Затем я увидел поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались и
мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета. Их интенсивность
манила меня.
В следующий момент почти прямо перед моими глазами был объект. Это
был толстый заостренный объект. Он имел явно розоватое свечение. Я ощутил
внезапно дрожь где-то в своем теле и увидел многочисленные похожие розовые
формы, приближающиеся ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в
сторону.
В следующую сцену, которую я помню, были три серебристые птицы. Они
отбрасывали сияющий металлический свет, почти похожий на отсвет
нержавеющей стали, но интенсивный и двигающийся, и живой. Мне нравились
они, и я полетел вместе с ними. Дон Хуан не делал никаких замечаний по
поводу моего рассказа.
23 марта 1965 года.
Следующий разговор имел место на следующий день после рассказа о моем
опыте. Дон Хуан сказал:
- Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это и теперь ты
всегда будешь ею.
- Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан? Я летал в
течение трех дней?
- Нет. Ты вернулся домой с заходом солнца, как я и сказал тебе
сделать.
- Но как я вернулся?
- Ты был очень усталым и заснул. Это все.
- Я имею в виду, что я прилетел обратно?
- Я уже сказал тебе, ты послущался меня и вернулся назад в дом. Но не
занимайся этим делом. Это неважно.
- Но что же тогда важно?
- Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень большой
ценности - серебристые птицы.
- Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.
- Не просто птицы. Это были вороны.
- Они были что, белые вороны, дон Хуан?
- Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны сияют так
интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.
- Но почему их перья выглядят серебристыми?
- Потому что ты смотрел, как ворона смотрит. Ты видел, как ворона
видит. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит белой для вороны.
Белые голуби, например, розовые или голубые для вороны, морские чайки -
желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты присоединился к ним.
Я подумал об этом, но птицы были смутными несвязными изображениями,
которое не имело продолжений. Я сказал ему, что я могу вспомнить только,
что я чувствовал, что я летел вместе с ними. Он спросил, присоединился ли
я к ним в воздухе или на земле. Но я, пожалуй, не мог ответить на это. Он
почти рассердился на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он
сказал:
- Все это не будет стоить и гроша. Это будет лишь сумасшедший сон,
если ты не вспомнишь точно. - я всячески старался вспомнить, но не мог.
Сегодня я подумал о другой картине в моем сне. О серебряных птицах. Я
вспомнил, что я видел темную массу с миллиардами дырочек, как от булавок,
фактически эта масса была набором малньких дырочек. Я не знаю, почему я
думал, что она мягкая. Когда я смотрел на нее, то три птицы летели прямо
на меня. Одна из них издала звук, затем все три были уже рядом со мной на
земле. Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня, из какого
направления прилетели птицы. Я сказал, что я, пожалуй, не смогу определить
этого. Он стал очень нетерпелив и обвинял меня в негибкости мышления. Он
сказал, что я очень хорошо могу вспомнить, если я попытаюсь. И что я боюсь
немножко расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и ворон,
что в то время я был не человеком и не вороной, в то время, которое я
хотел вспомнить. Он просил меня вспомнить, что вороны сказали мне. Я
пытался подумать об этом, но мои мысли играли с массой других вещей вместо
этого. Я не мог сконцентрироваться.
Воскреченье, 4 апреля 1965 года.
Сегодня я проехал большое расстояние. Уже совсем стемнело прежде, чем
я подъехал к дому дона Хуана. Я думал о воронах, когда внезапно странная
мысль пришла мне в голову. Это было похоже на чувство или на впечатление,
чем на мысль. Птица, которая издала звук, сказала, что они пришли с севера
и идут на юг, и когда мы встретимся вновь, они будут идти тем же путем. Я
сказал дону Хуану, что я придумал или может быть, вспомнил. Он сказал:
- Не думай о том, вспомнил ты это или же выдумал. Такие мысли
подходят лишь к людям. Они не подходят воронам, особенно тем, которых ты
видел. Потому что они эмиссары твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не
изменишь этого. С этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим
полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении ты полетел с
ними?
- Я не мог знать этого, дон Хуан.
- Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на пол и покажи
мне направление, в котором ты был, когда птицы прилетели к тебе. Закрой
глаза и начерти на полу линию.
Я последовал его предложению и определил точку.
- Не открывай глаз, - продолжал он, - в каком направлении все вы
полетели по отношению к этой точке?
Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентации, как отправную
точку, дон Хуан истолковал различные направления полета, которые вороны
могли бы наблюдать, чтобы предсказать мое личное будущее или судьбу. Он
установил четыре точки компаса, как оси полета ворон. Я спросил его,
всегда ли вороны следуют кардинальным точкам, чтобы предсказать судьбу
человека. Он сказал, что ориентация была для меня одного. Абсолютно все,
что вороны делали при моей встрече с ними, имело чрезвычайную важность. Он
настаивал на том, чтобы я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или
же характер эмиссаров был индивидуальным, персональным делом.
Была еще одна вещь, которую, он настаивал, чтобы я вспомнил. Это было
время дня, когда эмиссары покинули меня. Он попросил меня подумать о
направлении света вокруг меня между временем, когда я начал летать и тем
временем, когда серебряные птицы полетели со мной. Когда я впервые имел
ощущение болезненного света, было темно, но когда я увидел птиц, было все
красноватым, светлокрасным или, пожалуй, оранжевым. Он сказал:
- Это означает, что это была вторая половина дня. Солнце еще не село.
Когда оно полностью сядет, и полностью стемнеет, ворона ослеплена
белизной, а не чернотой, как мы ночью. Это указание времени помещает твоих
последних эмиссаров в конец дня. Они позовут тебя, и когда они пролетят
над твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты увидишь их блестящими
на небе. И это будет означать, что твое время пришло. Это будет означать,
что ты умрешь и сам станешь вороной.
- А что, если я увижу их утром?
- Ты не увидишь их утром.
- Но вороны летают каждый день.
- Не твои эмиссары, дурень.
- А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?
- Мои придут утром. Их будет трое. Мой бенефактор говорил мне, что
можно криком отогнать их, превратить их в черных, если не хочешь умирать.
Но теперь я знаю, что этого делать нельзя. Мой бенефактор был одарен в
смысле крика, и в смысле всего, что относится к "траве дьявола". Я знаю,
что дымок другой потому, что он не имеет страсти. Он честен. Когда твои
серебряные эмиссары придут за тобой, то нет нужды кричать на них, - просто
лети вместе с ними, как ты уже сделал. После того, как они возьмут тебя с
собой, они изменят направление, и их будет четверо, улетевших прочь.
Суббота, 10 апреля 1965 года.
Я испытывал короткие всплески несвязаности, мелких состояний
необычной реальности. Один элемент галлюциногенного опыта с грибыми вновь
и вновь возвращался мне на ум. Это мягкая темная масса булавочных
отверстий. Я продолжал визуализировать их как масляный пузырь, который
начинает затягивать меня в свой центр. Это было, как будто центр
открывается и заглатывает меня. И на очень короткие моменты я испытывал
что-то, напоминающее состояние необычной реальности. В результате этого я
страдал от моментов глубокого возбуждения, нетерпения и неудобства. Я
желал скорее прийти к концу экспериментов, как только они начнутся.
Сегодня я поговорил об этом состоянии с доном Хуаном. Я спросил его
совета. Ему, казалось, не было до этого дела, и он велел мне не обращать
внимания на эти опытные ощущения потому, что они бессмысленны и не имеют
никакой ценности. Он сказал, что единственные опытные впечатления, которые
стоят моих усилий и внимания, будут те, в которых я увижу ворону. Любой
другой вид "виденья" будет просто продуктом моих страхов. Он напомнил мне
вновь, что для того, чтобы участвовать в дымке, необходимо вести сильную
спокойную жизнь. Лично я, казалось, достиг опасного порога. Я сказал ему,
что не могу идти дальше. Что-то было действительно пугающим с этими
дымками.
Перебирая картины, которые я помнил из моего галлюциногенного опыта,
я пришел к неизбежному заключению, что я видел мир, который был каким-то
образом структурно отличным от обычного видения. В других состояниях
необычной реальности, которые я прошел, формы и картины, которые я видел,
всегда были в границах моего обычного визуального восприятия. Но ощущение
виденья под влиянием галлюциногенного дымка было не таким же.
Все, что я видел, было передо мной в прямой линии зрения. Ничего не
было сверху или под линией зрения. Каждая картина имела раздражающую
плоскость, и однако же, несмотря на это, большую глубину. Может быть, было
более точным сказать, что картины были конгломератом невероятно ясных
деталей, помещенных в поле другого цвета. Свет в поле двигался, создавая
эффект вращения.
После того, как я старался и напрягался вспомнить, я был вынужден
сказать серию аналогий того, чтобы понять _т_о_, _ч_т_о _я _в_и_д_е_л_.
Лицо дона Хуана, например, выглядело так, как если бы он был погружен в
воду. Вода, казалось, двигалась в непрерывном потоке через его лицо и
волосы. Она так увеличивала их, что я мог видеть каждую пору в его коже
или каждый волосок на его голове, когда я фокусировал на этом свое
внимание. С другой стороны, я видел массы материи, которые были плоскими и
полными углов и краев, но не двигались потому, что в свете, который
исходил из них, не было флуктуации.
Я спросил дона Хуана, что это были за вещи, которые я видел. Он
сказал, что, поскольку это был первый раз, когда я видел, как ворона,
предметы были неясными или неважными, и что позднее, с практикой, я смогу
узнавать все. Я снова поднял вопрос различий, которые я заметил в движении
света.
- Вещи, которые живы, - сказал он, - двигаются внутри, и ворона может
легко видеть, когда что-либо мертвое или готово умереть, потому что
движение останавливается или замедляется вплоть до полной остановки.
Ворона может также сказать, когда что-либо движется очень быстро, и по
этому признаку ворона может сказать, когда что-либо двигается не так, как
надо.
- Но что это значит, когда что-либо движется слишком быстро или не
так, как надо?
- Это означает, что ворона может фактически сказать, чего следует
избегать, а чего искать. Когда что-нибудь двигается слишком быстро внутри,
это означает, что оно готово яростно взорваться или прыгнуть вперед, и
ворона будет избегать этого. Когда оно внутри двигается так, как надо, это
приятное зрелище, и ворона будет искать его.
- Камни двигаются внутри?
- Нет. Ни камни, ни мертвые животные, ни мертвые деревья, но на них
приятно смотреть. Вот поэтому вороны кружатся над мертвыми телами. Им
нравится смотреть на них. Ни один свет не движется внутри их.
- Но когда плоть распадается, разве она не изменяется или не
двигается?
- Да. Но это совсем другое движение. То, что ворона видит, это
миллионы маленьких отдельных светов, двигающихся внутри плоти. Каждая из
