приехали. Но где эта страна? Попытки догадаться лишь
распаляли любопытство Оливера. Порой из-за закрытых дверей
в гостиную просачивались восхитительные запахи. Оливер не
знал, что это такое, но почти всегда пахло чем- то очень
приятным. Правда, несколько раз запах бывал неожиданно
противным, чуть ли не тошнотворным. Только настоящие
знатоки, размышлял Оливер, способны оценить душок. А его
жильцы наверняка были знатоками.
И что им за охота жить в этой громоздкой ветхой развалине
- даже во сне Оливер не переставал думать об этом. Почему
они отказались переезжать? Несколько раз ему удалось
заглянуть к ним краешком глаза, и то, что он увидел,
поразило его. Комнат стало почти не узнать, хотя он не мог
точно назвать все перемены - рассмотреть толком не было
времени. Но то представление о роскоши, что возникло с
первого взгляда, подтвердилось: богатые драпировки (должно
быть, тоже привезли с собой), какие-то украшения, картины по
стенам и волны экзотического аромата, струящегося через
полуоткрытые двери.
Женщины проплывали мимо него сквозь коричневый полумрак
коридоров в одеждах таких роскошных, таких ослепительно
ярких и до жути красивых, что казались видениями из другого
мира. Осанка, рожденная верой в раболепие вселенной,
придавала их облику олимпийское равнодушие. Однако, когда
Оливер встречал взгляд той, с золотыми волосами и нежной
кожей, тронутой загаром, ему чудилось, будто в синих глазах
мелькает интерес. Она улыбалась ему в полумраке и проходила
мимо, унося с собой волну благоуханий, - яркая, прекрасная,
глазам больно, - но тепло от ее улыбки оставалось.
Он чувствовал, что она переступит через это равнодушие
между ними. Он был уверен в этом с самого начала. Придет
срок, и она отыщет способ остаться с ним наедине. От этой
мысли его бросало то в жар, то в холод, но тут он был
бессилен: приходилось только ждать, пока она сама пожелает
его увидеть.
На третий день он и Сью закусывали в ресторанчике в самом
центре города. Окна ресторанчика выходили на деловые
кварталы, громоздящиеся далеко внизу на другом берегу реки.
У Сью были блестящие каштановые волосы, карие глаза и
подбородок чуть более решительный, чем это допустимо по
канонам красоты. Уже в детстве Сью хорошо знала, чего она
хочет и как заполучить желаемое, и сейчас Оливеру казалось,
что в жизни она еще ничего так не хотела, как продать его
дом.
- Такие огромные деньги за этот древний мавзолей! -
говорила она, кровожадно вонзая зубы в булочку. - Другого
такого случая не представится, а цены нынче так взлетели,
что без денег нечего и думать заводить свое хозяйство.
Неужели, Оливер, ты ничего-ничего не можешь сделать!
- Я стараюсь, - заверил Оливер, поеживаясь.
- А та чокнутая, которая хочет купить дом, давала о себе
знать?
Оливер покачал головой.
- Ее агент опять мне вчера звонил. Ничего нового.
Интересно, кто она такая.
- Этого, пожалуй, не знает даже агент. Не нравится мне,
Оливер, вся эта мистика. И эти Санциско, - кстати, что они
сегодня делали?
Оливер рассмеялся.
- Утром целый час названивали в кинотеатры по всему
городу. Узнавали, где что идет из третьеразрядных фильмов.
У них там целый список, и из каждого они хотят посмотреть по
кусочку.
- По кусочку? Но зачем?
- Не знаю. Может быть... нет, не знаю. Налить еще
кофе?
Но все горе было в том, что он догадывался. Однако эти
догадки казались слишком дикими, чтобы он рискнул рассказать
о них Сью: не видевшая Санциско в глаза и незнакомая со
всеми их странностями, она бы наверняка решила, что Оливер
сходит с ума. А он из их разговоров понял, что речь идет об
актере, который появлялся в эпизодах в каждом из фильмов и
чья игра вызывала у них едва ли не священный трепет. Они
называли его Голкондой, но имя было явно ненастоящим, и
Оливер не мог догадаться, кто этот безвестный статист,
которым они так восторгались. Возможно, Голкондой звали
персонаж, чью роль однажды сыграл - и, судя по замечаниям
Санциско, сыграл блестяще - этот актер. Так или иначе, само
имя ничего не говорило Оливеру.
- Чудные они, - продолжал он, задумчиво помешивая кофе
ложечкой. - Вчера Омерайе - так зовут мужчину - вернулся с
книжкой стихов, вышедшей лет пять назад. Так они носились с
ней, как с первоизданием Шекспира. Я об авторе и слыхом не
слышал, но в их стране, как она там у них называется, он,
должно быть, считается кумиром или вроде того.
- А ты все еще не узнал, откуда они? Может, они хоть
намекнули?
- Они не из разговорчивых, - не без иронии напомнил ей
Оливер.
- Знаю, но все-таки... Впрочем, не так уж это и важно.
Ну, а чем они еще занимаются?
- Утром, я уже говорил, собирались заняться Голкондой с
его великим искусством, а днем, по-моему, отправятся вверх
по реке на поклон к какой-то святыне. Я о ней и
представления не имею, хотя она где-то совсем рядом - они
хотели вернуться к обеду. Родина какого-то великого
человека, должно быть; они еще обещали, если удастся,
привезти оттуда сувениры. Спору нет, они похожи на
заправских туристов, но все-таки за всем этим что-то
кроется. А то получается сплошная бессмыслица.
- Уж если говорить о бессмыслице, так вся история с твоим
домом давно в нее превратилась. Сплю и вижу...
Она продолжала говорить с обидой в голосе, но Оливер
вдруг перестал ее слышать, потому что увидел на улице за
стеклами знакомую фигуру. С царственной грацией выступая на
каблучках-шпильках, женщина прошла мимо. Он не видел лица,
но ему ли не знать этой осанки, этого божественного силуэта
и грации движений!
"Прости, я на минутку", - пробормотал он, и не успела Сью
возразить, как он уже был на ногах. В следующее мгновение
он очутился у дверей и одним махом выскочил на улицу.
Женщина не успела пройти и нескольких метров. Он уже было
начал заготовленную фразу, но тут же осекся и застыл на
месте, широко раскрыв глаза.
Это была не его гостья блондинка. Эту женщину Оливер
никогда не встречал - прелестное, царственное создание. Он
безмолвно провожал ее взглядом, пока она не исчезла в толпе.
Та же осанка, та же уверенность в себе, та же знакомая ему
отчужденность, словно изысканный наряд был не просто
платьем, а данью экзотике. Все другие женщины на улице
казались рядом с ней неповоротливыми неряхами. Походкой
королевы пройдя сквозь толпу, она растворилась в ней.
Эта женщина из их страны, подумал Оливер. Он никак не
мог прийти в себя. Значит, кто-то другой поблизости тоже
пустил таинственных постояльцев на этот погожий май.
Значит, кто-то другой тоже ломает сейчас голову над загадкой
гостей из безымянной страны.
К Сью он вернулся молчаливый.
Дверь спальни была гостеприимно распахнута в коричневый
полумрак верхнего коридора. Чем ближе Оливер подходил, тем
медленнее становились его шаги и чаще билось сердце. То
была комната блондинки, и он решил, что дверь открыли не
случайно. Он уже знал, что ее зовут Клеф.
Дверь тихонько скрипнула, и нежный голос произнес, лениво
растягивая слова:
- Не желаете ли войти?
Комнату и в самом деле было не узнать. Большую кровать
придвинули вплотную к стене и застелили покрывалом; оно
свешивалось до самого пола, походило на какой-то мягкий мех,
только блеклого сине-зеленого цвета, и так блестело, словно
каждый волосок кончался невидимым кристалликом. На кровати
валялись три раскрытые книжки и странного вида журнал:
буквы в нем слабо светились, а иллюстрации на первый взгляд
казались объемными. Рядом лежала маленькая фарфоровая
трубка, инкрустированная цветами из того же фарфора, из ее
чашечки вилась тонкая струйка дыма.
Над кроватью висела большая картина в квадратной раме.
Морская синева на картине была совсем как настоящая; Оливеру
сначала даже показалось, что по воде пробегает рябь. Ему
пришлось приглядеться повнимательнее, чтобы убедиться в
своей ошибке. С потолка на стеклянном шнуре свешивался
хрустальный шар. Он медленно вращался, и свет из окон
отражался на его поверхности изогнутыми прямоугольниками.
У среднего окна стоял незнакомый предмет, напоминающий
шезлонг, что-то вроде надувного кресла. За неимением
другого объяснения оставалось предположить, что в дом он
попал вместе с багажом. Он был накрыт, вернее, скрыт под
покрывалом из очень дорогой на вид ткани с блестящим
металлическим тиснением.
Клеф неторопливо пересекла комнату и с довольным вздохом
опустилась в шезлонг. Ложе послушно повторило все изгибы ее
тела. Сидеть в таком кресле, должно быть, одно
удовольствие, подумалось ему. Клеф немного повозилась,
располагаясь поудобнее, и улыбнулась Оливеру.
- Ну, входите же. Сядьте вон там, где можно смотреть в
окно. Я в восторге от вашей чудесной весны. Знаете, а ведь
такого мая в цивилизованные времена еще не было.
Все это она произнесла вполне серьезно, глядя Оливеру
прямо в глаза.
В ее голосе звучали хозяйские нотки, как будто этот май
устроили специально по ее заказу.
Сделав несколько шагов, Оливер в изумлении остановился и
посмотрел себе под ноги. У него было такое ощущение, словно
он ступает по облаку. И как это он раньше не заметил, что
весь пол затянут ослепительно белым, без единого пятнышка
ковром, пружинящим при каждом шаге.
Тут только он увидел, что на ногах у Клеф ничего не было,
вернее, почти ничего Она носила что-то вроде котурнов,
сплетенных из прозрачной паутины, плотно облегающей ступню
Босые подошвы были розовые, будто напомаженные, а ногти
отливали ртутным блеском, как осколки зеркала.
Он почти и не удивился, когда, приблизившись, обнаружил,
что это и в самом деле крохотные зеркальца - благодаря
особому лаку.
- Садитесь же, - повторила Клеф, рукой указав ему на стул
у окна. На ней была одежда из белой ткани, похожей на
тонкий нежный пух, - достаточно свободная и в то же время
идеально отзывающаяся на любое ее движение. И в самом ее
облике было сегодня что-то необычное. Те платья, в которых
она выходила на прогулку, подчеркивали прямую линию плеч и
стройность фигуры, которую так ценят женщины. Но здесь, в
домашнем наряде, она выглядела.. не так, как обычно Ее шея
обрела лебединый изгиб, а фигура - мягкую округлость и
плавность линий, и это делало ее незнакомой и вдвойне
желанной.
- Не хотите ли чаю? - спросила Клеф с очаровательной
улыбкой.
Рядом с ней на низеньком столике стояли поднос и
несколько маленьких чашек с крышками, изящные сосуды
просвечивали изнутри, как розовый кварц, свет шел густой и
мягкий, словно процеженный сквозь несколько слоев какого-то
полупрозрачного вещества. Взяв одну из чашек (блюдечек на
столе не было), она подала ее Оливеру.
На ощупь стенки сосуда казались хрупкими и тонкими, как
листок бумаги. О содержимом он мог только догадываться:
крышечка не снималась и, очевидно, представляла собой одно
целое с чашкой. Лишь у ободка было узкое отверстие в форме
полумесяца. Над отверстием поднимался пар.
Клеф поднесла к губам свою чашку, улыбнувшись Оливеру
поверх ободка. Она была прекрасна. Светло-золотые волосы
были уложены в сияющие волны, а лоб украшала настоящая
корона из локонов. Они казались нарисованными, и только
легкий ветерок из окна порой трогал шелковые пряди.
Оливер попробовал чай. Напиток отличался изысканным
букетом, был очень горяч, и во рту еще долго оставался после
него запах цветов. Он, несомненно, был предназначен для
женщин. Но, сделав еще глоток, Оливер с удивлением
обнаружил, что напиток ему очень нравится. Он пил, и ему
казалось, цветочный запах усиливается и обволакивает мозг
клубами дыма. После третьего глотка в ушах появилось слабое
жужжание. Пчелы снуют в цветах, подумалось ему, как сквозь
туман, - и он сделал еще глоток.
Клеф с улыбкой наблюдала за ним.
- Те двое вернутся только к обеду, - сообщила она
довольным тоном. - Я решила, что мы можем славно провести
время и лучше узнать друг друга.
Оливер пришел в ужас, когда услышал вопрос, заданный его
собственным голосом.
- Отчего вы так говорите?
