"секретирует" пищеварительную кислоту, чтобы растворить меня. Капля упала
на мою руку, я пытался стереть кислоту землей и прикладывал к руке слюну,
продолжая закапываться. В один из моментов я почти начал испаряться.
Меня вытаскивали к свету. Я думал, что слизень растворил меня. Я
смутно заметил свет, который становился все ярче. Он вырывался из земли,
пока, наконец, не выпрямился в то, в чем я узнал солнце, выходящее из-за
горизонта. Медленно я начал восстанавливать свои обычные чувственные
процессы. Я лег на живот, положив подбородок на сложенную руку. Растение
пейота передо мной опять начало светиться, и прежде, чем я успел повести
глазами, снова вырвался длинный свет. Он навис надо мной. Я сел. Свет
прикоснулся ко всему моему телу спокойной силой, а затем скатался и
скрылся из виду.
Я бежал всю дорогу к тому месту, где были мужчины, которых я сотавил.
Все мы вернулись в город. Мы с доном Хуаном еще один день оставались у
дона роберто - пейотного ведущего. Все время, пока мы там были, я проспал.
Когда мы собрались уезжать, молодые люди, которые приняли участие в
пейотных сессиях, подошли ко мне. Один за другим они обнимали меня и
застенчиво смеялись. Каждый из них представился. Я проговорил с ними часы
обо всем, кроме пейотных встреч.
Дон Хуан сказал, что время ехать. Молодые люди снова обняли меня.
"приезжай", - сказал один из них. "мы уже ждем тебя", - добавил другой. Я
собирался медленно, стараясь увидеть стариков, но никого из них там не
было.
10 сентября 1964 года.
Рассказывая дону Хуану о пережитом, я всегда придерживался
последовательности, насколько мог, шаг за шагом. Сегодня я рассказал ему
детали своей последней встречи с мескалито. Он внимательно слушал рассказ
до того места, где мескалито назвал свое имя. Тут дон Хуан прервал меня.
- Теперь ты на собственном пути, - сказал он, - защитник принял тебя.
С этого момента я буду очень малой помощью для тебя. Тебе больше не надо
ничего мне рассказывать о своих отношениях с ним. Ты теперь знаешь его
имя, и ни его имя, ни его с тобой дела никогда не должны открываться ни
одному живому.
Я настаивал на том, что хочу рассказать ему все детали испытанного
мной, потому что для меня это не имеет смысла. Я сказал, что мне нужна его
помощь, чтобы перевести то, что я видел. Он сказал, что я могу делать это
и сам, что для меня было бы лучше думать самому. Я сказал, что мне
интересно узнать его мнение, потому что мне понадобится слишком много
времени, чтобы понять это самому, и я не знаю, с чего начать.
Я сказал:
- Возьми песни, например. Что они значат?
- Только ты можешь это решить, - сказал он. - откуда я могу знать,
что они значат. Один защитник может тебе сказать это, так же, как только
он мог научить тебя своим песням. Если бы я взялся объяснять тебе, что они
означают, то это было бы то же самое, что ты выучил бы чьи-то чужие песни.
- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
- Можно сказать, что тот, кто поет чужие песни, - просто слушает
певцов, поющих песни защитников. Лищь песни с душой - его песни и научены
им. Остальные - это копии песен других людей. Иногда люди бывают так
обманчивы. Они поют чужие песни, даже не зная, о чем говорится в этих
песнях. Я сказал, что хотел узнать, для чего поются песни. Он сказал, что
те песни, которые я узнал, служат для вызова защитника, и что я всегда
должен пользоваться ими вместе с именем, чтобы позвать его. Позднее
мескалито, вероятно, скажет мне другие песни для других целей, - сказал
дон Хуан.
Затем я спросил его, считает ли он, что защитник полностью принял
меня. Он рассмеялся, как если бы мой вопрос был глупым. Он сказал, что
защитник принял меня и подтвердил это, чтобы я понял, дважды показавшись
мне как свет... Казалось, на дона Хуана произвело большое впечатление, что
я увидел его свет дважды. Он подчеркнул этот аспект моей встречи с
мескалито.
Я сказал ему, что не понимаю, как это можно быть принятым мескалито и
в то же самое время быть напуганным им.
Очень долгое время он не отвечал. Казалось, он был в замешательстве.
Наконец, он сказал:
- Это так ясно. То, что он хотел сказать, так ясно, что я не могу
понять, как это непонятно тебе.
- Все вообще еще непонятно мне, дон Хуан.
- Нужно время, чтобы действительно увидеть, что мескалито имеет в
виду. Ты должен думать об его уроках, пока они не станут для тебя ясными.
11 сентября 1964 года.
Снова я настаивал на том, чтобы дон Хуан перевел мне мои зрительные
видения. Некоторое время он отказывался. Затем он заговорил так, как будто
мы уже вели разговор о мескалито.
- Ты видишь, как глупо спращивать, если он подобен лицу, с которым
можно разговаривать? - сказал дон Хуан. - он не похож ни на что из того,
что ты уже видел: он как человек, но в то же время не совсем похож на
человека. Это трудно объяснить людям, которые о нем не знают ничего и
хотят сразу узнать о нем все. И потом его уроки столь же волшебны, как и
он сам. Насколько я знаю, ни один человек не может предсказать его
поступки. Ты задаешь ему вопрос и он показывает тебе путь, но он не
говорит тебе о нем, как ты и я говорим друг с другом.
Понимаешь теперь ты, что он делает?
- Я не думаю, что у меня есть затруднения в том, чтобы понять это.
Чего я не могу понять, так это то, что это значит.
- Ты просил его сказать тебе, что с тобой не так, и он дал тебе
полную картину. Здесь не может быть ошибок. Ты не можешь говорить, что ты
не понимаешь. Это не был разговор - и все же это был он. Затем ты задал
ему другой вопрос, и он ответил тебе тем же самым способом. Относительно
того, что он имел в виду, я не уверен, что понимаю это, так как ты
предпочел не говорить мне, какой вопрос ты ему задал.
Я очень тщательно повторил вопросы, которые, как я помнил, я задавал:
"поступаю ли я так, как надо? На правильном ли я пути? Что мне делать со
своей жизнью?" дон Хуан сказал, что вопросы, которые я задал, были только
словами. Лучше не произносить вопросы, а задавать их изнутри. Он сказал,
что защитник имел в виду дать мне урок, а не отпугнуть меня, поэтому он
показал себя как свет дважды. Я сказал, что все еще не понимаю, зачем
мескалито терроризировал меня, если он меня принял. Я напомнил дону Хуану,
что согласно его утверждению, быть принятым мескалито означает, что его
форма бывает постоянной и не изменяется на кошмар. Дон Хуан рассмеялся
надо мной снова и сказал, что если я буду думать о вопросе, который был у
меня в сердце, когда я разговаривал с мескалито, то я сам пойму урок.
Думать о вопросе, который я имел "в сердце", было трудной проблемой.
Я сказал дону Хуану, что у меня в голове было много чего. Когдя я спросил,
на правильном ли я пути, то я имел в виду: стою ли я одной ногой в том или
в этом мире. Какой из этих миров правильный. Какой курс должна взять моя
жизнь.
Дон Хуан выслушал мои объяснения и заключил, что у меня нет ясного
представления о мире и что мне защитник дал прекрасный и ясный урок. Он
сказал:
- Ты думаешь, что для тебя здесь имеется два мира, два пути. Но тут
есть лишь один. Защитник показал тебе это с невероятной ясностью.
Единственный для тебя доступный мир - это мир людей. И этот мир ты не
можешь по выбору покинуть. Ты человек. Защитник показал тебе мир счастья,
где нет разницы между предметами, потому что там некому спрашивать о
различиях. Но это не мир людей. Защитник вытряхнул тебя оттуда и показал,
как борется и думает человек. Это мир людей. И быть человеком - это значит
быть связанным с этим миром. Ты имеешь глупость считать, что живешь в двух
мирах, но это только твоя глупость. Кроме одного единственного, нет
никакого другого мира для нас. Мы люди и должны следовать миру людей
удовлетворенно. Я считаю, что таков был урок.
9
Дон Хуан, казалось, хотел, чтобы я работал с "травой дьявола" как
можно больше. Эта позиция не соответствовала его органической неприязни к
этой силе. Он объяснил это тем, что приближается время, когда мне надо
будет опять курить, и к этому времени следует получить более ясное знание
о силе "травы дьявола".
Он неоднократно предлагал мне по крайней мере испытать "траву
дьявола" еще одним колдовством с ящерицами.
Я долгое время играл с этой мыслью. Спешка дона Хуана драматически
увеличивалась, пока я не почувствовал себя обязанным выполнить его
требование. И однажды я принял решение поколдовать о некоторых украденных
вещах.
Понедельник, 28 декабря 1964 года.
В субботу, 19 декабря, я срезал корень дурмана. Я подождал, пока не
стало довольно темно, чтобы исполнить свои танцы вокруг растения. За ночь
и приготовил экстракт корня и в воскресенье, примерно в 16 часов утра, я
пришел к месту своего растения. Я сел перед ним. Я вновь перечитал записи
и сообразил, что тут мне не нужно размалывать семена. Каким-то образом,
простое нахождение перед растением давало мне чувство редкой эмоциональной
устойчивости, ясности мысли или же силы концентрироваться на своих
поступках, чего я обычно совсем лишен.
Я последовал в точности всем инструкциям, так рассчитывая свое время,
чтобы паста и корень были готовы к концу дня. В 5 часов я был занят ловлей
пары ящериц. В течение полутора часов я перепробовал все способы, какие
только мог придумать, но всюду потерпел неудачу.
Я сидел перед кустом дурмана, стараясь придумать эффективный способ
достижения своей цели, когда внезапно я вспомнил, что дон Хуан сказал, что
с ящерицами надо поговорить.
Сначала я был не "в своей тарелке", разговаривая с ящерицами. Это
было все равно, что чувствовать себя неудобно, выступая перед аудиторией.
Однако, чувство это скоро прошло, и я продолжал говорить. Было почти
темно. Я поднял камень. Под ним была ящерица. Она казалась застывшей. Я
поднял ее. И тут же я увидел, что под камнем была другая ящерица, тоже
застывшая. Она даже не вырывалась.
Зашивание рта и век было очень трудной работой. Я заметил, что дон
Хуан поселил в мои поступки чувство необходимости. Его позиция была
такова, что когда человек начинает поступок, то уже нет возможности
остановиться. Однако, если бы я захотел остановиться, то не было бы
ничего, что могло бы мне в этом помешать. Может быть, я не хотел
останавливаться. Я отпустил одну ящерицу, и она побежала в
северо-восточном направлении - знак хорошего, но трудного колдовства. Я
привязал другую ящерицу к своему плечу и смазал виски так, как было
предписано. Ящерица была неподвижна. На секунду я подумал, что она умерла,
а дон Хуан ничего мне не говорил о том, что надо делать, если такое
случится. Но она была живой, только онемевшей.
Я выпил снадобье и немного подождал. Я не чувствовал ничего
необычного. Я начал растирать пасту у себя на висках. Я наложил ее 25 раз.
Затем, совершенно механически, как во сне, я несколько раз помазал ею свой
лоб. Я понял свою ошибку и поспешно стер пасту. На лбу у меня выступила
испарина, меня лихорадило. Необъятное отчаяние охватило меня, потому что
дон Хуан усиленно советовал мне не наносить пасту на лоб. Страх сменился
чувством абсолютного одиночества, чувством обреченности. Я был тут брошен
сам по себе.
Если со мной случится какое-либо несчастье, то тут нет никого, кто
мог бы помочь мне. Я хотел убежать. Я чувствовал тревожную
нерешительность, что я не знаю, что мне делать. Поток мыслей хлынул мне в
голову, сменяясь с необычайной быстротой. Я заметил, что это довольно
