снаружи. Учитель перестраивает вид на мир. Я назвал этот вид островом
тональ. Я сказал, что все, чем мы являемся, находится на этом острове.
Объяснение магов говорит, что остров тональ создан нашим восприятием,
которое было выучено концентрироваться на определенных элементах. Каждый
из этих элементов и все они вместе взятые образуют нашу картину мира.
Работа учителя, насколько это касается восприятия ученика, состоит в
перенесении всех элементов острова на одну половину пузыря. К настоящему
времени ты должно быть понял, что чистка и перестройка острова тоналя
означает перегруппировку всех его элементов на сторону разума. Моей
задачей было расчленить твой обычный взгляд, не уничтожить его, а
заставить его перекатиться на сторону разума. Ты сделал это лучше, чем
любой, кого я знаю.
Он нарисовал воображаемый круг на камне и разделил его пополам
вертикальным диаметром. Он сказал, что искусством учителя было заставить
своего ученика сгруппировать всю свою картину мира на правой половине
пузыря.
- Почему правая половина? - спросил я.
- Это сторона тоналя, - сказал он. - учитель всегда обращается к этой
стороне и, сталкивая своего ученика с одной стороны с путем воина, он
заставляет его быть разумным и трезвым, и сильным душой и телом. А с
другой стороны, с немыслимыми, но реальными ситуациями, с которыми ученик
не может сладить, он заставляет его понять, что его разум, хотя он и
является чудеснейшим центром, может охватить лишь очень небольшой участок.
Как только воин столкнулся со своей невозможностью охватить разумом все,
он сойдет со своей дороги, чтобы поддержать и защитить свой поверженный
разум. А чтобы добиться этого, он сгрудит все, что у него есть, вокруг
него. Учитель следит за этим, безжалостно подхлестывая его, пока вся его
картина мира не окажется на одной половине пузыря. Другая половина пузыря,
та, которая очистилась, может тогда быть названа тем, что маги называют
волей.
Мы лучше объясним это, сказав, что задача учителя состоит в том,
чтобы начисто отмыть одну половину пузыря и заново сгруппировать все на
другой половине. Задача бенефактора состоит затем в открытии пузыря на той
стороне, которая была очищена. После того, как печать сорвана, воин уже
никогда не бывает тем же самым. Он имеет после этого команду над своей
целостностью. Половина пузыря является абсолютным центром воли, нагвалем.
Вот какой порядок должен превалировать. Любая другая аранжировка
бессмысленна и мелочна, потому что она будет идти против нашей природы.
Она крадет у нас наше магическое наследство и низводит нас до ничего.
Дон Хуан поднялся и потянулся руками и спиной, а затем прошелся,
чтобы расправить мускулы. К этому времени слегка похолодало.
Я спросил его, закончили ли мы.
- Ну, представление еще даже не начиналось, - воскликнул он и
засмеялся. - это было только началом.
Он взглянул на небо и указал на запад небрежным движением руки.
- Примерно через час нагваль будет здесь, - сказал он и улыбнулся. Он
опять уселся.
- У нас осталась еще одна вещь, - продолжал он. - маги называют ее
секретом светящихся существ. И это тот факт, что восприниматель, то-есть
наш пузырь - это пузырь восприятия. Наша ошибка состоит в том, что мы
считаем, что единственное стоящее восприятие - это то, которое проходит
через наш разум. Маги считают, что разум - это только один из центров и
что он не должен так много принимать, как само собой разумеющееся. Хенаро
и я учили тебя о восьми точках, которые образуют целостность нашего пузыря
восприятия. Ты знаешь шесть точек. Сегодня мы с Хенаро еще больше почистим
твой пузырь восприятия и после этого ты узнаешь две оставшиеся точки.
Он резко сменил тему и попросил меня дать ему детальный отчет о моих
восприятиях предыдущего дня, начиная с того момента, когда я увидел на
камне у дороги. Он не делал никаких замечаний и не прерывал меня
совершенно. Когда я закончил, то добавил свое собственное наблюдение.
Утром я говорил с Нестором и Паблито, и они пересказали мне свои
восприятия, которые были похожи на мои. Я указывал на то, что он сам мне
говорил, будто нагваль был индивидуальным опытом, свидетелем которого
может быть только один наблюдатель. Предыдущим днем там было три
наблюдателя, и все мы были свидетелями более или менее одной и той же
вещи. Разница выражалась только в смысле того, что каждый из нас
чувствовал или как реагировал на отдельные моменты общего явления.
- То, что случилось вчера, было демонстрацией нагваля для тебя, для
Нестора и для Паблито. Я - их бенефактор. Мы с Хенаро выключили центр
разума у всех трех вас. Хенаро и я имеем достаточно силы, чтобы заставить
вас согласиться между собой относительно того, свидетелями чего вы были.
Несколько лет назад мы с тобой находились с группой учеников однажды
ночью. Однако у одного меня было недостаточно силы, чтобы заставить вас
видеть одну и ту же вещь.
Он сказал, что судя по тому, что я ему рассказал о своих восприятиях
предыдущего дня и из того, что он увидел во мне, его заключением было, что
я готов к объяснению магов. Он добавил, что также готов и Паблито. Но он
не был уверен относительно Нестора.
- Быть готовым к объяснению магов - очень трудное достижение, -
сказал он. - оно бы не должно быть таким, но мы настаиваем на
индульгировании в наших привычных взглядах на мир. В этом отношении и ты,
и Нестор, и Паблито одинаковы. Нестор прячется за своим смущением и
застенчивостью. Паблито позади своего обезоруживающего очарования, а ты за
своим духом противоречия и словами. Все это взгляды, которые кажутся не
угрожающими, но до тех пор, пока вы трое настаиваете на том, чтобы
пользоваться ими, ваши пузыри восприятия еще не очищены, и объяснение
магов не будет иметь смысла.
В виде шутки я сказал, что я в замешательстве перед знаменитым
объяснением магов уже долгое время, но чем ближе я к нему подхожу, тем оно
дальше удаляется. Я собирался добавить шутливое замечание, когда он
выхватил эти слова прямо у меня изо рта.
- Не кажется ли в конце концов, что объяснение магов - это просто
шутка? - спросил он хохоча.
Он похлопал меня по спине и, казалось, был доволен, как ребенок,
приветствующий приятное событие.
- Хенаро цепляется за закон, - сказал он доверительным тоном. -
ничего не поделаешь с этим пресловутым объяснением. Моя бы воля, так я бы
дал тебе его давным давно. Не делай на него таких больших ставок.
Он поднял голову и осмотрел небо. - Теперь ты готов, - сказал он
драматическим и мрачным тоном. - пора идти. Но прежде чем мы покинем это
место, я должен сказать тебе одну последнюю вещь. Загадка или секрет
объяснения магов состоит в том, что оно имеет дело с разворачиванием
крыльев восприятия.
Он положил руку на мою записную книжку и сказал, что мне следует
пойти в кусты и позаботиться о своих телесных функциях, после этого я
должен снять свою одежду и оставить ее в узле прямо тут, где мы находимся.
Я посмотрел на него вопросительно, и он объяснил, что мне следует быть
нагим, но что я могу оставить свои ботинки и шляпу.
Я настаивал на том, чтобы узнать, почему я должен быть нагим. Дон
Хуан засмеялся и сказал, что причина эта довольно личного характера и что
она связана с моим собственным удобством, и что я сам должен бы был
сказать ему, что хочу этого. Его объяснение озадачило меня. Я чувствовал,
что он разыгрывает со мной какую-то шутку или что в подтверждение того,
что он мне открыл, он просто отводит мое внимание. Я хотел знать, зачем он
так делает.
Он начал говорить о том инциденте, который произошел со мной
несколько лет назад, когда мы находились в горах северной Мексики с доном
Хенаро. В тот раз они объяснили мне, что разум явно не может охватить
всего, что происходит в мире. Для того, чтобы дать мне убедительную
демонстрацию этого, дон Хенаро выполнил великолепный прыжок как нагваль и
"удлинил" себя так, что достиг пиков гор в пятнадцати милях в стороне. Дон
Хуан сказал, что я просмотрел это событие и что настолько, насколько это
касается убеждения моего разума, демонстрация дона Хенаро была неудачей.
Но с точки зрения моей телесной реакции это было событием.
Телесная реакция, о которой говорил дон Хуан, была такой вещью,
которая была очень жива в моей памяти. Я видел, как дон Хенаро исчез у
меня перед глазами, как если бы ветер сдул его. Его прыжок или то, что он
сделал, оказало на меня такой глубокий эффект, что я ощутил как если бы
его движение порвало что-то у меня в кишечнике. Мои кишки освободились и
мне пришлось сбрасывать свои штаны и рубашку. Мое неудобство и раздражение
не знали предела. Мне пришлось идти голым, одев только шляпу по дороге,
где было большое движение, пока я добрался до своей машины. Дон Хуан
напомнил мне, что именно тогда я сказал ему, чтобы он не давал мне больше
портить свою одежду.
После того, как я разделся, мы прошли несколько сот футов к очень
большой скале, нависшей над каким-то оврагом. Он заставил меня заглянуть
вниз. Отвесная скала была больше 30 метров. Затем он сказал мне, чтобы я
выключил свой внутренний диалог и прислушался к звукам вокруг нас.
Через несколько мгновений я услышал звук камешка, задевающего о
скалу, по пути на дно оврага. Я слышал каждый отдельный удар с невероятной
ясностью. Затем я услышал, как еще одна галька была брошена вниз, затем
еще одна. Я поднял голову, чтобы направить свое левое ухо в том
направлении, откуда исходил звук и увидел дона Хенаро, сидящего на вершине
скалы в пяти метрах от нас. Он небрежно бросал камни в овраг.
Он закричал и засмеялся, когда увидел что я его вижу, и сказал, что
прятался здесь и ожидал, когда я его найду. Я испытал момент
замешательства. Дон Хуан прошептал мне на ухо несколько раз, что мой разум
не приглашен на это событие, и что я должен бросить несносное желание все
контролировать. Он сказал, что нагваль был восприятием только для меня и
что именно по этой причине Паблито не видел нагваля в моей машине. Он
добавил, как бы читая мои невысказанные чувства, что хотя один я мог быть
свидетелем нагваля, это все же был сам дон Хенаро.
Дон Хуан взял меня за руку и в игривой манере подвел меня к тому
месту, где сидел дон Хенаро. Дон Хенаро поднялся и подошел ближе ко мне.
Его тело излучало жар, который я мог видеть. Сияние, от которого у меня
кружилась голова. Он подошел ко мне сбоку и, не касаясь меня, приблизил
рот к моему левому уху и стал шептать. Дон Хуан также начал шептать мне в
другое ухо. Их голоса слились. Они оба стали повторять одни и те же
заявления. Они говорили, что я не должен бояться и что у меня есть длинные
мощные нити, которые существовали не для того, чтобы защищать меня, потому
что защищать было нечего, и не для того, чтобы от них обороняться. Но что
они были здесь для того, чтобы руководить восприятием моего нагваля точно
таким же образом, как мои глаза руководили моим обычным восприятием
тоналя. Они сказали мне, что мои нити находятся повсюду вокруг меня, и что
благодаря им, я могу воспринимать все сразу и что одной единственной нити
достаточно, чтобы прыгнуть в овраг или чтобы прыгнуть из оврага на скалу.
Я слушал все, что они шептали. Каждое слово, казалось, имело для меня
свое особое значение. Я мог ухватить каждый его оттенок, а затем отложить
обратно, как если бы я был записывающим аппаратом. Они оба уговаривали
меня прыгнуть на дно оврага. Они сказали, что я сначала должен ощутить
