поднялась, когда я вошел. Она была тонкой и высокой, и исключительно
хорошо одета в заказной костюм. Ей было около двадцати. У нее были
темно-каштановые волосы, жгучие карие глаза, которые, казалось, улыбались,
и острый тонко очерченный нос. Цвет лица был светлый, но с оливковым
отливом. Мне она показалась восхитительно прекрасной. Очевидно, она была
американкой. Она кивнула мне, улыбаясь, и протянула руки ладонями вниз,
как если бы хотела помочь мне подняться.
Я схватил ее руки самым неуклюжим образом. Я перепугался и хотел
отступить, но она держала меня крепко и все же очень нежно. Ее ладони были
длинные и прекрасные. Она говорила со мной по испански с легким акцентом.
Она умоляла меня расслабиться, почувствовать ее руки, сосредоточить свое
внимание на ее лице и следить за движениями ее рта. Я хотел спросить ее,
кто она, но не мог вымолвить ни слова.
Затем я услышал голос дона Хуана в ухе. Он сказал: "а, вот ты где!" -
как если бы он только что нашел меня. Я сидел на парковой скамье. Но я мог
также слышать голос молодой женщины. Она сказала: "иди и сядь со мной". Я
сделал это, и тут начался самый невероятный сдвиг точек зрения - я
попеременно был то с доном Хуаном, то с этой молодой женщиной. Я мог
видеть каждого из них так же ясно, как и все остальное.
Дон Хуан спросил меня, люблю ли я ее, нахожу ли ее привлекательной и
утешительной. Я не мог говорить, но как-то сообщил ему свое чувство: что
мне безмерно нравится эта девушка. Я думал, без всяких задних мыслей, что
она образец доброты и что она необходима для того, что дон Хуан делает со
мной.
Дон Хуан опять заговорил мне в ухо и сказал, что если я ее так люблю,
то должен проснуться в ее доме: мое горячее чувство и любовь к ней будут
мне проводниками. Я чувствовал себя весело и отважно. Ощущение
всеохватывающего возбуждения заструилось сквозь мое тело: было такое
чувство, как будто это возбуждение разнимает меня на части, но меня не
беспокоило то, что со мной происходит. Я радостно погрузился в черноту,
настолько черную, что это превыше всякого словесного выражения, а затем
обнаружил себя в доме молодой женщины. Я сидел с ней на кушетке.
После мгновения чистой животной паники я осознал, что в чем-то я не
полон - во мне не хватало чего-то, однако я не нашел, что ситуация
угрожающая. У меня в уме появилась мысль, что я в сновидении и что сейчас
я собираюсь проснуться на парковой скамье в Оаксаке, с доном Хуаном, где я
действительно был по своей природе.
Молодая женщина помогла мне подняться и повела в ванную, где большая
ванна была наполнена водой. Тогда я осознал, что стою совершенно голый.
Она нежно помогла мне залезть в ванну и держала мою голову, пока я почти
плавал в ней.
Через некоторое время она помогла мне выйти из ванны. Я чувствовал
себя слабым и непрочным. Я лег на кушетку в жилой комнате, и она
приблизилась ко мне. Я мог слышать биение ее сердца и давление крови в ее
жилах. Ее глаза были, как два источника, излучающих что-то странно среднее
между светом и теплом. Я знал, что вижу силу жизни, исходящую из ее тела
через глаза. Все ее тело было как живая печь - она пылала.
Я почувствовал роковую дрожь, которая пронизывала все мое существо.
Было так, как будто мои нервы обнажились и кто-то дергал их. Это ощущение
было агонизирующим. Затем я либо упал в обморок, либо уснул.
Когда я пробудился, кто-то положил мокрые холодные полотенца на мое
лицо и на затылок. Я увидел молодую женщину, сидящую у изголовья кровати,
на которой я лежал. На ночном столике стояло ведро воды. В ногах у меня
стоял дон Хуан с моей одеждой в руках. Тогда я полностью проснулся и сел.
Они закрыли меня одеялом.
- Ну, как дела, путешественник? - спросил дон Хуан, улыбаясь. - в
одном ли ты теперь месте?
Это было все, что я мог вспомнить. Я рассказал этот эпизод дону
Хуану, и пока говорил, вспомнил еще один фрагмент. Я вспомнил, что дон
Хуан насмехался и допытывался, как это я попал обнаженный в женскую
кровать. Я тогда ужасно разозлился на его замечания. Я оделся и в ярости
выскочил на улицу.
Дон Хуан догнал меня на лужайке перед домом. Очень серьезным тоном он
сказал мне, что я опять вернулся к своему безобразному глупому "я" и что я
собрал себя путем замешательства, а это показывает, что нет конца моему
чувству самодовольства. Однако он добавил примиряющим тоном, что в данный
момент это не важно. Важно, фактически, то, что я сдвинул свою точку
сборки очень глубоко влево, и, как следствие, преодолел огромное
расстояние. Он говорил о чудесах и тайнах, но я не был способен слушать
его, так как находился под перекрестным огнем страха и чувства собственной
важности. Я почти дымился. Я был уверен, что дон Хуан загипнотизировал
меня в парке, а затем перенес в дом этой девушки, и что оба они сделали со
мной что-то ужасное.
Моя ярость прервалась внезапно: что-то там, на улице, было настолько
устрашающим, настолько шокирующим, что мой гнев мгновенно исчез, но до
того, как мои мысли успели полностью организоваться, дон Хуан ударил меня
по спине, и ничего не осталось от того, что только что происходило. Я
вошел в блаженное состояние своей повседневной глупости и обнаружил себя
весело слушающим дона Хуана и беспокоящимся о том, нравлюсь ли я ему.
Пока я рассказывал дону Хуану о новом фрагменте, который только что
вспомнил, я осознал, что одним из его методов для успокоения моих
эмоциональных мучений было смещение меня в повседневное состояние
сознания.
- Единственная вещь, утешительная для тех, кто путешествует в
неведомое, это забвение, - сказал он. - какое облегчение оказаться опять в
повседневном мире!
- В тот день ты совершил великолепный подвиг. Для меня трезвым
поведением было не дать тебе возможности вообще сфокусироваться на этом,
так что когда ты действительно вошел в состояние паники, мне пришлось
сместить тебя в обычное состояние сознания: я сдвинул твою точку сборки
туда, где уже нет сомнений. У воина есть две таких ее позиции: в одной у
тебя больше нет сомнений, потому что ты знаешь все, в другой, которая
соответствует обыденному сознанию, у тебя нет сомнений, так как ты ничего
не знаешь.
- Тогда для тебя было слишком рано знать, что в действительности
произошло, но я думаю, что теперь как раз наступило нужное время. Глядя на
ту улицу, ты уже был близок к тому, чтобы понять, где была твоя позиция
сновидения. В тот день ты преодолел огромное расстояние.
Дон Хуан пристально рассматривал меня с выражением радости и печали,
а я пытался сделать все, что мог, чтобы сдержать странное возбуждение,
которое охватило меня. Я чувствовал, что потерял что-то ужасно для меня
важное в глубинах своей памяти или, как сказал бы дон Хуан, "внутри
некоторых неиспользуемых эманаций, которые однажды были настроены".
Моя борьба за то, чтобы оставаться спокойным, оказалась бесполезной,
мои колени вдруг задрожали и нервные спазмы прокатились посередине моего
тела. Я мямлил, неспособный задать вопроса. Мне пришлось долго делать
глотательные движения и глубоко дышать, прежде чем я обрел спокойствие.
- Когда мы сели здесь для беседы, я сказал, что никакие рассудочные
допущения не должны вмешиваться в действие видящего, - продолжал он
строгим голосом. - я знаю, что для того, чтобы признать то, что ты сделал,
тебе придется расстаться с рассудочностью, но ты можешь сделать это на том
уровне сознания, на котором ты находишься сейчас.
Он объяснил, что я должен понять, что рассудочность - это условие
настройки: просто результат положения точки сборки. Он подчеркнул, что я
должен понимать это, когда нахожусь в состоянии большей уязвимости, как в
данный момент. Понять это тогда, когда моя точка сборки достигает
положения, где уже нет сомнений, бесполезно, поскольку состояние такого
рода обычно для этой позиции. Также бесполезно понять это в состоянии
обычного сознания: в этом состоянии такое понимание - это всегда только
эмоциональный взрыв, и оно длится, пока не пройдет эта эмоция.
- Я сказал, что в тот день ты преодолел большое расстояние, - сказал
он спокойно. - и я сказал это потому, что знаю: это так. Я был там, ты
помнишь?
Я вспотел насквозь от нервозности и тревоги.
- Ты переместился, поскольку проснулся в отдаленной позиции
сновидения, - продолжал он. - когда Хенаро перетянул тебя через площадь,
прямо отсюда, с этой скамьи, он вымостил дорогу для твоей точки сборки
сдвигаться вообще из нормального состояния сознания в то, когда появляется
тело сновидения. Твое тело сновидения в действительности пролетело, в
мгновение ока, невероятное расстояние, но не это важно. Тайна - в позиции
сновидения. Если она достаточно сильна, чтобы притянуть тебя, ты можешь
дойти до границ этого мира или зайти за них так, как это делали древние
видящие. Они исчезали из этого мира, поскольку пробуждались в позиции
сновидения за пределами известного. Твоя позиция сновидения в тот день
была в этом мире, но на значительном расстоянии от города Оаксака.
- Как происходит путешествие такого рода? - спросил я.
- Нет возможности знать, как оно происходит, - ответил он. - сильная
эмоция, или несгибаемое намерение, или большой интерес служат
проводниками. Затем точка сборки мощно фиксируется в позиции сновидения и
остается там достаточно долго, чтобы перетянуть туда все эманации, какие
есть внутри кокона.
Затем дон Хуан сказал, что бесчисленно много раз за время нашего
взаимодействия он заставлял меня видеть, и это было как в нормальном
состоянии, так и в состоянии повышенного сознания. Бесчисленно много раз я
видел то, что теперь начинаю понимать более связным образом. Эта связность
не логическая и не рассудочная, однако она, тем не менее, проясняет, хотя
бы и самым странным образом, все, что я делал, все, что сделано для меня,
и все, что я видел за эти годы с ним.
Он сказал, что теперь я нуждаюсь в одном последнем разъяснении: в
связном, хотя и не рациональном сознании, что все в мире, где мы обучились
восприятию, неразрывно связано с позицией, в которой находится точка
сборки. Если точка сборки выведена из этого положения, мир перестает быть
тем, чем является для нас.
Дон Хуан утверждал, что смещение точки сборки за пределы средней
линии кокона человека заставляет весь мир, известный нам, мгновенно
исчезнуть из поля зрения, как если бы он стерся, потому что стабильность и
субстанциональность, которые кажутся принадлежащими воспринимаемому нами
миру, это только сила настройки. Некоторые эманации оказываются
настроенными рутинно, и это объясняется фиксацией точки сборки на
определенном месте. Это все, что касается этого мира.
- Прочность мира - это не мираж, - продолжал он. - миражем является
фиксация точки сборки на каком-то месте. Когда видящие сдвигают свою точку
сборки, они встречаются не с иллюзией, они встречаются с другим миром.
Этот другой мир настолько же реален, как и тот, который мы видим сейчас,
однако новая фиксация точки сборки, которая дает этот другой мир, столь же
иллюзорна, как и предыдущая.
Возьмем, например, тебя: ты теперь в состоянии повышенного сознания.
То, что ты способен делать в этом состоянии, это не иллюзия: это столь же
реально, как и мир, с которым ты встретишься завтра в своей повседневной
жизни, и все же завтра этот мир, свидетелем которого ты сейчас являешься,
не будет существовать. Он существует только тогда, когда твоя точка сборки
приходит в особое место, где она сейчас.
