голосом приказала мне сфокусировать внимание на ее словах и позволить им
вести меня. Она сказала, чтобы я держал глаза открытыми и фиксированными
на точке, находящейся прямо передо мной на уровне глаз, и что эта точка
превратится в яркий и приятный оранжевый свет.
Зулейка говорила очень мягко и монотонно. Я слышал каждое сказанное
ею слово.
Темнота вокруг меня, казалось, эффективно подавляла любые отвлекающие
внешние стимулы. Я слышал слова Зулейки в пустоте, а затем до меня дошло,
что внутри меня царит такая тишина, как и в зале.
Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с цвета, ибо
интенсивный свет или ничем ненарушенная темнота бесполезны для сновидящего
на первых порах.
Такие цвета, как пурпурный, или светло-зеленый, или насыщенно-желтый
являются прекрасными стартовыми точками. Сама она предпочитала, однако,
оранжево-красный цвет, потому что, согласно большому опыту, он является
таким цветом, который давал ей самое большое ощущение отдыха. Она заверила
меня, что как только мне удастся войти в оранжево-красный цвет, я смогу
постоянно вызывать свое второе внимание при условии, что смогу осознавать
последовательность физических событий.
Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы понять
своим телом, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии
повышенного сознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом
из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях
этот переход расплывчат, но в этих особых обстоятельствах я действительно
ощутил во время одной из сессий, как берет контроль мое второе внимание.
Первым шагом была необычайная трудность дыхания; не так, чтобы было
трудно вдыхать и выдыхать и не так, чтобы мне не хватало воздуха, просто
мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и
вынудила среднюю часть моего живота двигаться с большой скоростью. В
результате получилось самое быстрое дыхание, какое я когда-нибудь знал. Я
дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Я
попытался безуспешно прервать судорожные движения моей диафрагмы. Чем
усиленней я пытался, тем бесполезней это становилось. Зулейка приказала
мне позволить телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы
направлять или контролировать его. Я хотел послушаться ее, но не знал как.
Спазмы, которые длились, наверно, от 10 до 15 минут, утихли так же быстро,
как и появились, сменившись внезапно другим странным и потрясающим
ощущением. Я ощутил его вначале как очень странную щекотку, как физическое
чувство, которое нельзя было назвать приятным или неприятным, - это было
что-то, похожее на нервную дрожь. Она стала настолько интенсивна, что это
заставило меня сфокусировать свое внимание на ней, чтобы определить, в
какой части тела она имеет место. Я был поражен, когда понял, что она
отсутствует в моем физическом теле, а находится снаружи его, но тем не
менее, я все же ее чувствую.
Не слушая приказа Зулейки войти в окрашенное пятно, которое
образовалось прямо на уровне моих глаз, я полностью отдался исследованию
этого странного ощущения, находящегося вне моего тела.
Зулейка, видимо, увидела, что со мной происходит. Она внезапно начала
мне объяснять, что второе внимание принадлежит светящемуся телу так же,
как первое внимание принадлежит телу физическому. Та точка, где собирается
второе внимание, распложена как раз там, где указывал Хуан Тума при нашей
первой встрече, приблизительно в полутора футах перед серединной точкой
между желудком и пупком и в 10 См вправо.
Зулейка приказала мне массировать это место, двигая пальцами обеих
рук по этой точке, как будто я играю на лютне. Она заверила меня, что рано
или поздно я почувствую, как мои пальцы проходят через что-то густое,
подобное воде, и что в конце концов я нащупаю свою светящуюся оболочку.
Продолжая двигать пальцами, я ощутил, как воздух становится все гуще
до тех пор, пока не стал какой-то густой массой.
Неопределенное физическое наслаждение распространилось по мне; я
подумал, что прикасаюсь к нерву своего тела, и тут же понял глупость такой
мысли и абсурдность всего этого. Я остановился.
Зулейка предупредила меня, что если я не буду двигать пальцами, она
ударит меня по голове. Чем дольше я продолжал волнообразные движения, тем
ближе к телу я чувствовал почесывание. В конце концов оно оказалось в
20-15 см от моего тела. Во мне как будто что-то осело. Я действительно
считал, что могу чувствовать впадину. Затем последовало еще одно неземное
ощущение. Я засыпал и тем не менее был в полном сознании. В ушах у меня
звенело, а затем я почувствовал, как какая-то сила опрокинула меня на
левый бок, не разбудив. Эта же сила меня скатала, очень туго, как сигару,
и вмяла внутрь щекочущего углубления. Мое осознание осталось там,
неспособное проснуться, но в то же время так туго накрученное на само
себя, что уснуть я тоже не мог.
Я услышал, как голос Зулейки велит мне осмотреться. Я не мог открыть
глаза, но чувство осязания говорило мне, что я нахожусь во впадине, лежа
на спине. Я чувствовал себя удобно и в безопасности. В моем теле была
такая плотность, такая компактность, что мне совсем не хотелось вставать.
Голос Зулейки приказал мне подняться и открыть глаза. Я не мог этого
сделать. Она сказала, что я должен пожелать, чтобы мои движения
совершались, и что для того, чтобы подняться, мне не нужно больше
сокращать мышцы.
Я подумал, что она сердится за мою медлительность. Тут я понял, что
нахожусь в полном сознании, пожалуй, в более ясном сознании, чем у меня
когда-нибудь было. Я мог разумно думать и в то же время я крепко спал. У
меня мелькнула мысль, что Зулейка привела меня в состояние глубокого
гипноза. Секунду это меня заботило, затем перестало иметь значение. Я весь
отдался чувству свободного плавания в подвешенном состоянии.
Больше я не слышал ничего из того, что она говорила. То ли она
перестала говорить со мной, то ли я отключил звуки ее голоса. Я не хотел
покидать это место. Я никогда не чувствовал себя так спокойно и цельно и
продолжал лежать, не желая ни подниматься, ни что-нибудь менять. Я мог
чувствовать ритм своего дыхания. Внезапно я проснулся.
Во время моей следующей сессии с Зулейкой, она сказала, что мне
удалось сделать впадину в моей светимости самостоятельно, а это означает
приближение отделенной точки моей светящейся оболочки ближе к физическому
телу, а значит и ближе к контролю. Она несколько раз повторила, что с того
момента, как тело научилось делать эту впадину, легче входить в
сновидение. Я с ней согласился. У меня был странный импульс или ощущение,
что мое физическое тело внезапно научилось раздваиваться. Это была смесь
ощущений легкости, безопасности, сна, подвешенности, без чувства осязания
и в то же время полное бодрствование и осознание всего.
Горда сказала, что нагваль Хуан Матус несколько лет старался создать
эту впадину у нее, у всех трех сестричек, а также у Хенарос и дать им
постоянную способность фокусировать свое второе внимание. Он говорил им,
что обычно такая впадина создается сновидящим под влиянием момента, когда
он в этом нуждается, а затем светящаяся оболочка принимает свою
первоначальную форму.
Но в случае с этими учениками из-за того, что они не имели
лидера-нагваля, впадина была образована снаружи и была постоянной чертой
их светящихся тел - большая помощь, но и слабое место.
Она сделала их всех уязвимыми в этой точке и влияла на перемены
настроения.
Я вспомнил, что однажды я увидел и пнул углубление в светящейся
оболочке Лидии и Розы. Я думал, что впадина была на высоте верхней
наружной части их правого бедра. Горда объяснила, что я тогда пнул в
углубление их второго внимания и чуть не убил их.
По словам Горды, она с Жозефиной жила в доме Зулейки в течение
нескольких месяцев.
Нагваль Хуан Матус передал их ей однажды после того, как сместил им
уровни осознания. Он не говорил им, что они будут там делать и чего им
ожидать; он просто оставил их одних в зале ее дома и ушел. Они сидели там,
пока не стемнело. Тогда к ним пришла Зулейка. Они никогда не видели ее, а
только слышали ее голос.
Зулейка была очень требовательна с того момента, как приняла
руководство. Она приказала им раздеться и залезть в толстые пушистые
ватные мешки. Эти мешки покрыли их от шеи до кончиков пальцев ног. Затем
она приказала им сесть на циновки спиной к спине в том же алькове, где
обычно сидел я. Она сказала им, что их задача - глядеть в темноту, пока та
не начнет окрашиваться. После многих сессий они действительно начали
видеть цвета в темноте.
С этого момента Зулейка заставила их сидеть бок-о-бок и смотреть в
одну и ту же точку.
Горда сказала, что Жозефина училась очень быстро и однажды ночью она
эффектно вошла в оранжево-красное пятно. Горда думала, что или Жозефина
дотянулась до цветного пятна, или оно дотянулось до нее.
Результатом было то, что Жозефина мгновенно исчезла, с этого момента
Зулейка разделила их и Горда начала свое медленное одинокое обучение.
Рассказ Горды напомнил мне, что Зулейка и меня заставляла залезать в
пушистое одеяние.
Те команды, которые она применяла, чтобы приказать мне забраться
внутрь, открыли мне разумность использования такого мешка. Она говорила,
чтобы я почувствовал его пушистость своей обнаженной кожей, особенно кожей
икр.
Если кожу в этом месте заставить расслабиться, то объем нашего
восприятия увеличится такими путями, которые невозможно исследовать
рассудком. Мешок был очень мягким и теплым и производил необычайные
ощущения приятного расслабления в ногах. Деятельность нервов моих икр
очень повысилась.
Горда рассказывала о таких же ощущениях физического удовольствия. Она
даже сказала, что именно сила такого мешка помогла ей найти пятно
оранжево-красного цвета. Это одеяние произвело на нее такое впечатление,
что она даже сшила такой же мешок, копию с оригинала, но его эффект не был
таким же, хотя он давал ей все же блаженное спокойствие и хорошее
самочувствие. Она сказала, что они с Жозефиной проводили все свободное
время в своих мешках, которые она сшила им обоим.
Лидию и Розу тоже помещали в такое одеяние, но оно им никогда не
нравилось, точно также как и мне.
Горда объясняла, что привязанность к таким мешкам ее и Жозефины была
прямым следствием того, что они нашли свой цвет сновидений, находясь
внутри мешков. Она сказала, что причиной моего безразличия к нему было то,
что я вообще не входил в окраску, скорее окраска приходила ко мне. Она
была права. Что-то еще, помимо голоса Зулейки диктовало исход этой
подготовительной фазы. По всем показателям, Зулейка вела меня по тому
пути, что и Горду с Жозефиной.
В течение многих сессий я смотрел на темноту и был готов
визуализировать пятно окрашивания.
Я даже был свидетелем всей метаморфозы от однородной темноты до четко
очерченного пятна интенсивной яркости, а затем меня уносило в сторону
появления щекотки, на которой я фокусировал свое внимание до тех пор, пока
не входил в состояние спокойного бодрствования. Именно тогда я впервые
погрузился в оранжево-красное состояние.
После того, как я научился оставаться подвешенным между сном и
бодрствованием, Зулейка, казалось, ослабила свой контроль. Я даже решил,
что она не торопится выводить меня из этого состояния. Она оставляя меня в
нем, не вмешиваясь и никогда не спрашивая меня о нем потому, что ее голос
