- Вы здесь надолго останетесь? - спросила она.
- Это пока не совсем ясно, - ответил Карл, - но думаю, что останусь.
- Вот было бы замечательно, - сказала она и провела платком по лицу, -
ведь я так одинока здесь.
- Странно, - отозвался Карл. - Госпожа старшая кухарка так дружелюбно к
вам относится. Она обращается с вами вовсе не как с подчиненной. Я даже
подумал, что вы родственницы.
- О нет, мое имя - Тереза Берхтольд, я из Померании.
Карл тоже представился. Теперь она посмотрела на него в упор, словно,
назвав свое имя, он стал для нее более чужим. Минутку они помолчали. Затем
она сказала:
- Не думайте, что я неблагодарная. Без госпожи старшей кухарки мне
пришлось бы много хуже. Раньше я работала на кухне здесь, в гостинице, и мне
уже грозило увольнение, так как я не справлялась с этой тяжелой работой.
Здесь предъявляют очень высокие требования. Месяц назад одна из кухонных
девушек от переутомления упала в обморок и две недели пролежала в больнице.
А я не очень-то сильная, в детстве мне порядком досталось, и поэтому я
несколько отстала в развитии; вы, наверное, не дадите мне моих восемнадцати
лет. Но теперь я уже становлюсь покрепче.
- Служба здесь, должно быть, и впрямь очень утомительна, - заметил
Карл. - Внизу я только что видел, как мальчик-лифтер спал стоя.
- При том, что лифтерам живется лучше других, - добавила она, - они
получают хорошие чаевые и в конечном счете далеко не так надрываются, как
кухонный персонал. Но вот однажды мне улыбнулось счастье: госпоже старшей
кухарке понадобилась девушка, чтобы свернуть салфетки для банкетного стола,
она послала к нам на кухню за кем-нибудь из девушек, нас здесь около
пятидесяти, я оказалась под рукой и очень ей понравилась, потому что всегда
умела ловко сворачивать салфетки. Тогда-то она и перевела меня из кухни к
себе поближе и постепенно сделала своей секретаршей. При этом я очень
многому научилась.
- Неужели приходится так много печатать? - спросил Карл.
- О, очень много, - ответила девушка, - вы даже не представляете себе
сколько. Вы же видели, нынче я работала до половины двенадцатого, а это не
какой-то особенный день. Конечно, печатаю я не все время - занимаюсь также
закупками в городе.
- Какой же это город? - полюбопытствовал Карл.
- Вы не знаете? Рамзес.
- Он большой?
- Очень, - ответила девушка, - я не люблю туда ездить. Но вы, наверно,
уже хотите спать?
- Нет, нет, - сказал Карл, - я ведь еще не узнал, зачем вы пришли.
- Затем, что не с кем поговорить. Я не нытик, но в самом деле, если ты
совершенно одинок, то уже большое счастье, когда кто-нибудь наконец тебя
слушает. Я заметила вас еще внизу, в зале, я как раз пришла за госпожой
старшей кухаркой, когда она повела вас в кладовую.
- Это ужас, а не зал, - сказал Карл.
- Я этого больше не замечаю, - Ответила она. - Но я только хотела
сказать, что госпожа старшая кухарка очень добра ко мне, совсем как родная
мать. Но все же разница в нашем положении слишком велика, чтобы я могла
говорить с нею свободно. Раньше у меня были подруги среди кухонных девушек,
но их здесь уже нет, а новых я почти не знаю. Наконец, иногда мне кажется,
что нынешняя работа утомляет меня больше прежней и что я выполняю ее вовсе
не так хорошо, как ту, и госпожа старшая кухарка держит меня на этой
должности только из жалости. В конце концов, чтобы быть секретаршей, нужно
действительно иметь школьное образование получше моего. Грешно так говорить,
но я часто боюсь сойти с ума. Ради Бога, - вдруг скороговоркой сказала она и
легонько тронула Карла за плечо, так как руки он держал под одеялом, - ради
Бога, ни слова не говорите об этом госпоже старшей кухарке, иначе я погибла.
Если я кроме тех хлопот, которые доставляю моей работой, причиню ей еще и
горе, это действительно будет уж слишком.
- Разумеется, я ничего не скажу, - заверил Карл.
- Ну и хорошо, - сказала она, - и оставайтесь здесь. Я была бы рада,
если бы вы остались, и мы могли бы держаться друг друга, если вы не против.
Я сразу, как только вас увидела, почувствовала к вам доверие. И все же - вы
подумайте, какая я плохая! - я испугалась, что госпожа старшая кухарка
назначит вас на мое место, а меня уволит. Лишь постепенно, пока я сидела тут
одна, а вы были внизу, в конторе, я представила себе, что было бы очень даже
хорошо, если бы вы взяли мою работу, в которой, верно, уж лучше
разбираетесь. Если вам не захочется делать в городе покупки, я могла бы
оставить за собой эту часть работы. А вообще-то на кухне от меня наверняка
было бы куда больше пользы, тем более что я уже немного окрепла.
- Все улажено, - сказал Карл, - я буду лифтером, а вы останетесь
секретаршей. Но если вы хоть чуть-чуть намекнете госпоже старшей кухарке о
своих планах, я выдам и остальное, что вы мне сказали сегодня, как ни
печально это для меня будет.
Его тон настолько взволновал Терезу, что она рухнула на пол и, рыдая,
уткнулась лицом в одеяло.
- Я-то ничего не выдам, - сказал Карл, - но и вы не должны ничего
говорить.
Теперь он уже не мог прятаться под одеялом, он слегка погладил ее
плечо, не найдя, что ей сказать, и только подумал, что жизнь и здесь
безрадостна. Наконец она успокоилась, по крайней мере устыдилась своего
плача, благодарно посмотрела на Карла, посоветовав ему утром подольше
поспать, и обещала, если выдастся свободная минутка, около восьми подняться
наверх и разбудить его.
- Вы так наловчились будить, - сказал Карл.
- Да, кое-что я умею. - На прощание она ласково провела рукой по одеялу
и убежала к себе.
Наутро Карл настоял, чтобы сразу приступить к работе, хотя старшая
кухарка хотела освободить его на этот день для осмотра Рамзеса. Но Карл
откровенно заявил, что случай для экскурсии еще представится, сейчас же
главное для него - приступить к работе, ведь в Европе он безо всякой пользы
прервал начатое дело и начинает как лифтер в таком возрасте, когда мальчики
- по крайней мере самые старательные из них - уже близки к тому, чтобы
шагнуть на более высокую ступень в служебной иерархии. Совершенно
справедливо, что начинает он как лифтер, но не менее справедливо и другое:
он должен особенно торопиться. В таких обстоятельствах экскурсия по городу
не доставит ему ни малейшего удовольствия. Даже на коротенькую прогулку,
предложенную Терезой, он решиться не смог. Ему все время мерещилось, что
если он не будет прилежен, то пойдет по дорожке Деламарша и Робинсона.
У гостиничного портного ему примерили форму лифтера, с показной
роскошью отделанную золотыми пуговицами и галуном; правда, надев ее, Карл
слегка поежился, так как курточка - особенно под мышками - была холодная,
жесткая и влажная от невысыхающего пота лифтеров, носивших ее прежде. Форму
нужно было подогнать по фигуре Карла и первым делом расставить в груди, ведь
ни один из десяти мундирчиков даже и приблизительно не подошел. Несмотря на
необходимые переделки - к тому же и мастер оказался весьма дотошным: готовая
курточка дважды возвращалась из его рук в мастерскую, - все было закончено
буквально в пять минут, и Карл покинул пошивочную уже лифтером в облегающих
брюках и - вопреки заверениям мастера - в очень тесной курточке, в которой
то и дело хотелось сделать вдох поглубже, чтобы убедиться, можно ли в ней
вообще дышать.
Затем он явился к старшему администратору, под началом которого ему
предстояло работать, - стройному красивому мужчине лет сорока, с крупным
носом. Тому было недосуг пускаться в разговоры, он просто вызвал звонком
лифтера, случайно как раз того, которого Карл видел вчера. Карл выяснил это
гораздо позже, ибо в английском произношении это имя было не узнать. Мальчик
получил приказ ознакомить Карла с особенностями лифтерской службы, но так
робел и так спешил, что, как ни мало требовалось объяснений, Карл даже этой
малости толком не усвоил. Джакомо наверняка злился еще и на то, что из-за
Карла ему пришлось оставить службу лифтера и отныне помогать горничным, а
это, по некоторым наблюдениям, о которых он умолчал, казалось ему позорным.
Прежде всего Карл был разочарован тем, что лифтер имеет дело с механизмом
лифта лишь постольку, поскольку приводит его в движение простым нажатием
кнопок, тогда как ремонтом двигателя занимались исключительно механики, так
что Джакомо, например, несмотря на полугодовую службу при лифте,
собственными глазами не видел ни двигателя в подвале, ни механизма самого
лифта, хотя это, по собственному его признанию, было бы очень интересно.
Вообще работа была монотонная и, поскольку смена длилась двенадцать часов -
то днем, то ночью, до того утомительная, что, по словам Джакомо, выдержать
ее было невозможно, если не выучиться спать стоя, урывками, по нескольку
минут. Карл ничего не сказал по этому поводу, но понял, что как раз это
умение и стоило Джакомо места.
Карла очень устраивало то, что лифт, который он обслуживал,
предназначался только для самых верхних этажей, ведь это избавляло его от
общения с богатыми и требовательными постояльцами. Конечно, многому здесь не
научишься, но для начала годилось и это.
После первой же недели Карл понял, что работа ему вполне по плечу.
Латунные детали его лифта были великолепно надраены, другие тридцать лифтов
не шли с ним ни в какое сравнение, возможно, эти детали блестели бы еще
ярче, если бы мальчик, напарник Карла по лифту, был хотя бы вполовину так же
старателен и не полагал, что усердие Карла дает ему повод небрежничать. Это
был коренной американец по имени Ренелл, тщеславный юнец с темными глазами и
гладкими, слегка ввалившимися щеками. У него был собственный элегантный
костюм, в котором он в свободные вечера, слегка надушенный, спешил в город;
время от времени он даже просил Карла заменить его вечером, потому что-де
ему надо уйти по семейным обстоятельствам, и его мало заботило, что внешний
его вид противоречил подобным объяснениям. Тем не менее Карл симпатизировал
ему и любил, когда в такие вечера Ренелл перед уходом останавливался перед
ним внизу, у лифта, в своем элегантном костюме, еще раз извинялся, натягивая
перчатки, а затем удалялся по коридору. Впрочем, этими подменами Карл просто
хотел оказать ему услугу, считая, что на первых порах это вполне естественно
по отношению к старшему коллеге, однако вводить это в привычку он не
собирался. Ведь бесконечная езда на лифте, что ни говори, утомляла, тем
более что перерывов в вечерние часы почти не было.
Скоро Карл выучился и быстрым глубоким поклонам, которых ждут от
лифтеров, и чаевые он тоже ловил на лету. Монеты исчезали в его жилетном
кармане, и по выражению его лица никто бы не догадался, щедрые они или
скудные. Дамам он открывал двери с преувеличенной учтивостью и не спеша
проскальзывал в лифт следом за ними, входившими в кабину медлительнее мужчин
из опасения прищемить юбки, шляпы и накидки. Во время поездки он стоял,
поскольку так привлекал меньше внимания, спиной к пассажирам, держась за
ручку двери, чтобы в момент остановки быстро, однако же без пугающей
внезапности толкнуть ее вбок. Лишь изредка кто-нибудь хлопал его во время
поездки по плечу, чтобы получить какую-либо незначительную справку, тогда он
поспешно оборачивался, словно ожидал этого, громким шепотом отвечал.
Несмотря на большое количество лифтов, часто, особенно после театральных
спектаклей или прибытия некоторых экспрессов, возникало такое
столпотворение, что Карл, едва высадив постояльцев наверху, снова должен был
срываться вниз, чтобы принять ожидавших. У него была еще и возможность
