, что он был совсем не ординарный
соблазнитель и не совсем пропащий человек.
В те десять или двадцать часов, когда он любил ее больше
себя, он хотел на ней жениться. "После наслаждения мое себялюбие
стало сильнее, чем любовь." Представление, что можно жениться из
себялюбия, было ему совершенно чуждым.
Но ведь Христина дала залог своей любви. Бросить ее на
произвол судьбы было для него так же непосильно, как и жениться
на ней. Поэтому он должен найти ей мужа. Она была красива, имела
в деревне хорошее имя и четыре тысячи дукатов.
Он заперся на совещание с тремя своими покровителями. Ангел
Паралис повелел: доверяй каждую знакомую девушку Серенусу.
Серенус было каббалистическое имя Брагадино. Поэтому Казанова
попросил его получить у святого отца разрешение на брак во время
поста для сельской девушки. Он дал ему метрику Христины. Паралис
же разыщет ей супруга.
Богатый связями сенатор тотчас написал венецианскому
посланнику в Риме и представил это государственным делом.
Брагадино пророчествовал, что ангел Паралис определит в
супруги одного из трех друзей или Казанову. Казанова еле
удержался от смеха. Он должен поженить Христину с каким-нибудь
патрицием. Оракул приказал господину Дандоло найти для девушки
молодого, умного и красивого супруга, состоящего на службе
республики. Конечно Дандоло должен при этом следовать советам
Казановы. У него в запасе четырнадцать дней. У девушки четыре
тысячи дукатов. Брагадино радовался от сердца, что ангел Паралис
не доверил ему столь сложную задачу, и так же от сердца смеялся
над редкостными интересами ангела Паралиса.
Были ли патриции дураками? Мудрость не защищает от
сумасбродства! Мы все позволяем временами слегка нас обманывать,
особенно любезным молодым людям. А суеверия лишь меняют одежду.
Казанова передал свои заботы ангелу Паралису и трем
покровителям и использовал остаток карнавала, чтобы найти деньги.
Счастье улыбнулось. Он выиграл тысячу цехинов. Он заплатил долги.
Через десять дней из Рима пришло разрешение. Казанова возместил
Брагадино сто римских талеров, столько стоило разрешение. Ему
не хватало "пустяка": супруга. Наконец Дандоло нашел подходящего:
милого молодого человека хорошего поведения двадцати двух лет.
Карло был писцом в морском ведомстве, сиротой и крестным сыном
породнившегося c Дандоло графа Альгаротти. Карло на приданное
хотел выкупить место писца.
Казанова не хотел сам выкупать кольцо из ломбарда в Тревизо и
вызвал туда священника с племянницей. Она обняла его как невеста.
И как только священник удалился он, несмотря на благородные
намерения, снова взял ее в постель.
Он вручил священнику папское разрешение. Христина, как наивно
объясняет Казанова своим читателям, не могла знать, что оно
выписано на другого. В ее присутствии он не решался от нее
отказаться и не хотел пока ее разочаровывать. Он дал священнику
деньги и закладную на кольцо, и занял другую комнату.
Когда на следующее утро он зашел в комнату Христины,
священник уже ушел в ломбард. Христина нежилась в постели. Так
как он хотел переубедить ее, он нежно ее обнял, "но остался
разумным", целый час борясь с собой. Она недоумевала, но была
влюблена и не противоречила. Она безропотно оделась. Дядя принес
кольцо. После веселого завтрака втроем, Христина писала под его
диктовку. Она в самом деле научилась писать. Казанова обещал
вернуться через восемь-десять дней.
Дандоло пригласил Карло на ужин. Молодые господа читали друг
другу свои стихи. Казанова курьером сообщил священнику, что
приедет с другом. Между тем он рассказал Карло, как на пути в
Местре он познакомился со священником и девушкой, на которой он
хочет жениться, если найдет место. Более он ничего не хотел
говорить молодому человеку.
За два часа до полудня они приехали к священнику. Через
четверть часа пришла Христина, обрадовавшись при виде Казановы.
Она мельком кивнула Карло и поинтересовалась, умеет ли он тоже
писать. Потом она предложила Казанове и его другу еще раз
испытать ее в новом для нее искусстве письма.
У матери Христины они увидели врача, который поздоровался с
Карло, так как был врачом его сестры. Когда Карло вышел проводить
врача, Казанова очень хвалил своего друга и называл его будущую
жену счастливой. Мать считала, что он выглядит хорошим юношей.
Казанова не хотел терять времени и просил Христину быть за
столом внимательной. По-видимому, Карло станет ей небом
назначенным супругом.
"Мне назначенным?"
"Вам! Вы будете с ним гораздо счастливее, чем со мной."
"Представьте себе мои муки", пишет Казанова, "когда я говорил
ей это...". Он пишет о своих мучениях!
Внешне девушка осталась спокойной. А у него слезы
наворачивались на глаза!
Он увидел, что не знает сердца Христины. Он советовал ей не
возбуждать подозрений об их связи.
"Все это очень странно", ответила Христина. "Мой дядя знает?"
"Нет."
"И если я ему понравлюсь, он захочет на мне жениться?"
"Через восемь или десять дней. Я предусмотрел все. Через
неделю ты снова увидишь меня."
Когда Карло вернулся, она отвечала не его вопросы с
наивностью, вызывающей смех, но чаще с большим разумом.
После обеда Карло сказал, что она создана, чтобы осчастливить
принца.
Она ответила, что будет рада, если он будет достойным, чтобы
сделать ее счастливой.
Эти слова должны были обрадовать Казанову, а вместо этого
опечалили. Карло был восхищен и тотчас обнял Казанову. На
обратном пути он только и говорил о своем счастье. Он влюбленно
смеялся от радости (или от неожиданности?), когда Казанова
рассказал о папском разрешении. Так доверчивы были жертвы интриг
Казановы, именно нехватка недоверчивости превращала их в жертвы.
Когда Казанова снова приехал в деревню, он советовал
Христине, как держать себя с будущим мужем, его сестрами и
теткой. Покраснев, он говорил, что мужу надо оставаться верной, и
с некоторым стыдом просил прощения за то, что соблазнил ее.
"Когда вы обещали мне жениться, вы уже тогда хотели оставить
меня?"
"Клянусь, нет."
"Поэтому вы меня не обманули. Я благодарна за то, что вы
нашли мне мужа. Что я должна сказать вашему другу в свадебную
ночь?"
"Карло достаточно деликатен, чтобы не задавать таких
вопросов. Но все же скажите, что у вас не было любовников: все
девушки так делают. Даже опытные обманываются в этом."
"Обними меня в последний раз", просила она. Он не решился.
Они были одни. Его добродетель была слаба.
Тогда она сказала: "Не плачьте, милый друг. На самом деле
меня это не трогает."
Тогда он снова засмеялся.
Карло пригласил его на свадьбу. После некоторого колебания он
пришел, гордый своим делом, но также ревнуя и завидуя. На
свадьбе, увидев ее, он заплакал. В сельском наряде она была
очень красива. Карло выказывал благодарность. Казанова
подчеркивал, что он не при чем, а в воспоминаниях продолжает
скромным тоном: "Для меня настоящая радость - приносить счастье
людям."
На утро после свадебной ночи Карло обнял его. Христина перед
всеми протянула ему руку и сказала: "Господин Казанова. Я
счастлива, и рада благодарить вас."
Господин Брагадино весело смеялся над этой свадьбой. "Весьма
ученый господин сделал сотню как глубоких, так и абсурдных
рассуждений об этом брака. Я смеялся про себя; только я владел
ключом к тайне, только я видел весь комизм." Так пишет юморист.
Как Руссо мечтал о "дитя природы", так Казанова мечтал о
чарах наивной сельской девушки. Через некоторое время он снова
увидел Христину в венецианском костюме, ее черные волосы покрывал
белый напудренный парик, она уже говорила на венецианском
диалекте и показалась ему гораздо менее прелестной. Через год
после свадьбы она родила сына. При встрече она рассказала
Казанове, Карло признался, как кто-то сообщил ему, что два дня
подряд она оставалась наедине с Казановой. Она считала Карло
ангелом. Казанова называет его порядочным человеком и через
двадцать пять лет берет у него взаймы.
Как богатый молодой господин едет Казанова на площадь святого
Марка. Локоны белы от пудры. Шпоры, кольца и глаза сверкают.
Платье пестро. Во всех карманах звенят дукаты. Он проигрывает и
выигрывает во всех казино. Он спит с танцовщицами, графинями,
деревенскими девушками. Он маг в палаццо Брагадино. Три
влиятельных покровителя балуют его как собственного сына.
Таков он в двадцать три года: игрок понарошку, домашний
колдун, гуляка с литературными интересами, добродушный
соблазнитель, опьяненный сладострастием. Он нравился молодым
девушкам и большим господам. Он нравился и самому себе.
Только его проделки становятся все сомнительней, пока две
выходки не переполняют чашу.
Осенью 1747 года Теньоло де Фабрис ввел его в сельское
семейство, где все любят карты и женщин и каждый устраивает
проделки каждому. Кто не смеется над тем, что постели
разваливаются и появляются призраки, что девушек кормят
вспучивающими сахарными пастилками, того называют педантом. Эти
шутки заходят слишком далеко, так по крайней мере считает старый
Казанова.
Грек - торговец овощами, в лучшие года звавшийся Деметрио, у
которого Казанова увел хорошенькую горничную (еще одна горничная
в донжуанском списке Казановы!), тайком подпилил доску над
грязной канавой на излюбленном пути Казановы. Казанова с
несколькими молодыми женщинами по уши оказался в нечистотах. Их
вытаскивали крестьяне. Его вышитый по новейшей моде наряд,
кружева, чулки были безнадежно испорчены. Но когда девушки еще
подавленно молчали, он уже смеялся, чтобы не прослыть педантом.
Деньгами и угрозами выявив зачинщика, он долго думал над
достойной отплатой, пока не устроил его ложные похороны. После
полуночи он прокрался на кладбище, выкопал недавно погребенного
мертвеца, и не без труда, как он говорит, охотничьим ножом
отрезал мертвую руку до плеча.
Боялся ли он? Но ради своей чести он стократно рисковал
жизнью. Этот нежный юноша, которого каждое расставание, каждое
тонкое чувство доводило до слез, в ярости мог превозмочь свои
недостатки. Тогда он не боялся ни мертвецов, ни призраков. Однако
Густав Гугитц замечает, что Казанова совершенно не страшится
заимствовать эту историю из седьмой новеллы Антофранческо
Граццини.
На следующий вечер с мертвой рукой под мышкой он тайно
прокрался под кровать грека и стянул с него одеяло. Когда грек со
смехом сказал, что не верит в привидения и снова натянул одеяло,
то через пять минут Казанова повторил трюк. Грек потянулся за
рукой, утаскивающей одеяло, Казанова подсунул руку мертвеца, за
которую грек смеясь ухватился, тогда Казанова резко выпустил руку
и грек безмолвно повалился на постель. Казанова ускользнул в свою
комнату.
Утром его разбудили шум и беготня. Хозяйка сказала, что на
сей раз он перестарался: господин Деметрио лежит при смерти.
Казанова был огорчен. Но разве та выходка не могла стоить ему
жизни?
Главный священник прихода подал в епископскую канцелярию в
Тревизо формальное обвинение против Казановы. "Поскучневший от
упреков" возвратился Казанова в Венецию. Через пятнадцать дней он
получил вызов в суд. Барбаро выяснил, что речь идет не только об
осквернении могилы, но и об изнасиловании. Одна женщина из Цуекки
обвиняет его в том, что он запер ее дочь и опозорил. "Это было
обычное вымогательство", говорит Казанова.
