позиции, которая сделала его действительно старым, в моем уме больше уже
не оставалось сомнений. Но от того, что я очень заботился о своей
сверхрациональности, я тут же решил, что мне следует объяснить его
трансформацию.
- Я говорю тебе вновь и вновь, что быть слишком рациональным - значит
ставить себя в невыгодное положение, - сказал он. - у людей есть очень
глубокое чувство магии. Мы
- Часть таинственного. Рациональность - только поверхностный лоск.
Если мы сдерем этот слой, то внизу увидим мага. Некоторые из нас, однако,
с огромным трудом спускаются ниже поверхностного уровня, другие, наоборот,
делают это с удивительной легкостью. И ты и я одинаковы в этом отношении -
мы оба здорово попотели, прежде чем позволили уйти себе от нашего
самоотражения.
Я объяснил ему, что для меня поддержание своей рациональности всегда
было вопросом жизни и смерти. И даже больше того, когда это касалось моих
переживаний в его мире.
Он заметил, что в тот день в Гуаямосе моя рациональность была
исключительно изнурительной для него. С самого начала он был вынужден
использовать каждый прием, который он знал, чтобы подорвать ее. В конце
концов он начал насильно цепляться руками за мои плечи, почти сгибая меня
под своей тяжестью. Этот прямой физический маневр был первым толчком моего
тела. И это, вместе с моим страхом, вызванным потерей его
последовательности, наконец пробило мою рациональность.
Но пробивания твоей рациональности было недостаточно, - продолжал дон
Хуан. - я знал, что если твоя точка сборки достигнет места отсутствия
жалости, я смогу разрушить любой остаток моей последовательности. Это
произошло тогда, когда я стал действительно стариком и заставил тебя
объезжать город, а под конец разозлился на тебя и влепил тебе пощечину.
- Это шокировало тебя, но ты был на пути мгновенного выхода, когда я
нанес твоему зеркалу самооотражения то, что оказалось его финальным
ударом. Я крикнул, что ты кровавый убийца. Я не ожидал, что ты убежишь. Я
забыл о твоих буйных вспышках.
Он сказал, что несмотря на мою тактику немедленного выхода, моя точка
сборки достигла места отсутствия жалости, когда я рассердился на его
старческое поведение. Или все наоборот - я рассердился, поскольку моя
точка сборки достигла места отсутствия жалости. Но и это уже не имеет
значения. Считается только то, что моя точка сборки перешла туда.
И пока она была там, мое собственное поведение заметно изменилось. Я
стал холодным, расчетливым и безразличным к личной безопасности.
Я спросил дон Хуана, "видел" ли он все это. Я не помнил, чтобы я
рассказывал ему об этом. Он ответил, что знает все мои чувства благодаря
самонаблюдению и воспоминанию своего собственного опыта.
Он сказал, что моя точка сборки зафиксировалась в новой позиции,
когда он вернулся в свое обычное состояние. К тому времени мое убеждение о
его нормальной последовательности перенесло такой глубокий сдвиг, что
последовательность больше не функционировала как связанная сила. И в этот
миг, со своей новой позиции, моя точка сборки позволила мне создать другой
тип последовательности, который я выражал в терминах необычной,
объективной жесткости - жесткости, которая стала с тех пор моим обычным
образом поведения.
- Последовательность так важна в нашей жизни, что если ее разрушить,
она тут же восстанавливается вновь, - продолжал он. - в случае магов,
однако, когда их точки сборки достигают места отсутствия жалости,
последовательность никогда не бывает той же.
- Поскольку ты естественно медлителен, ты не заметил, что в тот день
в Гуаямосе ты, среди прочих вещей, мог принимать любой вид отсутствия
последовательности по его номинальной стоимости, после символической
борьбы твоего разума, конечно.
Его глаза лучились смехом.
- А еще в этот день ты приобрел свою замаскированную безжалостность,
- продолжил он. - твоя маска, конечно, не была так хорошо развита, как
теперь, но то, что ты получил потом, является рудиментом того, во что
превратилась твоя маска великодушия.
Я попытался возразить. Мне не нравилась идея замаскированной
безжалостности, независимо от того, как он излагал ее.
- Не надо пробовать свою маску на мне, - сказал он, улыбаясь. -
прибереги ее для лучших времен - для тех, кто не знает тебя.
Он посоветовал мне вспомнить точный момент, когда у меня появляется
эта маска.
- Как только ты чувствуешь, что холодная ярость накатывает на тебя, -
продолжал он. - ты начинаешь маскировать ее. Ты не шутишь с ней, как делал
это мой бенефактор. Ты не пытаешься рассуждать о ней вслух, подобно мне.
Ты не притворяешься, что она интригует тебя, как нагваль Элиас. Это три
маски нагвалей, которых я знал. А что сделал ты? Ты спокойно подошел к
своей машине и отдал половину пакетов мальчишке, который помогал тебе их
нести.
До этой минуты я не помнил, что кто-то действительно помогал мне
нести пакеты. Я сказал дон Хуану, что видел огоньки, танцующие перед моими
глазами, и думал, что вижу их, потому что, движимый своей холодной
яростью, нахожусь на грани обморока.
- Ты не был на грани обморока, - ответил дон Хуан. - ты был на грани
входа в состояние "сновидения" и самостоятельного "видения" духа, подобно
талии и моему бенефактору.
Я сказал дон Хуану, что не великодушие заставило меня отдать пареньку
пакеты, а холодная ярость. Я должен был что-то сделать, чтобы успокоить
себя, и это было первым, что пришло мне в голову.
- Но это же точно то, о чем я говорил тебе. Твое великодушие - ложь,
- ответил он и начал смеяться над моей тревогой.
СВИДЕТЕЛЬСТВО БЕЗУПРЕЧНОСТИ
Пока дон Хуан рассказывал о разрушении зеркала самоотражения, совсем
стемнело. Я сказал дон Хуану, что выбился из сил, и, возможно, нам будет
лучше отменить путешествие и вернуться домой, но он утверждал, что мы
должны использовать каждую минуту отведенного нам времени для пересмотра
магических историй или воспоминания о движениях моей точки сборки,
насколько это возможно.
Мне захотелось пожаловаться. Я сказал, что состояние глубокой
усталости, такое, как мое, порождает только неопределенность и отсутствие
уверенности.
- Твоя неопределенность ожидаема, - деловым тоном произнес дон Хуан.
- в конце концов, ты имеешь дело с новым типом последовательности. Нужно
время, чтобы привыкнуть к нему. Воины тратят годы в преддверии ада, где
они уже не обычные люди, но еще и не маги.
- И что в конце концов происходит с ними? - спросил я. - они
выбирают, какую из сторон принять?
- Нет, у них нет выбора, - ответил он. - каждый из них осознает, что
он уже маг. Трудность в том, что зеркало самоотражения очень крепкое и
отпускает свои жертвы только после жестокой борьбы.
Он замолчал и как бы ушел в раздумия. Его тело вошло в состояние
жесткости, которое я наблюдал всегда, когда им овладевало то, что я
характеризовал как мечтания, а он описывал как моменты передвижения его
точки сборки, в течение которых он мог вспоминать.
- Я хочу рассказать тебе историю о свидетельстве безупречности мага,
- сказал он неожиданно после получаса полнейшего молчания. - я хочу
рассказать тебе историю моей смерти.
Он начал говорить о том, что случилось с ним после приезда в Дуранго,
все в той же женской одежде, после многих месяцев путешествия через
центральную мексику. Он сказал, что старый Белисарио отвел его в гасиенду,
чтобы спрятать от человека-чудовища, который гнался за ним.
После прибытия на место дон Хуан - очень отважно для своей молчаливой
натуры - познакомился с каждым, кто жил в этом доме. Здесь находились семь
красивых женщин и странный, необщительный мужчина, который не пожелал с
ним и слова сказать. Дон Хуан восхищался чудесными женщинами и избавлением
от попыток чудовища поймать его. А они еще больше восхищались его
маскировкой и историей, которая произошла с ним. Они никогда не уставали
выслушивать подробности его путешествия, и каждая из них поражалась тому,
как совершенно знание, полученное им во время долгого пути. Правда, дон
Хуана немного удивляла их осанка и самоуверенность, которые были просто
невероятными для него.
Семеро женщин были удивительны, и общение с ними делало дон Хуана
счастливым. Он любил их и верил им. Они обходились с ним с должным
уважением и вниманием. Но что-то в их глазах говорило ему, что за фасадом
очарования скрывается ужасающая холодность и равнодушие, которое он
никогда не сможет постичь.
Ему приходило в голову, что при такой легкости поведения и презрении
к формальностям, эти сильные и красивые женщины должны быть свободными. Но
для него было ясно, что это не так.
Дон Хуану нравилось в одиночестве бродить по имению. Его поражал
огромный особняк и прилегающие к нему земли. Он никогда не видел ничего
подобного. Это был старый колониальный дом с высокой оградой. Внутри были
балкончики с цветочными горшками и внутренние дворики с громадными
фруктовыми деревьями, которые дарили тень, уединение и тишину.
Вокруг двориков на первом этаже располагались огромные комнаты с
просторными коридорами. Выше находились таинственные спальни, куда дон
Хуану не позволяли ступить и ногой.
В течение следующих дней дон Хуана поразил глубокий интерес женщин к
его благополучию. Они буквально все делали для него и ловили каждое его
слово. Никогда прежде люди не были так добры к нему. И все же, никогда
прежде он не чувствовал себя таким одиноким. Он постоянно находился в
обществе красивых, необычных женщин и, тем не менее, он никогда не был так
одинок.
Дон Хуан был уверен, что его чувство одиночества возникало от
неспособности предсказывать поведение женщин или знать их действительные
чувства. Он только знал, что они говорят с ним о самих себе.
Через несколько дней после приезда женщина, которая казалась лидером
остальных, дала ему совершенно новую мужскую одежду и сказала, что
притворяться девушкой ему больше необязательно, поскольку, кем бы ни было
чудовище, его теперь нигде не видно. Она сказала ему, что он может идти,
куда пожелает.
Дон Хуан попросил повидаться с Белисарио, которого не видел со дня
приезда. Женщина сказала, что Белисарио ушел, и уходя сказал, что дон Хуан
может оставаться в доме, сколько захочет - но при условии, если ему будет
грозить опасность.
Дон Хуан заявил, что ему угрожает смертельная опасность. В течение
нескольких дней, находясь в доме, он постоянно видел монстра, который
крался по полям, окружавшим дом. Женщина не поверила ему и сказала без
обиняков, что он жульничает и говорит о чудовище только затем, чтобы они
не прогоняли его. Она сказала ему, что в их доме нет места для
бездельника. Она заявила, что они серьезные люди, которые усердно
работают, и они не могут себе позволить держать у себя лодыря.
Дон Хуан был оскорблен. Он выбежал из дома, но тут же заметил
чудовище, которое скрывалось за декоративными кустами, примыкавшими к
стене. Его гнев мгновенно сменился на испуг.
Он бросился назад к дому и начал умолять женщину, что-бы она
позволила ему остаться. Он обещал работать, как пеон, без платы, только за
то, чтобы оставаться в гасиенде.
Она согласилась при уговоре, что дон Хуан примет два условия, что он
не будет задавать никаких вопросов и все будет делать только так, как ему
прикажут, не требуя никаких объяснений. Она предупредила его, что, если он
нарушит правила, его прибывание в доме будет невозможным.
