такой эффект, словно кто-то пробудил меня от сна.
Когда я осознал, что процесс моего мышления заработал вновь, я
обнаружил, что нахожусь у основания низкой цепи скалистых холмов. Я
осмотрелся. Дон Хуан находился в нескольких шагах от меня. Казалось, он
выбился из сил. Его лицо было бледным, и он тяжело дышал.
- Что случилось, дон Хуан? - спросил я, прочистив свое горло.
- Это ты расскажи мне, что случилось, - задыхаясь, прохрипел он.
Я рассказал ему, что я чувствовал. И вдруг понял, что с трудом
различаю вершину горы прямо перед собой. Почти стемнело, а это значило,
что я бежал или шел более двух часов.
Я попросил дон Хуана объяснить мне это несоответствие времени. Он
сказал, что моя точка сборки перешла с места отсутствия жалости в место
безмолвного знания, но мне все еще не хватает энергии, чтобы
манипулировать им самостоятельно. Чтобы манипулировать им самостоятельно,
я должен иметь достаточно энергии, чтобы перемещаться по своей воле между
рассудком и безмолвным знанием. Он добавил, что если у мага хватает
энергии - или даже если он не обладает достаточной энергией, но
перемещение необходимо ему как вопрос жизни и смерти - он может колебаться
между рассудком и безмолвным знанием.
Его вывод обо мне был следующим - благодаря серьезности нашей
ситуации, я позволил духу передвинуть мою точку сборки. Результатом было
мое вхождение в безмолвное знание. Естественно, сфера моего восприятия
возросла, и это дало мне чувство высоты, парения над кустами.
В этот миг, из-за моего академического воспитания, я страстно
заинтересовался обоснованием согласованности. Я задал ему мой стандартный
вопрос тех дней.
- Если кто-нибудь из департамента антропологии наблюдал бы за мной,
он увидел бы меня гигантом, продирающимся через чапарель?
- Этого я действительно не знаю, - сказал дон Хуан. - попробуй
выяснить это, сдвинув свою точку сборки, когда ты будешь в департаменте
антропологии.
- Я пытался, - сказал я. - но ничего не случилось. Наверное, мне
нужно быть рядом с тобой, чтобы что-нибудь происходило.
- Просто тогда это не было для тебя вопросом жизни и смерти, -
ответил он. - иначе ты передвинул бы свою точку сборки самостоятельно.
- Но люди видели бы то же, что вижу я, когда моя точка сборки
сдвигается? - настаивал я.
- Нет, поскольку их точки сборки не были бы в том месте, где
находилась бы твоя, - ответил он.
- Тогда, дон Хуан, ягуар мне только пригрезился? - спросил я. - и все
случилось только в моем уме?
- Да нет же, - ответил он. - большая кошка была реальной. Ты прошел
несколько миль и даже не устал. Если ты остановишься, посмотри на свои
ботинки. Они, как ежик, истыканы колючками кактусов. Поэтому ты двигался,
паря над кустами. И в то же время ты не делал этого. Все зависит от того,
где находится точка сборки - в месте рассудка или в месте безмолвного
знания.
Я понимал все, что он говорит, пока он говорил, но не смог бы
повторить по своей воле и часть из всего этого. Я не мог определить ни
того, что я знал, ни того, почему он вызывает во мне такое чувство.
Рычание ягуара отбросило меня в реальность близкой опасности. Я
разглядел темную массу ягуара, быстро влезающего на гору в тридцати метрах
справа от нас.
- Что нам делать, дон Хуан? - спросил я, зная, что он тоже увидел
животное, мелькнувшее впереди нас.
- Надо взобраться на самую вершину и найти там укрытие, - спокойно
ответил он.
Затем он добавил так, словно его вообще ничего не заботило в этом
мире, что я потерял драгоценное время, индульгируя в удовольствии парения
над кустами. Вместо того, чтобы обрести безопасность в холмах, на которые
он мне указывал, я помчался к высоким восточным горам.
- Мы должны взобраться на этот откос раньше ягуара, или мы лишимся и
этой возможности, - сказал он, указывая на почти вертикальный склон у
самой вершины.
Я повернулся вправо и увидел, как ягуар перепрыгивает с одного камня
на другой. Он определенно хотел перерезать нам путь.
- Так идем же, дон Хуан, - заорал я нервно.
Дон Хуан расхохотался. Казалось, он наслаждается моим страхом и
нетерпением. Мы рванули на предельной скорости и начали карабкаться вверх.
Я пытался не замечать темный силуэт ягуара, который появлялся раз за разом
немного впереди нас и постоянно с правой стороны.
И ягуар, и мы достигли подножия откоса в одно и то же время. Ягуар
был справа от нас в тридцати метрах. Он подпрыгнул и попытался вскочить на
отвесную скалу, но сорвался. Она оказалась слишком крутой.
Дон Хуан крикнул, что у меня нет времени глазеть на ягуара, так как
он начнет атаковать нас, как только откажется от попыток забраться на
откос. Не успел дон Хуан сказать последнее слово, как зверь ринулся на
нас.
Меня больше не надо было убеждать. Я карабкался на отвесную стену,
следуя за дон Хуаном. Визгливый вопль раз" яренного животного раздался
прямо под каблуком моей левой ноги. Реактивная сила страха понесла меня по
скользкому откосу в каком-то невероятном полете.
Я достиг вершины раньше дон Хуана. Он даже приостановился от смеха.
Оказавшись в безопасности на вершине скалы, я начал размышлять о том,
что случилось. Дон Хуан не желал ничего обсуждать. Он утверждал, что на
данном этапе моего развития любое движение моей точки сборки по-прежнему
останется тайной. Моим вызовом на начальной стадии моего ученичества,
сказал он, было удержание приобретенного, а не его обоснование - и что в
определенный момент все это приобретет для меня смысл.
Я сказал ему, что все это имеет смысл для меня и в этот момент. Но он
непреклонно повторил, что я смогу объяснить себе знание только тогда,
когда буду считать, что оно имеет для меня смысл. Он настаивал, что для
того, чтобы движение моей точки сборки приобрело смысл, я должен иметь
энергию, чтобы перемещаться из места рассудка в место безмолвного знания.
Он помолчал некоторое время, осмотрев взглядом все мое тело. Затем
дон Хуан, кажется, на что-то решился, и, улыбнувшись, начал говорить.
- Сегодня ты достиг места безмолвного знания, - сказал он убежденно.
Дон Хуан объяснил, что после обеда моя точка сборки двинулась сама по
себе без какого-либо его вмешательства. Я "намеренно" вызвал движение,
манипулируя своим чувством бытия гигантом, и это заставило мою точку
сборки занять позицию безмолвного знания.
Мне было очень интересно слушать, как дон Хуан пересказывает мое
переживание. Он сказал, что способ говорить о восприятии, достигнутом в
месте безмолвного знания, называется "здесь и здесь". Он объяснил, что
когда я рассказывал ему о своем чувстве парения над пустынным чапарелем, я
добавил, что видел и почву, и макушки кустов в одно и то же время. Или,
что я был на том месте, где стоял, и одновременно там, где находился
ягуар. Таким образом я сумел заметить, как тщательно он передвигается,
избегая уколов колючек кактусов. Другими словами, вместо осознания
обычного "здесь и там", я постигал "здесь и здесь".
Его замечания напугали меня. Он был прав. Я не стал ему говорить об
этом, но и не мог признать, что я был в двух местах одновременно. Я не
осмеливался думать в тех терминах, которых не было в его объяснении.
Он повторил, что мне потребуется много времени и энергии, прежде чем
это приобретет для меня смысл. Я был только новичок, мне еще требовалось,
чтобы кто-то контролировал меня. Например, во время моего движения он был
вынужден быстро перемещать свою точку сборки между позициями рассудка и
безмолвного знания для того, чтобы оберегать меня. И это довело его до
изнеможения.
- Скажи мне одну вещь, - сказал я, решив испытать его
рассудительность. - как ты считаешь, этот ягуар пришлый? Ягуары не водятся
в этой местности. Пумы - да, но не ягуары. Как ты это объяснишь?
Прежде чем ответить, он наморщил лоб. Внезапно дон хуан стал
серьезным.
- Я думаю, что этот ягуар подтверждает твои антропологические теории,
- сказал он торжественным тоном. - очевидно, ягуар следовал по известному
ему торговому пути, который соединяет Чиуауа с Центральной Америкой.
Дон Хуан рассмеялся так громко, что звук его смеха эхом прокатился по
горам. Это эхо обеспокоило меня так же, как немного раньше беспокоил
ягуар. Вернее, не само эхо обеспокоило меня, а тот факт, что я никогда не
слышал эхо ночью. В моем уме оно ассоциировалось только с дневным светом.
Мне потребовалось несколько часов, чтобы вспомнить все детали моего
переживания с ягуаром. В течение этого времени дон Хуан ни разу не
заговорил со мной. Он привалился спиной к скале и спал в сидячем
положении. Немного погодя я уже не замечал, здесь ли он, и попросту
заснул.
Я очнулся от боли в челюсти, так как спал, уперев свое лицо в скалу.
Когда я открыл глаза и попытался соскользнуть вниз с камня, на котором я
лежал, я потерял равновесие и шумно упал на задницу. Дон Хуан выскочил
из-за каких-то кустов и тут же скорчился от смеха.
Становилось поздно, и я громко поинтересовался, сможем ли мы пересечь
долину до ночи. Дон Хуан пожал плечами, его это, казалось, нисколько не
заботило. Он сел рядом со мной.
Я спросил, хочет ли он услышать подробности моего воспоминания. Он
кивнул в знак согласия, но не задал мне ни одного вопроса. Я подумал, что
он предоставляет право начать разговор мне, и поэтому сказал ему, что в
моем воспоминании есть три момента, которые очень важны для меня. Первым
было то, что он говорил о безмолвном знании, вторым было то, что я
передвинул свою точку сборки, используя "намерение", и последний
заключался в том, что я вошел в повышенное сознание без обязательного
удара между лопаток.
- "Намеренный" вызов движения твоей точки сборки - это твое
величайшее достижение, - сказал дон Хуан. - но достижение - это что-то
личное. Оно необходимо, но и не так уж важно. Это совсем не то, чего маги
ждут с нетерпением.
Мне показалось, что я знаю, чего он хочет. Я сказал ему, что не забыл
полностью это событие. У меня в моем обычном состоянии сознания осталось
воспоминание о том, что горный лев - а я не мог принять мысль о ягуаре -
гнался за нами по холмам, и что дон Хуан спрашивал меня, чувствую ли я
себя обиженным на нападение большой кошки. Я ответил ему тогда, что было
бы абсурдным чувствовать обиду в такой ситуации. Он еще сказал мне, что я
должен так же расценивать и нападения милых мне людей. Я должен или
защищаться, или уйти с их пути, но без чувства смертельной обиды.
- Неважно, что я тебе говорил, - сказал он, рассмеявшись. - идея
абстрактного, идея духа - вот остаток, который действительно важен. Идея
личного "я" не имеет никакой ценности. Ты выражаешь себя и в первую
очередь свои собственные чувства. Каждый раз, когда была возможность, я
заставлял тебя осознавать потребность в абстрактном. Тебе верилось, что
под этим я подразумеваю абстрактное мышление. Нет. Быть абстрактным -
значит заставить себя стать доступным духу, благодаря тому, что осознаешь
это.
Он сказал, что одной из наиболее драматических вещей человеческого
состояния была мрачная связь между глупостью и самоотражением.
Это глупость заставляла нас отбрасывать все, что не устраивало наши
ожидания, построенные на самоотражении. Например, как обычные люди, мы
слепы к самому главному фрагменту знания, доступного человеку - к
существованию точки сборки и факту, что она может двигаться.
- Для рационального человека немыслимо, что существует какая-то
