почувствовав внезапный прилив отвращения и страха.
- Эта женщина была арендатор! - воскликнул дон Хуан тоном, не
терпящим возражения.
Некоторое время мы сидели молча. Я ожидал следующего прилива
неописуемой паники.
Я уже сказал тебе, что быть натуральным мужчиной или натуральной
женщиной является вопросом положения точки сборки, - сказал дон Хуан. -
Но, естественно, я имел в виду того, кто родился или мужчиной или
женщиной. Для видящего самая яркая часть точки сборки обращена наружу,
если это женщина, и вовнутрь, - если это мужчина. Точки сборки арендатора
первоначально была обращена вовнутрь, но он менял ее положение, и вращая
ее, превратил свою яйцеобразную энергетическую оболочку в подобие
спиралевидной раковины.
12. ЖЕНЩИНА В ЦЕРКВИ
Мы сидели в молчании. Мои вопросы иссякли, а дон Хуан, казалось,
сказал мне все, что считал нужным сказать. Было никак не больше семи
вечера, но площадь была против обыкновения пустынной. Вечер был теплым. По
вечерам в этом городе люди обычно сновали по площади до десяти и даже
одиннадцати часов.
Я воспользовался моментом затишья, чтобы осмыслить то, что со мной
произошло. Мое время с доном Хуаном подходило к концу. Он и его партия
были близки к осуществлению магической мечты - оставить этот мир и войти в
непостижимые пространства. Основываясь на своих ограниченных достижениях в
области сновидения, я верил, что их притязания были не иллюзорными, а
напротив - исключительно трезвыми, хотя и противоречащими разуму. Они
стремились постичь непознаваемое, и они сделали это.
Дон Хуан был прав, когда говорил, что сновидящий, вызывая
систематическое перемещение своей точки сборки, раскрепощает восприятие,
расширяя диапазон и масштабы того, что может быть воспринято. Для магов
его партии сновидение не только открывало врата в любые воспринимаемые
миры, но и готовило их ко вхождению в эти миры в полном осознании.
Сновидение для них было чем-то невыразимым, беспрецедентным, чем-то таким,
на что можно было лишь намекнуть, как это сделал, например, дон Хуан,
когда назвал его вратами к свету и темноте во вселенной.
Им осталось сделать только одно - свести меня с бросившим вызов
смерти. Я сожалел о том, что дон Хуан не позволил мне записывать, чтобы я
мог лучше подготовиться. Но он был нагвалем, который в деле любой важности
полагался на экспромт или вдохновение, почти ни о чем не предупреждая
заранее.
На мгновение я почувствовал себя хорошо, сидя с доном Хуаном в этом
парке и ожидая дальнейшего развития событий. Но затем моя эмоциональная
стабильность стала улетучиваться, и я в мановение ока оказался на грани
темного отчаяния. Меня захватили мелочные соображения относительно своей
безопасности, своих целей, своих надежд в этом мире, своих проблем и
тревог. Однако поразмыслив, я вынужден был признать, что единственное
истинное беспокойство, которое у меня оставалось - это беспокойство о моих
трех соратниках по миру дона Хуана. Но даже это реально не волновало меня.
Дон Хуан научил их быть такими воинами, которые всегда знали, что делают,
и, что самое главное, он научил их всегда знать, что делать с тем, что они
знают.
Имея все возможные земные причины, чтоб испытывать муки, беспокоившие
меня с давних пор, все, с чем я остался, было беспокойством за себя
самого. И я без тени стыда предавался ему. Одно последнее индульгирование
на дорожку: страх умереть от руки бросившего вызов смерти. Мне стало
страшно до спазмов в желудке. Я пытался извиняться, но Дон Хуан
рассмеялся.
- Ты не уникален в своем страхе, - сказал он. - Когда я встретил
бросившего вызов смерти, я наложил в штаны. Поверь мне.
Я долго ожидал в молчании, это были тяжкие минуты.
- Ты готов? - спросил он.
Я сказал - да!
Вставая, он добавил: - Тогда идем, посмотрим, как ты сможешь выйти на
линию огня.
Он направился назад в церковь. Все, что я могу вспомнить до
сегодняшнего дня, - это то, как он тащил меня весь этот путь. Я не помню,
как мы дошли до церкви, как вошли в нее. Дальше мне запомнилось, как я
опустился на колени на длинную потертую деревянную скамью рядом с
женщиной, которую заметил раньше. Она улыбалась мне. В отчаянии я
оглянулся, пытаясь найти дона Хуана, но его нигде не было. Я бы заметался,
как летучая мышь, вырвавшаяся из мрака, если бы женщина не удержала меня,
схватив за руку.
- Ты что, боишься меня, маленькую? - спросила меня женщина
по-английски.
Я стоял, словно приклеенный к тому месту, где преклонил колени. Ее
голос - вот что мгновенно приковало мое внимание. Я не могу описать, что
было в этом резком звуке, проникнувшем в самые потаенные уголки моей
памяти. Мне показалось, что я знал этот голос всегда.
Я остался стоять неподвижно, загипнотизированный этим звуком. Она
спросила меня по-английски еще о чем-то, но я не мог понять, о чем она
говорила. Она опустилась на колени справа от меня.
- Я понимаю, что такое настоящий страх. Я живу с ним.
Я только собрался заговорить с ней, когда услышал голос эмиссара у
своего уха.
- Это голос Хермелинды, твоей кормилицы, - сказал он.
Единственное, что я знал о Хермелинде, - это история, рассказанная
мне о том, как она была насмерть сбита грузовиком. Этот женский голос,
взывавший к таким глубинам памяти, потряс меня. Я испытал мгновенное
мучительное волнение.
- Я - твоя кормилица! - негромко воскликнула женщина. - Как
необыкновенно! Хочешь молочка? - Смех сотрясал ее тело.
Я приложил сверх усилие, чтобы остаться спокойным, хотя чувствовал,
что земля уходит из под моих ног и в следующее мгновение я потеряю
сознание.
- Не обращай внимания на мои шутки, - сказала женщина низким голосом.
- По правде говоря, ты мне очень нравишься. Ты переполнен энергией.
Похоже, мы с тобой поладим.
Прямо перед нами опустились на колени два старика. Один из них
неожиданно обернулся, странно посмотрев на нас. Она не обратила на него
никакого внимания, продолжая шептать мне на ухо.
Разреши мне держать тебя за руку, - попросила она.
Однако ее просьба звучала как приказ. Я подчинился и оставил свою
руку в ее, не в силах ответить нет.
- Спасибо за твое доверие и веру в меня, - прошептала она.
Звук ее голоса вверг меня в безумие. Его резкость была так необычна,
так абсолютно женственна. Ни при каких обстоятельствах не смог бы я
спутать его с мужским голосом, пытающимся звучать по-женски. Это был
резкий голос, но не хриплый или грубый. Он более походил на хруст гравия
под босыми ступнями.
Я приложил неимоверное усилие, чтобы разорвать невидимую пелену
энергии, которая, казалось, окутала меня. Кажется, это мне удалось. Я
встреч, собираясь уходить, и я бы сделал это, но женщина тоже поднялась и
прошептала мне на ухо:
- Не убегай. Мне надо так много сказать тебе.
Я автоматически сел, остановленный любопытством. Странно, но мое
волнение внезапно исчезло, - пропал и мой страх. У меня даже хватило
смелости спросить:
- Ты действительно женщина?
Она тихо усмехнулась, словно молодая девушка. Затем она заговорила.
- Если ты опасаешься, что я превращусь в грозного мужчину, который в
состоянии причинить тебе вред, то глубоко ошибаешься, - сказала она еще
более гипнотическим, странным голосом. - Ты мой благодетель. Я твоя слуга,
и я была слугой всем твоим предшественникам.
Сконцентрировав всю свою энергию, я высказал ей свои мысли.
- Пожалуйста, бери мою энергию, - сказал я. - Это мой дар тебе. Но я
не хочу от тебя никакого дара силы. Я так решил.
- Я не могу взять твою энергию даром, - прошептала она. - Я плачу за
то, что получаю. Это сделка. Глупо отдавать свою энергию даром.
- Я был глупцом всю мою жизнь. Поверь мне, - сказал я. - Я, конечно,
могу позволить себе сделать тебе такой подарок. У меня нет с этим проблем.
Тебе нужна энергия - бери ее. Но я не нуждаюсь в излишествах. У меня
ничего нет, и мне это нравится.
- Возможно, - сказала она задумчиво.
Агрессивным тоном я спросил, что, собственно, "возможно" - возможно
взять мою энергию, или возможно ее недоверие к тому, что у "меня ничего
нет, и мне это нравится".
Она довольно ухмыльнулась и сказала, что она, возможно, возьмет мою
энергию, раз я столь великодушно ее предлагаю, но она должна будет
расплатиться. Она должна мне отплатить чем-то равноценным.
Слушая ее, я понял, что она говорит по-испански с очень сильным и
странным акцентом. Никогда в своей жизни я не слышал, чтобы кто-либо так
говорил. В каждом слове она добавляла лишнюю фонему в середине слога.
- У тебя очень необычный акцент, - сказал я. - Откуда он?
- Почти из загробного мира, - сказала она и вздохнула.
Между нами установился контакт. Я понял, почему она вздохнула. Она
была ближе всего к вечности, в то время как я был чем-то временным. Это
было моим преимуществом. Бросившая вызов смерти загнала себя в угол, а я
был свободен.
Я внимательно рассматривал ее. Казалось, что ей где-то между
тридцатью пятью и сорока годами. Это была смуглая женщина, настоящая
индеанка, довольно крепкая, но не толстая. Я мог видеть гладкую кожу ее
рук, молодые и упругие мускулы. В ней было около пяти футов и шести или
семи дюймов роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она
стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных икр.
Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла или,
возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные волосы
были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и простушкой. Ее
черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что ничто в ней не
может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных, прикрытых
веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона Хуана, я ни у
кого не видел столь сияющих и живых глаз.
От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могут быть
злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как бы
знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое - свою
эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона
Хуана, заставляя постоянно быть в подвешенном состоянии. У меня были
моменты абсолютного доверия, интуитивно сопровождаемые лишь ничтожными
сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой
подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал под
влияние женских чар.
- Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? - сказал я, чтобы
отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.
- Только вчера, - отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом,
показывая маленькие, невероятно белые зубы, сверкающие как жемчуг.
Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно
углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.
- Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? - спросил я.
- Мы разговариваем здесь, - ответила она. - Здесь я говорила со всеми
нагвалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит нашего
разговора.
Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня
отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля,
который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы
вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный интерес,
а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же отбросил эту
