при нанесении голову ящерицы, а затем уже свои пальцы. Рано или поздно, но
та ящерица, что убежала смотреть, вернется и расскажет своей сестре все о
путешествии, а слепая ящерица расскажет тебе, как будто ты относишься к
тому же виду.
Когда колдовство будет закончено, отпусти ящерицу, но не смотри, куда
она побежит. Выкопай глубокую яму голыми руками и зарой туда все, что
использовал.
Около шести часов вечера дон Хуан выбрал из горшка экстракт корня на
плоский кусок сланца; там было меньше чайной ложки желтоватого крахмала.
Половину его он положил в чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, он
вручил ее мне и велел выпить смесь. Она была безвкусной, но оставила
горьковатый привкус у меня во рту. Вода была слишком горячей, и это
раздражило меня. Мое сердце начало сильно биться, но скоро я опять
успокоился.
Дон Хуан взял другую чашку с пастой. Паста выглядела застывшей и
имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть корку пальцем, но
дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнул мою руку от чаши. Он пришел в
большое возбуждение, он сказал, что было чистым безумием с моей стороны
делать такую попытку и что если я действительно хочу учиться, то нельзя
быть беззаботным. Это - сила, - сказал он, указывая на пасту, - и никто не
может сказать, что это за сила в действительности. Уже то достаточно
плохо, что мы манипулируем с ней для наших личных целей, избежать чего мы
не можем, так как мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней
с должным уважением.
Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней было достаточно
крахмала, чтобы придать ей такую консистенцию. Он велел мне достать
мешочки с ящерицами. Он взял ящерицу с защитым ртом и осторожно передал ее
мне. Он велел мне взять ее левой рукой, взять немного пасты на палец и
растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок и держать
ее там, пока паста не покроет все ее тело.
Затем он велел мне вынуть ящерицу из горшка. Он поднял горшок и повел
меня на каменистое место, неподалеку от его дома. Он указал мне на большую
скалу и велел мне сесть перед ней, как бы, если бы это было мое растение
дурмана, и держа ящерицу перед лицом, объяснить ей вновь, что я хочу
узнать и попросить ее пойти найти для меня ответ.
Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей
неудобство, и пообещать ей, что взамен я буду добрым ко всем ящерицам. А
затем он велел мне взять ящерицу между средним и безымянным пальцами моей
руки там, где он когда-то сделал порез, и танцевать вокруг скалы точно
также, как я делал, когда пересаживал саженец "травы дьявола". Он спросил
меня, помню ли я все, что я делал в тот раз. Я сказал, что помню. Он
подчеркнул, что все должно делаться так, как если бы я не помнил, что мне
надо подождать, пока в голове все прояснится. Он с большой настойчивостью
предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я
могу нанести себе вред. Его последней инструкцией было: положить ящерицу с
закрытым ртом и следить, куда она побежит, для того, чтобы я мог
определить исход колдовства. Он сказал, что я даже на секунду не должен
отрывать своих глаз от ящерицы, потому что у ящериц было обычным трюком
рассеять внимание наблюдателя и шмыгнуть в сторону. Было еще не совсем
темно. Дон Хуан взглянул на небо.
- Я оставлю тебя одного, - сказал он и ушел.
Я последовал всем его наставлениям, а затем положил ящерицу на землю.
Ящерица неподвижно стояла там, где я ее положил. Затем она посмотрела на
меня, побежала к камням на востоке и скрылась среди них.
Я сел на землю перед скалой, как если бы это было мое растение
дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитым ртом.
Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед
тем, как убежать. Это была навязчивая мысль. По-своему, я тоже был
ящерицей, совершающей другое странное путешествие. Моя судьба могла, быть
может, только в том, чтобы видеть, в этот момент я чувствовал, что мне,
возможно, никогда никому не удастся рассказать о том, что я видел.
К тому времени стало темно. Я с трудом мог различать скалы перед
собой. Я думал о словах дона Хуана: "сумерки - это трещина между двумя
мирами".
После долгого колебания я начал следовать предписаниям. Паста, хотя и
выглядела, как овсяная каша, не была такой на ощупь. Она была скользкой и
холодной. Она имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и
быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я
очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или
в настроении, потому что я даже не знал, чего ждать. К слову сказать, я не
мог разуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохла и
сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когда понял,
что сижу по-японски, на пятках. Я сидел, скрестив ноги, и не мог
припомнить, чтобы я менял положение. Потребовалось некоторое время, чтобы
сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье с высокими арками. Я
думал, что это кирпичные арки, но осмотрев их, увидел, что это камень.
Этот переход был очень труден. Он пришел так внезапно, что я не готов
был уследить за ним. Мое восприятие элементов сиденья было рассеянным, как
если бы я спал. Однако, компоненты не изменились. Они оставались
постоянными, и я мог остановиться рядом с любым из них и, фактически,
обследовать его. Виденье не было столь ясным, какое дает пейот. Оно имело
мистический характер чрезвычайно приятного пастельного качества.
Я подумал, могу ли я встать или нет, и следующее, что я понял, так
это то, что я двигаюсь. Я был наверху лестницы и внизу ее была моя
подруга. Ее глаза лихорадочно блестели. В них был отблеск безумия. Она
громко смеялась с такой интенсивностью, что это пугало. Она стала
подниматься по лестнице. Я хотел убежать или укрыться, потому что она
побывала в мотоциклетной катастрофе недавно. Такова была мысль,
появившаяся в моем мозгу. Я укрылся за колонной, и она прошла мимо, не
заглянув. "сейчас она отправится в длинное путешествие", - подумал я. И,
наконец, последняя мысль, которую я запомнил, была: "она смеется каждый
раз, когда готовится надломиться".
Внезапно сцена стала очень ясной. Она более не была похожа на сон.
Это была как бы реальная сцена, на которую я смотрел через оконное
стекло... Я попытался тронуть колонну, но все, что я ощутил, так это, что
не могу двигаться. Однако, я знал, что могу стоять, сколько хочу, наблюдая
за сценой. Я был внутри этой сцены, но не был ее частью.
Я испытал наплыв рациональных мыслей и аргументов. Настолько,
насколько я мог судить, я был в трезвом уме и в трезвом восприятии
окружающего. Каждый элемент относился к моему обычному восприятию. И все
же я знал, что это не обычное состояние.
Сцена резко изменилась. Была ночь. Я находился в холле какого-то
здания. Темнота внутри здания дала мне понять, что предыдущая суена была
залита ярким солнечным светом. Однако, это было так на своем месте, что
тогда я этого не заметил. Вновь заглянув в новое видение, я увидел
молодого человека, выходящего из комнаты и несущего большой рюкзак за
плечами. Я не знал, кто он такой, хотя раз или два видел его. Он прошел
мимо меня и стал опускаться по лестнице.
К тому времени я забыл свое предубеждение и свои рациональные
дилеммы. "Кто этот парень? - подумал я. - зачем я его вижу?"
Сцена вновь изменилась, и я увидел, как молодой человек выкладывает
книги. Он склеивал некоторые страницы вместе, удалял надписи и т.д...
Затем я увидел, как он аккуратно расставляет книги в шкафу. Там было много
полок и шкафов. Они были не в его комнате, но в хранилище. Другие картины
приходили мне в голову, но они не были ясны. Сцена стала туманной. Я
ощутил вращение.
Дон Хуан потряс меня за плечи, и я проснулся. Он помог мне встать, и
мы пошли к дому.
С момента, когда я начал растирать пасту на висках, прошло три с
половиной часа, но зрительные сцены не могли длиться более десяти минут. Я
совсем не имел болезненных ощущений. Я просто был голоден и хотел спать.
18 апреля 1963 года.
Прошлой ночью дон Хуан просил рассказать ему мои последние
впечатления, но я был слишком сонным, чтобы говорить об этом. Я не мог
сконцентрироваться. Сегодня, как только я проснулся, он снова спросил
меня:
- Кто сказал тебе, что девушка х упала с мотоцикла? - спросил он,
когда я закончил рассказ.
- Никто. Это просто была одна из мыслей, которая пришла мне в голову.
- Ты думаешь, что это были твои мысли?
Я сказал ему, что это были мои мысли, хотя у меня не было повода
думать, что она больна. Это были странные мысли. Они, казалось, падали в
мой мозг из ниоткуда. Он взглянул на меня инквизиторски. Я спросил его,
верит ли он мне. Он рассмеялся и сказал, что это моя привычка быть
неосторожным со своими поступками.
- Что я сделал неправильно, дон Хуан?
- Тебе надо было слушать ящерицу.
- Так как я должен был ее слушать?
- Маленькая ящерица на твоем плече описывала тебе все, что видела ее
сестра. Она говорила с тобой. Она все рассказывала тебе, но ты не обращал
внимания. Вместо этого ты считал, что слова ящерицы - это твои собственные
мысли.
- Но это были мои собственные мысли, дон Хуан.
- Нет, не были. В этом характерная черта этого колдовства.
Фактически, видение должно скорее выслушиваться, чем просматриваться.
Такая же вещь случилась со мной. Я собирался предупредить тебя, когда
вспомнил, что мой бенефактор не предупредил меня.
- Был твой опыт похож на мой, дон Хуан?
- Нет, у меня было адское путешествие. Я чуть не умер.
- Почему оно было адским?
- Может, потому, что "трава дьявола" не любила меня, или потому, что
мне было самому ясно, что я хочу спросить. Как ты вчера. Ты, должно быть,
думал о той девушке, когда спрашивал о книгах.
- Я не могу припомнить.
- Ящерицы никогда не ошибаются. Они каждую мысль воспринимают, как
вопрос. Ящерица вернулась и рассказала тебе о х то, что никто никогда не
поймет, потому что даже ты не знаешь, что ты спрашивал.
- Как насчет другого видения, которое было у меня?
- Должно быть, твои мысли были устойчивы, когда ты задавал этот
вопрос, и именно так должно проводиться это колдовство, с ясностью.
- Ты имеешь в виду, что видение с девушкой не должно восприниматься
серьезно?
- Как можно принимать его серьезно, если ты не знаешь, на какой
вопрос отвечали маленькие ящерки?
- Будет ли для ящериц более ясно, если задавать только один вопрос?
- Да, так будет яснее. Если ты сможешь удержать устойчиво одну мысль.
- Но что случится, дон Хуан, если один вопрос будет не простой, а
сложный?
- До тех пор, пока твоя мысль устойчива и не уходит в посторонние
предметы, она ясна ящеркам и их ответ ясен тебе.
- Можно ли задать другие вопросы ящеркам по ходу видения?
- Нет. Видение состоит в том, чтобы смотреть на то, что ящерка
рассказывает тебе. Вот почему я сказал, что скорее виденье для слуха, чем
виденье для глаз. Вот почему я просил тебя не задавать личных вопросов.
Обычно, когда вопрос о близких людях, то твое желание дотронуться до них
или поговорить с ними слишком сильно, и ящерицы прекращают рассказывать, и
колдовство рассеивается. Ты должен знать намного больше, чем знаешь
сейчас, прежде, чем пытаться видеть вещи, которые касаются тебя лично. В
следующий раз ты должен слушать внимательно. Я уверен, что ящерицы сказали
