ее так же хорошо. Она представляла для меня архетип матери; я думал, что
ей было лет под шестьдесят или даже больше. Ее слабые мускулы двигали ее
массивное тело с трудом. В ее волосах было много седины. Она была,
насколько я помнил ее, грустной и печальной женщиной с мягкими и красивыми
чертами лица, преданной и страдающей матерью, вечно занятой на кухне,
вечно усталой. Я также помнил ее как очень добрую бескорыстную женщину и
очень робкую - вплоть до полной подчиненности любому, кому случалось быть
около нее. Вот такое представление было у меня о ней, подкрепленное годами
случайных контактов. В тот день, к моему ужасу, было что-то другое.
Женщина, лицом к лицу с которой я стоял, вообще не укладывалась в
представление, которое у меня было о матери Паблито, и тем не менее, она
была той же самой личностью, более стройной и более сильной, выглядевшей
на двадцать лет моложе, чем в последний раз, когда я ее видел. Я ощутил
дрожь в своем теле.
Она сделала пару шагов передо мной и обратилась ко мне лицом: "дай
мне посмотреть на тебя, - сказала она, - Hагваль сказал нам, что ты
дьявол."
Тут я вспомнил, что все они - Паблито, его мать, сестры и Hестор,
казалось, никогда не хотели произносить имя дона Хуана и называли его
Hагваль, и это выражение я привык употреблять и сам, разговаривая с ними.
Она смело положила руки мне на плечи - нечто такое, чего она раньше
никогда не делала. Мое тело напряглось. Я действительно не знал, что
сказать. Наступила долгая пауза, которая позволила мне критически
взглянуть на себя со стороны. Ее появление и поведение испугало меня до
такой степени, что я забыл спросить о Паблито и Hесторе.
- Скажи мне, где Паблито? - спросил я ее, внезапно ощутив опасение.
- О, он ушел в горы, - ответила она уклончиво и пошла прочь от меня.
- А где Hестор?
Она закатила глаза, как если бы хотела показать свое безразличие.
- Они вместе в горах, - сказала она тем же тоном. Я испытал искреннее
облегчение и сказал ей без тени сомнения, что я знаю, что с ними все в
порядке.
Она взглянула на меня и улыбнулась. Волна счастья и радостного
возбуждения охватила меня и я обнял ее. Она ответила мне горячим объятием;
это так поразило меня, что я онемел. Ее тело было твердым. Я чувствовал в
нем необычайную силу. Мое сердце начало колотиться. Я постарался осторожно
отодвинуть ее и спросил, видится ли Hестор еще с доном Хенаро и доном
Хуаном. Во время нашей прощальной встречи дон Хуан выражал сомнение в том,
что Hестор готов был закончить свое ученичество.
- Хенаро ушел навсегда, - сказала она, позволяя мне высвободиться.
Она нервно теребила край своей блузы.
- Как насчет дона Хуана?
- Нагваль ушел тоже, - сказала она, поджав губы.
- Давно они ушли?
- Ты хочешь сказать, что ты не знаешь?
Я рассказал ей, как они распрощались со мной два года тому назад, и
что все, что я знал, это то, что они ушли в то время. Я не отваживался
спекулировать на тему, куда они ушли, они никогда не говорили мне о своем
местонахождении в прошлом, и я смирился с тем, что если бы они захотели
исчезнуть из моей жизни, то все, что им надо было сделать - это отказаться
от встреч со мной.
- Их нет поблизости, это точно, - сказала она, нахмурившись. - и они
не собираются возвращаться обратно, это тоже точно. - ее голос был
предельно бесстрастным. Она начала раздражать меня. Я захотел удалиться.
- Но зато ты здесь, - сказала она, переменив нахмуренное выражение на
улыбку. - ты должен подождать Паблито и Hестора. Они жаждут увидеть тебя.
Она схватила мою руку и потянула прочь от машины. По сравнению с тем,
что было в прошлом, ее смелость была удивительной.
- Но сначала разреши мне показать тебе моего друга, - сказала она и
силой повлекла меня в сторону дома.
Там была огорожена площадка, нечто вроде маленького домика. В ней
находился огромный кобель. Первое, что бросилось мне в глаза, была его
отличная, блестящая, желтовато-коричневая шерсть. Он не был похож на
обычную собаку. Цепи на нем не было, а изгородь была недостаточно высока,
чтобы удержать его там. Пес остался безразличным, когда мы подошли к нему
ближе, даже не шевельнул хвостом. Донья Соледад указала на большую клетку
сзади. В ней, свернувшись, лежал койот.
- Это мой друг, - сказала она. - пес - нет. Он принадлежит моим
девочкам.
Пес посмотрел на меня и зевнул. _О_н _м_н_е _п_о_н_р_а_в_и_л_с_я_. У
меня было нелепое ощущение сродства с ним.
- Пошли теперь в дом, - сказала она, подталкивая меня рукой.
Я заколебался. Какая-то часть меня была крайне встревожена и хотела
немедленно удалиться отсюда, и тем не менее другая часть меня ни за что не
хотела уходить.
- Ты не боишься меня, не так ли? - спросила она обвиняющим тоном.
- Да, безусловно! - воскликнул я.
Она хихикнула и самым располагающим тоном заявила, что она грубая
примитивная женщина, которая очень неуклюже владеет речью, и что она едва
ли знает, как обращаться с людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и
сказала, что дон Хуан поручил ей помочь мне, так как он беспокоится обо
мне.
- Он сказал нам, что ты несерьезный и ходишь везде, причиняя много
неприятностей невинным людям.
До сих пор ее утверждения были понятны мне, но я не мог представить
дона Хуана, говорящего такие вещи обо мне.
Мы вошли внутрь дома. Я захотел сесть на скамейку, где Паблито и я
обычно вместе сидели. Она остановила меня.
- Это не место для тебя и меня, - сказала она, - пойдем в мою
комнату.
- Я лучше буду сидеть здесь, - сказал я твердо. - я знаю это место и
чувствую себя удобно на нем.
Она чмокнула губами с неодобрением. Она вела себя как разочарованный
ребенок. Она сжала свою верхнюю губу так, что она стала напоминать плоский
клюв утки.
- Происходит какая-то ужасная ерунда, - сказал я. - я думаю, что мне
лучше уехать, если ты не расскажешь мне, что происходит.
Она стала очень возбужденной и стала доказывать мне, что ее беда в
том, что она не знает как разговаривать со мной. Я поставил ее перед лицом
ее очевидного преображения и потребовал, чтобы она рассказала мне что
случилось. Я должен знать, как произошло это изменение.
- Если я расскажу тебе, ты останешься? - спросила она детским
голосом.
- Должен буду остаться.
- В таком случае я расскажу тебе все, но это должно быть в моей
комнате.
Я был в панике. Я сделал крайнее усилие, чтобы успокоить себя, и мы
направились в ее комнату. Она жила в задней комнате, где Паблито построил
спальню для нее. Я однажды был в этой комнате, когда она строилась, а
также после того, как она была закончена, перед ее вселением туда. Комната
выглядела такой же пустой, какой я видел ее раньше, не считая кровати в
самом центре ее и двух скромных комодов у двери. Побелка на стенах
поблекла и приобрела очень успокаивающий желтовато-белый цвет. Деревянный
потолок также подвергся действию времени. Глядя на гладкие чистые стены, я
подумал, что их каждый день мыли губкой. Комната была больше всего похожа
на монашескую келью, очень скромную и аскетичную. Там не было никаких
украшений. Она имела толстые подвижные панели, закрепленные железной
щеколдой. Там не было ни кресел, ни вообще чего-нибудь, чтобы сидеть.
Донья Соледад забрала у меня блокнот, засунула его к себе за пазуху и
затем села на кровать, которая была сделана из двух толстых матрацев без
каких-либо пружин. Она показала, что я должен сесть рядом с ней.
- Ты и я - одно и то же, - сказала она, когда вручила мне мою
записную книжку.
- Прости, я не понял.
- Ты и я - одно и то же, - повторила она, не глядя на меня.
Я не мог постигнуть, что она имеет в виду. Она уставилась на меня,
как будто ожидая моей реакции.
- Но что же это означает, донья Соледад? - спросил я.
Мой вопрос, казалось, озадачил ее. Очевидно, она ожидала от меня, что
я знаю, что она подразумевала. Сначала она засмеялась, но затем, когда я
стал настаивать, что не понимаю, рассердилась. Она выпрямилась и обвинила
меня, что я неискренен с нею. Ее глаза пылали гневом, рот скривился в
очень уродливую гримасу ярости, что сделало ее очень старой.
Я искренне находился в недоумении и ощущал, что во всем, что я сказал
ей, не было лжи. Она, казалось, тоже находилась в таком же затруднительном
положении. Ее рот двигался, чтобы сказать что-то, но ее губы лишь
подрагивали. Наконец она пробормотала, что я действовал не наилучшим
образом в такой серьезный момент. Она повернулась ко мне спиной.
- Посмотри на меня, донья Соледад! - сказал я с силой. - Я никоим
образом не ввожу тебя в заблуждение. Ты, должно быть, знаешь что-то такое,
чего я совершенно не знаю.
- Ты слишком много разговариваешь, - резко ответила она. - Нагваль
говорил мне, чтобы я никогда не позволяла тебе разговаривать. Ты все
перекручиваешь.
Она вскочила на ноги и встала на полу, как избалованный ребенок. Я
стал сознавать в этот момент, что комната имела другой пол. Я помнил, что
он был земляным, сделанным из темной земли. Новый пол был
рыжевато-розовый. Я тут же прекратил стычку с ней и обошел вокруг комнаты.
Я не мог представить, как же я не обратил внимания на пол, когда зашел
сюда. _О_н_ б_ы_л_ в_е_л_и_к_о_л_е_п_е_н_. Сначала я подумал, что это была
красная глина, уложенная наподобие цемента, пока она еще мягкая и влажная,
но потом я заметил, что на нем не было трещин. Глина должна была бы
высохнуть, скрутиться, растрескаться и распасться на куски. Я наклонился и
острожно провел пальцами по полу. Он был твердым, как кирпич. Глина была
обожжена. Мне стало понятно, что пол сделан из очень больших плоских
плиток глины, уложенных на подстилку из мягкой глины, служившей матрицей.
Плитки образовывали самый запутанный и завораживающий узор, но совершенно
незаметный, если не обратить специального внимания на него. Искусство, с
которым были размещены плитки, указывало мне на очень хорошо продуманный
план. Я хотел знать, как такие большие плитки были обожжены и не
покоробились. Я повернулся, чтобы спросить донью Соледад, но быстро
спохватился. Она, скорее всего, не знала ответа на вопрос, который я хотел
задать. Я снова стал расхаживать по полу. Глина была немного шероховатая,
почти как песчаник. Она образовывала совершенно устойчивую против
скольжения поверхность.
- Этот пол выложил Паблито? - спросил я.
Она не ответила.
- Великолепная работа, - сказал я. - вы должны очень гордиться им.
Я не сомневался, что это сделал Паблито. Ни у кого не могло найтись
воображения и способности задумать это. Я сообразил, что он, должно быть,
сделал это в то время, когда меня здесь не было. Но тут же мне в голову
пришла другая мысль, что я никогда не бывал в комнате доньи Соледад с тех
пор, как она была построена шесть или семь лет назад.
- Паблито! Паблито! Вот еще! - воскликнула она сердитым раздраженным
тоном. - по-твоему, он единственный, кто способен делать вещи?
Мы обменялись пристальным взглядом, и вдруг я понял, что это она
сделала пол и что на это ее подбил дон Хуан. Мы спокойно стояли, глядя
друг на друга некоторое время. Я чувствовал, что было бы излишне
спрашивать у нее, прав ли я.
- Я сделала его сама, - наконец сказала она сухим тоном. - Нагваль
рассказал мне, как.
Ее утверждения повергли меня в эйфорию. Я заключил ее в объятия и
приподнял. Я кружил ее вокруг себя. Все, до чего я мог додуматься, так это
забросать ее вопросами. Я хотел знать, как она отделала плитки, что
