опасным.
Дон Хуан остановился и, казалось, был готов уступить сцену Хенаро. Он
кивнул, как бы давая Хенаро знак сказать что-то. Хенаро встал и подошел ко
мне.
- Пламя очень важная вещь, - сказал он тихо. - помнишь ли ты тот
день, когда я заставил тебя смотреть на солнечное отражение в куске
кварца, когда мы сидели на той большой плоской скале?
Когда Хенаро упомянул об этом, я вспомнил. В тот день, сразу же, как
только дон Хуан перестал говорить, Хенаро указал на отражение света при
прохождении его через полированный кусочек кварца, который он вынул из
своего кармана и положил на скалу. Сверкание кварца немедленно захватило
мое внимание. Следующее, что я помню, это как я полз по скале, а дон Хуан
стоял поблизости и смотрел на меня встревоженным взглядом.
Я уже собирался сказать Хенаро, что вспомнил это, когда он заговорил.
Он приложил свои губы к моему уху и указал на одну из керосиновых ламп в
комнате.
- Смотри на пламя, - сказал он. - в нем нет жара. Это чистое пламя.
Чистое пламя может взять тебя в глубины неведомого.
По мере того, как он говорил, я начал чувствовать странное давление -
это была физическая тяжесть. В ушах у меня гудело, глаза наполнились
слезами настолько, что я едва мог различать мебель. Зрение, казалось,
вышло из фокуса, и хотя глаза были открыты, я не видел интенсивного света
керосиновой лампы. Все вокруг было темным, только волокна зеленоватой
люминесценции освещали темные движущиеся облака. Затем, так же внезапно,
все исчезло, мое зрение возвратилось.
Я не мог понять, где я нахожусь. Мне казалось, что я парю, как шар. Я
был один. Меня охватил приступ страха, и мой рассудок кинулся
конструировать объяснение, которое имело для меня смысл в тот момент:
Хенаро загипнотизировал меня с помощью пламени керосиновой лампы. Я
почувствовал себя почти удовлетворенным. Я тихо парил, стараясь не
тревожиться. Я подумал, что способ избежать тревог состоит в том, чтобы
сосредоточиться на стадиях, через которые я должен буду пройти, чтобы
проснуться.
Первое, что я заметил, так это то, что это не я. Я не мог ни на что
посмотреть, так как смотреть было нечем. Когда я попытался исследовать
свое тело, я понял, что могу только сознавать, но не более, и все же было
так, как если бы я смотрел вниз в бесконечное пространство. Там были
зловещие облака яркого света и темные массивы, причем все было в движении.
Я ясно видел рябь янтарного сияния, набегавшую на меня, как медленные,
огромные океанские волны. Я знал тогда, что подобен бую, плывущему в
пространстве, а волны подступают, чтобы поднять меня и нести. Я принял
это, как неизбежность. Но как раз перед тем, как они коснулись меня,
случилось нечто совершенно неожиданное - ветер унес меня от волн.
Сила этого ветра несла меня с ужасающей скоростью. Я проносился по
громадному тоннелю интенсивного цветного света. Мое видение совершенно
смазалось, а затем я почувствовал, что пробуждаюсь, что я видел сон -
гипнотический сон, навеянный Хенаро. В следующее мгновение я был уже в
комнате с доном Хуаном и Хенаро.
Я спал почти весь следующий день. К вечеру дон Хуан и я сели опять
для беседы, и хотя Хенаро был со мной до этого, он отказался
комментировать мой опыт.
- Прошлым вечером Хенаро опять толкнул твою точку сборки, - сказал
дон Хуан. - толчок, по-видимому, был слишком сильным.
Я увлеченно рассказал дону Хуану содержание моего видения. Он
улыбнулся, очевидно, довольный.
- Твоя точка сборки отошла от своего нормального положения, - сказал
он. - и это позволило тебе воспринять эманации, которые обычно не
воспринимаются. Звучит не очень-то, правда? И все же это высшее
достижение, которое новые видящие стремятся довести до сознания.
Он объяснил, что люди постоянно избирают для восприятия все те же
эманации по двум причинам. Первая, наиболее важная - потому, что нас
научили тому, что это воспринимаемые эманации. Вторая - потому что наша
точка сборки избирает и приготавливает эти эманации для использования.
- У каждого живого существа есть точка сборки, - продолжал он. -
которая избирает эманации, чтобы выделить их. Видящие могут видеть,
разделяют ли чувствующие существа тот же взгляд на мир, путем видения
эманаций, избранных их точками сборки.
Он утверждал, что одним из наиболее важных прорывов для новых видящих
было обнаружение того, что место, где расположена точка сборки на
светящемся коконе, не является постоянной чертой, а зависит от привычки.
Отсюда то огромное значение, которое новые видящие придают новым
действиям, новым затеям. Они отчаянно стремятся прийти к новым методам,
новым привычкам.
- Удар нагваля имеет громадное значение, - продолжал он. - поскольку
он сдвигает эту точку, что изменяет ее положение. Иногда он создает и
здесь постоянную вмятину. Точка сборки оказывается выбитой со своего
места, и сознание изменяется драматическим образом. Но еще более важно
точно усвоить истины, излагаемые относительно сознания, чтобы понять, что
эту точку можно перемещать изнутри. К сожалению, истинным является и то,
что люди страдают от невежества: они просто не знают своих возможностей.
- Как можно произвести это изменение изнутри? - спросил я.
- Новые видящие говорят, что понимание - это методика, - сказал он. -
они говорят, что прежде всего нужно осознать, что воспринимаемый нами мир
является результатом того, что наша точка сборки находится в данном
конкретном месте кокона. Как только это понято, точку сборки можно
перемещать почти произвольно вследствие новых привычек.
Я не вполне понял, что он имеет ввиду под привычками, и попросил его
разъяснить этот вопрос.
- Точка сборки человека появляется в определенном месте кокона, что
определяется командой орла, - сказал он. - а точнее, ее положение
определяется привычкой - повторными действиями. Сначала мы узнаем, что она
может быть расположена там, а затем сами распоряжаемся именно так, чтобы
она была именно там. Наша команда становится командой орла, и точка
привязывается к этому месту. Вникни в это очень внимательно: "наша команда
становится командой орла". Древние очень дорого заплатили за эту находку.
Мы еще вернемся к этому.
Он подчеркнул еще раз, что древние сосредоточили свои усилия
исключительно на развитии тысяч сложнейших ритуалов колдовства. Он
добавил, что они никогда не смогли понять, что все их сложнейшие
устройства, такие же странные, как и они сами, не имеют никакого другого
назначения, как быть лишь средством, нарушающим фиксацию их точки сборки и
заставляющим ее переместиться.
Я попросил его пояснить то, что он сказал.
- Я уже говорил тебе, что колдовство - это что-то подобное тупиковой
улице. Я имел в виду, что колдовские ритуалы не имеют глубинного значения.
Ценность их проявляется косвенно - их реальное назначение в том, чтобы
сдвинуть точку сборки, заставить первое внимание ослабить свой контроль
над ней.
Новые видящие поняли истинную роль, какую играли колдовские приемы, и
решили подойти непосредственно к процессу, заставляющему переместиться
точку сборки, отбросив всю остальную бессмыслицу ритуалов и заклинаний.
Хотя в то или иное время в жизни воина ритуалы могут быть необходимы. Я
лично посвятил тебя во все виды колдовских ритуалов, однако лишь с целью
отвлечения твоего первого внимания от власти самопоглощения, которая
держала твою точку сборки жестко фиксированной.
Он добавил, что чрезмерное удушение первого внимания самопоглощением
или рассудочностью является мощной связывающей силой, а ритуальное
поведение, ввиду свойств повторяемости, заставляет первое внимание
освободить часть энергии, отвлекая ее от перечисления, в результате чего
положение точки сборки теряет свою жесткость.
А что происходит с людьми, у которых точка сборки потеряла свою
жесткость? - спросил я.
- Если они не воины, они думают, что начали терять рассудок, - сказал
он, улыбаясь. - так же, как ты в свое время подумал, что начал сходить с
ума. Если же они воины, они знают, что становятся безумными, но они
терпеливо ждут. Ты знаешь, что быть здоровым и здравым означает, что точка
сборки неподвижна. Когда она срывается, это значит буквально, что ты
чокнулся.
Он сказал, что для воинов, у которых сдвинулась точка сборки, открыты
две возможности. Одна состоит в том, чтобы признать себя больным и вести
себя, как сумасшедший, реагируя эмоционально на те странные миры,
свидетелем которых ты становишься из-за этого сдвига. Другая - оставаться
бесстрастным, незадетым, зная, что точка сборки всегда возвращается в свое
исходное положение.
- Ну а что, если точка сборки не вернется в свое исходное положение?
- спросил я.
- Тогда эти люди потеряны, - ответил он. - они либо неизлечимо
безумны, поскольку их точка сборки не может собрать тот мир, который мы
знаем, либо становятся несравненными видящими, начинающими свое движение в
неведомое.
- Что же определяет тот или иной случай?
- Энергия! Безупречность! Непогрешимые воины не теряют своих шариков,
они остаются бесстрастными. Я не раз говорил тебе, что безупречный воин
может видеть ужасающие миры, и все же в следующее мгновение он будет
шутить, смеяться с друзьями или встречными.
Я сказал ему то, что многократно говорил прежде: то, что заставляло
меня думать, что я болен, было рядом разрозненных чувственных переживаний,
которые были у меня следствием приема внутрь галлюциногенных растений. Я
прошел через состояние полного пространственного и временного
расстройства, очень досадные провалы в способности умственного
сосредоточения, действительное видение или галлюцинации мест и людей, на
которых я смотрел так, как если бы они действительно существовали. Я не
мог думать, что теряю свой разум.
- По всем обычным меркам ты действительно терял свой разум, - сказал
он. - однако, с точки зрения видящих, если бы ты действительно потерял
его, ты потерял бы не слишком много. Ум для видящего - это только
отражение спискаперечисления человека. Если ты потерял это самоотражение,
но не лишился фундамента, ты живешь, в действительности, гораздо более
мощной жизнью, чем когда ты придерживался его.
Он заметил, что моим недостатком является эмоциональная реакция,
которая мешает мне понять, что необычность моих чувственных переживаний
определяется глубиной, на которую сдвинулась моя точка сборки в
человеческой полосе эманаций.
Я сказал ему, что не могу понять того, что он объясняет, поскольку
конфигурация того, что он называет "человеческой полосой эманаций", это
что-то непонятное мне. Я рисовал себе это в виде ленты, помещенной на
поверхности шара.
Он сказал, что название "полоса" вводит в заблуждение и что ему
придется воспользоваться аналогией, чтобы объяснить то, что он имеет в
виду. Он объяснил, что светоносная форма человека подобна шару нового
сыра, внутри которого имеется диск более старого сыра, темного. Он
посмотрел на меня и зацокал: он знал, что я не люблю сыр.
На маленькой учебной доске он сделал диаграмму. Он нарисовал
яйцеобразную форму и разделил ее на четыре продольные секции, сказав, что
ему следует тут же стереть разделяющие линии, поскольку он нарисовал их
только для того, чтобы показать мне, где эта полоса расположена в коконе
человека. Затем он провел толстую полосу на линии между первой и второй
секциями и стер разделяющие линии. Он добавил, что эта полоса подобна
