юг и исчезала за рядом низких гор на горизонте.
Дон Хуан сидел спокойно, глядя прямо вперед. Долгое время мы не
проронили ни слова. Мне было неудобно от жары в автомобиле. Я открыл все
окна, но это не помогло, потому что день был исключительно жарким. Я
чувствовал себя исключительно раздраженным и беспокойным. Я стал
жаловаться на жару.
Дон Хуан сделал гримасу и взглянул на меня испытующе.
- В это время года повсюду в Мексике жарко, - сказал он, - с этим
ничего нельзя поделать.
Я не смотрел на него, но знал, что он следит за мной. Машина набрала
скорость, скользя вниз по склону. Я смутно увидел дорожный знак "vаdо" -
выбоина. Когда я действительно увидел ухаб, я ехал слишком быстро и, хотя
я сбросил скорость, мы все же ощутили его и подскочили на сиденьях. Я
значительно уменьшил скорость; мы ехали через местность, где скот свободно
пасется по сторонам дороги, местность, где труп лошади или коровы, сбитой
автомобилем, был обычным явлением. В одном месте мне пришлось остановиться
совсем, чтобы позволить лошади перейти дорогу.
Я стал еще более беспокоен и раздражителен. Я сказал дону Хуану, что
это жара; я сказал ему, что мне всегда не нравилась жара, с самого
детства, потому что каждое лето я чувствовал духоту и едва мог дышать.
- Но теперь ты не ребенок, - сказал он.
- Жара все еще удушает меня.
- Что ж, голод обычно душил меня, когда я был ребенком, - сказал он
мягко. - Быть очень голодным - это единственное, что я знал, будучи
ребенком, или же мне случалось наедаться так, что я раздувался и не мог
дышать. Но это было, когда я был ребенком. Теперь я не могу задыхаться и
не могу раздуваться, как головастик, когда я голоден.
Я не знал, что сказать. Я забирался в неверную позицию. Итак, вскоре
мне придется отстаивать такие точки зрения, до которых мне в
действительности нет никакого дела. Жара была не настолько уж нестерпима.
Что меня удручало на самом деле, так это перспектива вести машину
несколько тысяч миль до цели нашего путешествия. Я чувствовал раздражение
при мысли, что придется утомляться.
- Давай остановимся и купим что-нибудь поесть, - сказал я. - Может
быть, когда солнце сядет, такой жары не будет.
Дон Хуан взглянул на меня, улыбаясь, и сказал, что в течение
длительного отрезка времени не будет ни одного городка и что он понимает
мою политику, которая состоит в том, чтобы не есть ничего в придорожных
буфетах.
- Разве ты больше не боишься дизентерии? - спросил он.
Я знал, что это его сарказм, однако, он сохранял вопросительный и в
то же время серьезный взгляд.
То, как ты поступаешь, - сказал он, - наводит на мысль, что
дизентерия так и рыскает вокруг, ожидая, когда ты выйдешь из машины, чтобы
наброситься на тебя. Ты в ужасном положении: если тебе удастся убежать от
жары, то тебя наверняка поймает дизентерия.
Тон дона Хуана был настолько серьезен, что я начал смеяться. Затем мы
долгое время ехали молча. Когда мы прибыли на стоянку автомашин под
названием Лос Видриос - стекло, - было уже темно.
Дон Хуан закричал из машины:
- Что у вас есть сегодня на ужин?
- Свинина, - крикнула женщина изнутри.
- Ради тебя я надеюсь, что свинья попала под машину сегодня, - смеясь
сказал мне дон Хуан.
Мы вышли из машины. Дорога с обеих сторон была ограждена цепями
низких гор, которые казались застывшей лавой какого-то гигантского
вулканического извержения. В темноте черные, зубчатые силуэты пиков на
фоне неба казались огромными угрожающими осколками стекла.
Пока мы ели, я сказал дону Хуану, что увидел причину того, что это
место называется "стекло". Я сказал, что мне ясно, что это название
обязано форме гор, похожих на огромное стекло.
Дон Хуан сказал убежденно, что место называется Лос Видриос, потому
что грузовик со стеклом перевернулся на этом месте, и битое стекло долгие
годы оставалось здесь валяться.
Я чувствовал, что он шутит, и попросил его сказать мне, действительно
ли причина названия была в этом.
- Почему ты не спросишь кого-нибудь из местных? - спросил он.
Я спросил человека, который сидел за соседним столиком.
Он извиняющимся тоном сказал, что не знает. Я пошел на кухню и
спросил женщин, бывших там, знают ли они, но все они не знали; просто это
место, мол, называется "стекло".
- Я полагаю, что я прав, - сказал дон Хуан. - мексиканцы не одарены
способностью замечать вещи вокруг себя. Я уверен, что они не могли
заметить стеклянных гор, но они наверняка могли оставить гору битого
стекла валяться несколько лет.
Оба мы нашли картину забавной и рассмеялись. Когда мы кончили есть,
дон Хуан спросил меня, как я себя чувствую. Я сказал, хорошо, но на самом
деле я чувствовал какую-то неловкость. Дон Хуан пристально посмотрел на
меня и, казалось, заметил мое чувство неудобства.
- Раз ты приехал в Мексику, ты должен отложить все свои любимые
страхи прочь, - сказал он очень жестко. - твое решение приехать должно
было развеять их. Ты приехал потому, что ты хотел приехать. Это путь
воина. Я говорю тебе вновь и вновь: самый эффективный способ жить - это
жить, как воин. Горюй и думай прежде, чем ты сделаешь какое-либо решение,
но если ты его сделал, то будь на своем пути свободным от забот и мыслей.
Будет миллион других решений еще ожидать тебя. В этом путь воина.
- Я думаю, что так и делаю, дон Хуан; хотя бы временами. Это очень
трудно все-таки - продолжать помнить себя.
- Когда вещи становятся неясными, воин думает о своей смерти.
- Это еще труднее, дон Хуан. Для большинства людей смерть - это
что-то очень неясное и далекое. Мы никогда о ней не думаем.
- Почему же не думаете?
- Но зачем это нужно?
- Очень просто, - сказал он, - потому что идея смерти - это
единственная вещь, которая укрощает наш дух.
К тому времени, как мы покинули лос видриос, было так темно, что
зубчатые силуэты гор растворились в небе. Больше часа мы ехали в молчании.
Я почувствовал усталость. Казалось, что я не хочу говорить, потому что не
о чем разговаривать. Движение было минимальным. Несколько машин прошло нам
навстречу. Казалось, что мы были единственными людьми, едущими по шоссе на
юг. Мне подумалось, что это странно, и я продолжал поглядывать в зеркало
заднего обзора, чтобы увидеть, нет ли других машин, идущих сзади, но их не
было.
Через некоторое время я перестал выискивать машины и вновь стал
думать о перспективах нашей поездки. Затем я заметил, что свет моих фар
слишком яркий по сравнению с темнотой вокруг, и я опять взглянул в
зеркало. Сначала я увидел яркое сияние, а затем две иглы света вырвались
как бы из-под земли. Это были фары машины на вершине холма позади нас.
Некоторое время они были видны, затем исчезли в темноте, как если бы они
были выключены; через секунду они появились на другом бугре, а затем
исчезли вновь. Я долгое время следил за их появлениями и исчезновениями.
Раз мне стало видно, что машина нагоняет нас. Она определенно
приближалась. Огни были больше и ярче. Я стал нажимать сильнее на педаль
газа. У меня было чувство неловкости. Дон Хуан, казалось, заметил, на что
я обращаю внимание, а, может, он заметил только то, что я увеличиваю
скорость. Сначала он взглянул на меня, затем он повернулся и посмотрел на
огни фар в отдалении.
Он спросил, все ли со мной в порядке. Я сказал ему, что я долгое
время не замечал позади нас никаких машин, и внезапно заметил фары машины,
которая нагоняет нас. Он хмыкнул и спросил меня, действительно ли я думаю,
что это машина. Я ответил, что это должна быть машина; и он сказал, что
мое отношение к этому свету показывает ему, что я, должно быть, как-то
почувствовал, что что бы там ни было позади нас, но это больше, чем просто
машина. Я настаивал, что, мне кажется, это просто другая машина на шоссе
или, может, грузовик.
- Что же еще это может быть? - громко сказал я.
Намеки дона Хуана привели меня на грань срыва.
Он повернулся и посмотрел прямо на меня, затем он медленно кивнул,
как если бы измерял то, что собирается сказать.
- Это огни на голове смерти, - сказал он мягко. - смерть надевает их,
как шляпу, а затем бросается в галоп. Это огни смерти, несущейся галопом,
настигающей нас и становящейся все ближе и ближе.
У меня по спине побежали мурашки. Через некоторое время я вновь
взглянул в зеркало заднего обзора, но огней больше не было. Я сказал дону
Хуану, что машина, должно быть, остановилась или свернула с дороги. Он не
стал смотреть назад, он просто вытянул руки и зевнул.
- Нет, - скащал он, - смерть никогда не останавливается. Иногда она
выключает свои огни, только и всего.
Мы приехали в северо-восточную Мексику 13 июня. Две похожие друг на
друга женщины, казавшиеся сестрами, и четыре девочки собрались у дверей
небольшого саманного дома. Позади дома были пристройка и сарай с
двускатной крышей, от которого остались лишь часть крыши и одна стена.
Женщины, очевидно, ждали нас; они, видимо, заметили машину по столбу пыли,
который она поднимала на грунтовой дороге после того, как несколько миль
ранее я свернул с шоссе. Дом находился в глубокой долине, и, если смотреть
от него, дорога казалась длинным шрамом, поднимавшимся высоко вверх по
склону зеленых холмов.
Дон Хуан вышел из машины и с минуту разговаривал со старыми
женщинами. Они показали на деревянные стулья перед дверью. Дон Хуан сделал
мне знак подойти и сесть. Одна из старых женщин села с нами; остальные
вошли в дом. Две девушки остановились около двери, с любопытством
разглядывая меня. Я помахал им. Они хихикнули и убежали внутрь. Через
некоторое время вышли двое молодых людей и поздоровались с доном Хуаном.
Они не говорили со мной и даже не смотрели на меня. Они коротко что-то
рассказали дону Хуану; затем он поднялся, и все мы, включая женщин, пошли
к другому дому, вероятно в полумиле от этого.
Там мы встретились с другой группой людей. Дон Хуан вошел внутрь, но
мне велел остаться у двери. Я заглянул внутрь и увидел старого индейца
примерно в возрасте дона Хуана, который сидел на деревянном стуле.
Было еще не совсем темно. Группа молодых индейцев и индеанок спокойно
стояла вокруг старого грузовика около дома. Я заговорил с ними
по-испански, но они намеренно избегали отвечать мне; женщины хихикали
каждый раз, когда я что-либо говорил, а мужчины вежливо улыбались и
отводили глаза. Казалось, они меня не понимали, и все же я был уверен, что
некоторые из них говорят по-испански, так как я слышал их разговор между
собой.
Через некоторое время дон Хуан и другой старик вышли наружу,
забрались в грузовик и сели рядом с шофером. Это оказалось знаком для всех
остальных забраться в кузов. Там не было бокового ограждения, и когда
грузовик тронулся, мы все уцепились за длинную веревку, привязанную к
крючкам вокруг платформы.
Грузовик медленно двигался по грунтовой дороге. В одном месте на
очень крутом склоне он остановился, и все соскочили и пошли за ним; затем
двое молодых людей вскочили на платформу и сели на краю, держась за
веревку. Женщины смеялись и подбадривали их, чтоб те удерживали свое
неустойчивое равновесие.
Дон Хуан и старик, к которому обращались, как к дону Сильвио, шли
тоже позади, и им, казалось, не было дела до выкрутасов молодых. Когда
дорога выровнялась, все снова забрались на грузовик.
Мы ехали около часа. Пол был исключительно твердым и неудобным,
поэтому я стоял и держался за крышу кабинки и ехал таким образом до тех
