сказала, что ее инструктаж - только начало и что когда-нибудь она закончит
мое обучение, но при других обстоятельствах.
Я спросил, не будет ли она против того, чтобы я задавал вопросы.
- Делай, что хочешь, - сказала она. - все, что мне от тебя требуется,
- это согласие на практику. В конце концов, ты знаешь обо всем, что мы
собираемся обсуждать. Твоим недостатком является твоя неуверенность в себе
и то, что ты не хочешь признать свое знание силой. Нагваль, будучи
мужчиной, загипнотизировал тебя. Ты не можешь действовать самостоятельно.
Только женщина может освободить тебя от этого. Я начну с того, что
расскажу тебе историю своей жизни и по ходу этого многое станет тебе ясно.
Мне придется рассказывать ее тебе по частям, поэтому ты будешь приходить
сюда довольно часто.
Ее явное желание рассказать мне о своей жизни поразило меня, как
несоответствующее сдержанности всех остальных относительно их личной
жизни. После многих лет общения с ними я перенял у них безоговорочно это
правило, и теперь ее добровольное желание раскрыть свою личную жизнь было
совершенно непонятно мне. Ее заявление сразу же насторожило меня.
- Извините, пожалуйста, - сказал я, - вы говорите, что собираетесь
раскрыть мне свою личную жизнь?
- А почему бы и нет? - сказала она.
Я ответил ей длинными объяснениями о том, что дон Хуан говорил мне об
обволакивающей силе личной истории и о том, как каждому воину необходимо
стереть ее. Я закончил, сказав ей, что он запретил мне когда-либо говорить
о моей жизни. Она рассмеялась высоким фальцетом. Казалось, она была
довольна.
- Это относится только к мужчинам, - сказала она. - неделание твоей
личной жизни состоит в рассказывании бесконечных историй, в которых нет ни
единого слова о тебе реальном. Видишь ли, быть мужчиной означает иметь
позади себя солидную историю. У тебя есть семья, друзья, знакомые и у
каждого из них есть своя определенная идея о тебе. Быть мужчиной означает,
что ты должен отчитываться - ты не можешь исчезнуть так просто; чтобы
стереть самого себя, тебе потребовалась масса работы. Мой случай другой. Я
женщина, а это дает мне великолепное преимущество. Мне не надо
отчитываться. Знаешь ли ты, что женщинам не надо отчитываться?
- Я не знаю, что вы имеете в виду под необходимостью отчитываться, -
сказал я.
- Я хочу сказать, что женщина может легко исчезнуть, - сказала она, -
во всяком случае, женщина может выйти замуж, женщина принадлежит мужу. В
семье, где много детей, дочерей очень рано сбрасывают со счетов - никто не
рассчитывает на них, и есть шансы, что какая-нибудь исчезнет, не оставив
следа. Их исчезновение принимается легко. Сын, с другой стороны, - это
некто, на кого делается ставка. Сыну не так легко ускользнуть или
исчезнуть. И если даже он сделает это, то оставит позади себя следы. Сын
чувствует вину за свое исчезновение, дочь - нет. Когда нагваль учил тебя
держать язык за зубами относительно твоей личной жизни, он хотел помочь
тебе преодолеть чувство того, что ты поступил плохо по отношению к своей
семье и друзьям, которые так или иначе рассчитывали на тебя. После целой
жизни борьбы мужчина-воин кончает, конечно, тем, что стирает себя, но эта
борьба оставляет свои следы на мужчине. Он становится скрытым, всегда на
страже против самого себя. Женщине не приходится преодолевать эти
трудности, женщина уже готова раствориться в воздухе; фактически, это от
нее и ожидается. Будучи женщиной, я не склонна к скрытности, мне нет до
нее дела. Скрытность - это та цена, которую вам, мужчинам, приходится
платить за то, что вы важны для общества. Эта борьба только для мужчин,
потому что они не хотят стирать самих себя и найдут разные смешные
способы, чтобы когда-нибудь и где-нибудь высунуться. Возьми, например,
самого себя: ты ездишь повсюду и читаешь лекции.
Флоринда заставила меня нервничать очень интересным образом. В ее
присутствии я чувствовал странное беспокойство. Я бы без колебаний
признал, что дон Хуан и Сильвио Мануэль заставляют меня нервничать и
тревожиться, но там чувство совсем другое. Фактически, я боялся их,
особенно Сильвио Мануэля. Он ужасал меня, и все же я научился уживаться со
своим ужасом. Флоринда меня не пугала. Моя нервозность скорее была
результатом того, что я был раздражен, опасаясь ее духовной живости. Она
не смотрела на меня пристально, как это делали дон Хуан и Мануэль. Они
всегда фиксировали на мне свой взгляд, пока я не отводил свое лицо с
жестом покорности. Флоринда только поглядывала на меня. Ее глаза постоянно
переходили с одного на другое. Она, казалось, рассматривала не только мои
глаза, но каждый сантиметр моего тела. Разговаривая, она бросала быстрые
взгляды то на мое лицо, то на мои руки, то на свои ноги, то на крышу.
- Я вызываю у тебя чувство неловкости, не так ли? - спросила она.
Ее вопрос застал меня врасплох. Я засмеялся. Ее тон не был
угрожающим.
- Да, - сказал я.
- О, это совершенно понятно, - сказала она, - ты привык быть
мужчиной, женщина для тебя - это нечто созданное для твоей выгоды. Женщина
для тебя глупа, а тот факт, что ты мужчина и нагваль, еще более все
усложняет.
Я почувствовал необходимость защититься. Я думал, что она слишком
скорая на мнения дама, и хотел ей это сказать. Я начал длинную фразу, но
сорвался почти немедленно, услышав ее смех. Это был веселый, молодой смех.
Дон Хуан и дон Хенаро все время смеялись надо мной, и смех их тоже был
молодой, но у Флоринды была другая вибрация. В ее смехе не было спешки и
не было давления.
- Я думаю, нам лучше войти внутрь, - сказала она, - там не будет
никаких отвлечений. Дон Хуан уже водил тебя повсюду, показывая тебе мир;
это было важно для того, что он должен был тебе говорить. Я должна
говорить о других вещах, которые требуют другой обстановки.
Мы сели на кожаную кушетку в нише у веранды. В помещении я
почувствовал себя лучше. Она сразу начала рассказывать свою жизнь.
Она сказала, что родилась в довольно большом мексиканском городе в
богатой семье. Поскольку она была единственным ребенком, родители портили
ее с самого рождения. Без малейшей ложной скромности Флоринда признала,
что она всегда сознавала свою красоту. Она сказала, что красота - это
демон, который множится и процветает при наличии поклонения. Она заверила
меня, что может сказать без тени сомнения, что побороть этого демона
труднее всего и если я посмотрю вокруг на тех, кто красив, то обнаружу
самые изуродованные существа, которых только можно вообразить.
Я не хотел с ней спорить, но имел очень сильное желание сказать ей,
что она все же догматична. Видимо, уловив мое чувство, она подмигнула мне.
- Они изуродованы, лучше проверь их, - продолжала она, - испытай их.
Не соглашайся с их идеей, что они красивы и из-за этого важны, - и ты
сразу увидишь, что я имею в виду.
Она сказала, что вряд ли может винить своих родителей или саму себя
за свое поведение. Все вокруг нее, будто сговорившись, с самого
младенчества давали ей возможность чувствовать себя важной и уникальной.
- Когда мне было 15, - продолжала она, - я считала, что являюсь
величайшим, что когда-либо было на земле. Все так говорили, особенно
мужчины.
Она призналась, что в отроческие годы она наслаждалась вниманием и
связями с несколькими любовниками. В 18 лет она обстоятельно выбрала
наилучшего мужа из не менее чем 11 серьезных ухажеров. Она вышла замуж за
Селестино - человека с большими средствами и старше ее на 15 лет.
Флоринда описывала свою замужнюю жизнь как рай на Земле. К тому
огромному кругу друзей, которых она имела, она добавила друзей Селестино,
и в результате получился большой и непрекращающийся праздник.
Блаженство ее продолжалось, однако, всего 6 месяцев, которые
пролетели незаметно. Все пришло к внезапному и жестокому концу, когда она
заразилась загадочной и уродующей болезнью. Ее левая стопа, колено и икра
начали раздуваться. Очертание ее прекрасной ноги исчезло. Опухоль стала
такой сильной, что воспаленные кожные ткани разрывались. Вся ее нога от
колена и вниз покрылась болячками и гнойными выделениями. Кожа отвердела,
заболевание было диагностировано как слоновая болезнь. Доктор пытался
облегчить ее состояние, но его попытки были неуклюжи и болезненны и в
конце концов было решено, что только европа, где медицинские центры более
развиты, может излечить ее. За каких-то 3 месяца рай Флоринды превратился
в ад. В отчаянии, искренне страдая, она хотела лучше умереть, чем так
продолжать. Ее страдания были так трогательны, что однажды
девушкаслужанка, будучи не в силах их больше выносить, призналась ей, что
была подкуплена прежней любовницей Селестино, чтобы добавить определенный
состав в пищу - яд, приготовленный магами. Служанка для искупления своей
вины пообещала отвести ее к знахарке, которая по слухам является
единственным человеком, способным обезвредить яд.
Флоринда усмехнулась, вспомнив свои затруднения. Она была воспитана
набожной католичкой. Она не верила ни в колдовство, ни в индейских
знахарей. Боль ее была, однако, столь интенсивной, а положение столь
серьезным, что она была готова идти на все. Селестино был категорически
против. Он хотел передать служанку властям. Флоринда вмешалась не столько
из жалости, сколько из опасения, что сама не найдет знахарку.
Внезапно Флоринда встала. Она сказала, что мне пора уезжать. Она
взяла меня за руку и проводила до двери, как если бы я был старым и
дорогим другом. Она объяснила, что я выдохся, потому что находиться в
левостороннем сознании, это значит быть в особом и неустойчивом состоянии,
пользоваться которым нужно с перерывами. Это, конечно, не состояние силы.
Доказательством этого было хотя бы то, что я чуть не умер, когда Сильвио
Мануэль попытался подстегнуть мое второе внимание, заставляя меня смело
входить в него. Она сказала, что нет такого способа на земле, путем
которого мы могли бы приказать кому бы то ни было или самим себе набирать
знания. Это дело медленное, и тело в должное время и в должных
обстоятельствах безупречности само ускоряет накопление знаний, без
вмешательства желания.
Некоторое время мы стояли у входной двери, обмениваясь приятными
замечаниями и тривиальностями. Внезапно она сказала, что причина, по
которой нагваль Хуан Матус привел меня к ней, в том, что он знает, что его
время на земле подходит к концу. Две формы инструктажа, которые я должен
был получить, согласно мастерскому плану Сильвио Мануэля, были уже
завершены. Все, что осталось еще не сделанным, - это то, что она
собирается сказать мне.
Она подчеркнула, что это в действительности не совсем инструктаж, а
скорее установленные связи между ею и мной.
В следующий раз дон Хуан привел меня к Флоринде и прежде, чем
оставить меня у двери, он повторил мне то, что я уже слышал от нее, - что
приближается то время, когда он и его партия войдут в третье внимание.
Прежде, чем я успел задать ему вопрос, он толкнул меня внутрь дома. Его
толчок перенес меня не только в дом, но также и в мое самое острое
состояние сознания. Я увидел стену тумана.
Флоринда стояла в холле, как бы ожидая, когда дон Хуан втолкнет меня.
Она взяла меня за руку и спокойно провела в жилую комнату. Мы сели. Я
хотел начать разговор, но не мог говорить. Она объяснила, что толчок
безупречного воина, подобного нагвалю Хуану Матусу, может вызвать
