господином.
Но что же тогда видел Кристофоро еще раньше, в десять вечера? Земля
тогда, должно быть, была тоже недалеко. Ведь не прошло и четырех часов, как
Триана увидел ее. Кристофоро видел свет, двигавшийся вверх и вниз, как будто
ему подавали сигнал, приглашая приблизиться. Господь показал ему землю, и
раз уж ему нужно выполнить веление Бога, он должен заявить о своих правах
первооткрывателя.
-- Прости, Родриго, -- окликнул его Кристофоро со своего места около
руля. -- Но земля, которую вы сейчас видите, наверняка та же, что я увидел в
десять часов вечера.
На палубе воцарилась тишина.
-- Дон Педро Гутьерес подошел ко мне, когда я позвал его, -- сказал
Кристофоро. -- Дон Педро, что мы оба увидели?
-- Свет, -- ответил дон Педро. -- На западе, где сейчас видна земля.
Он был королевским мажордомом. Или, если называть вещи своими именами,
королевским шпионом. Все знали, что он не особенно дружит с Колоном. Но для
простых моряков все господа всегда заодно, как, несомненно, и сейчас.
-- Я крикнул "земля!" раньше всех, -- сказал де Триана, -- вы ведь
промолчали, дон Кристобаль.
-- Признаю, что я сомневался, -- сказал Кристофоро. -- Море штормило, и
я сомневался, может ли быть земля так близко. Я убедил себя, что это не
может быть землей, и не сказал ничего, потому что не хотел возбуждать ложные
надежды. Но дон Педро -- мой свидетель, а то, что мы сейчас видим,
доказывает правоту моих слов.
Де Триана был разъярен тем, что, по его мнению, являлось откровенным
воровством.
-- Все эти часы я напряженно всматривался на запад. Свет в небе -- это
еще не земля. Никто не увидел землю раньше меня, никто!
Санчес, королевский инспектор -- официальный представитель короля,
который к тому же вел дневник путешествия, немедленно вмешался; его голос
резко, как удар кнута, прозвучал над палубой:
-- Немедленно замолчите. Не забывайте, что вы отправились в путь по
королевскому приказу, и никто не смеет ставить под сомнение слово
королевского адмирала.
Это было довольно смелое выступление с его стороны, поскольку титул
адмирала Открытого Моря будет присвоен Кристофоро, только если он достигнет
Чипангу и вернется в Испанию. А Кристофоро хорошо помнил, что прошлой ночью,
когда дон Педро подтвердил, что видел тот же свет, Санчес настаивал, что
никакого света нет и на западе ничего не видно. Если кто-то и мог поставить
под сомнение утверждение Кристофоро, что он первый увидел землю, то это был
Санчес. И все же он поддержал если не свидетельство Кристофоро, то его
авторитет.
Это уже хорошо.
-- Родриго, у тебя действительно зоркий глаз, -- сказал Кристофоро. --
Если бы кто-то на берегу не зажег огонь -- факел или костер, -- я ничего бы
не увидел. Но Бог привлек мой взгляд к берегу этим светом, и ты просто
подтвердил то, что Бог уже показал мне.
Люди молчали, но Кристофоро понимал, что ему не удалось убедить их. Еще
секунду назад они радовались тому, как внезапно разбогател один из них, а
теперь они увидели, что награду, как всегда вырывают из рук простого
человека. Они, конечно, будут думать, что Кристофоро и дон Педро солгали,
что они действовали из зависти. Они не могут понять, что он выполняет
веление Бога и потом Бог щедро наградит его, так что ему не нужно отнимать
деньги у простого матроса. Но Кристофоро не осмеливался хоть в чем-то
отступить от указаний Всевышнего. Если Бог предопределил, что он будет
первым, кто увидит далекие царства Востока, то тогда Кристофоро не сможет
нарушить волю Господню, даже из симпатии к Триана. Поскольку, поступи он
иначе, слухи об этом быстро расползутся, и люди будут думать, что Кристофоро
отступился не из доброты и сострадания, а из-за того, что совесть заставила
его отдать деньги. Его слова о том, что он первым увидел землю, должны
навсегда остаться никем не опровергнутыми, иначе воля Господа останется
невыполненной. Что же касается Род-риго де Триана, то Бог, наверняка, щедро
вознаградит его за его утрату.
Теперь, когда долгая борьба должна была вот-вот принести свои плоды,
Кристофоро очень хотелось, чтобы Господь смилостивился, и не посылал ему
больше тяжких испытаний.
Ни одно измерение не бывает точным. Предполагалось, что темпоральное
поле образует идеальную сферу, с помощью которой находящиеся во внутренней
части полушария путешественники и их груз отправятся в прошлое, а в будущем
останется металлическая чаша. Но расчеты оказались неточными, и Хунакпу,
плавно, как в колыбели, раскачивался в остатке чаши, куске металла, --
настолько тонком, что сквозь него он различал листья деревьев. На мгновение
он задумался, как ему выбраться оттуда, потому что столь тонкая кромка
металла наверняка рассечет ему кожу. Но прошло немного времени, и металл под
воздействием внутреннего напряжения рассыпался и упал на землю крохотными
пластинками. Его груз рухнул наземь среди этих обломков.
Хунакпу встал и, осторожно переступая, начал тщательно собирать эти
пластинки и укладывать их в кучу около дерева. Наибольшая опасность,
связанная с доставкой Хунакпу, заключалась в том, что сфера его
темпорального поля могла перерезать ствол дерева, в результате чего верхняя
его часть упала бы на него и его груз. Поэтому ученые постарались посадить
Хунакпу как можно ближе к кромке воды, но так, чтобы аппарат не упал в
океан. Однако измерения оказались неточными. Одно большое дерево стояло
менее чем в трех метрах от кромки поля.
Неважно. В дерево он не врезался. Небольшая ошибка в расчетах поля
состояла л том, что ученые увеличили его размеры, а не уменьшили. Если бы
они сделали наоборот, то часть оборудования оказалась бы утраченной.
Оставалось надеяться, что расчеты времени приземления были точнее, и он
успеет выполнить свою задачу до появления европейцев.
Недавно рассвело. Хунакпу опасался, что его обнаружат слишком рано. Эта
часть берега была выбрана потому, что люди редко бывали тут, и только если
ученые ошиблись с датой прибытия на несколько недель, ему грозила опасность,
что его кто-нибудь увидит. Но в своих действиях он должен был рассчитывать
на худшее. Ему следовало соблюдать осторожность.
Вскоре все было спрятано в кустах. Он опять обрызгал себя жидкостью для
отпугивания насекомых, чтобы лишний раз подстраховаться, и начал
перетаскивать весь груз с берега в укромное место среди скал, в километре от
воды.
На это занятие ушла основная часть дня. Затем он отдохнул и позволил
себе помечтать о будущем. И вот я здесь, на земле моих предков или, по
крайней мере, неподалеку оттуда. Отступать мне некуда. Если я потерплю
неудачу, меня принесут в жертву Уицилопочтли, возможно, или какому-нибудь
сапотекско-му божеству. Даже если у Дико и Кемаля все пройдет гладко, они
прибудут сюда несколько лет спустя. А пока я один в этом мире и могу
полагаться только на себя. Если же другие потерпят неудачи, в моих силах
ликвидировать Колумба. Все, что мне предстоит сделать, это превратить
сапотеков в великую нацию, установить связь с тарасками, ускорить развитие
судостроения, а также выплавки и обработки железа, блокировать тлакскаланов,
свергнуть власть мексиканцев и подготовить этих людей к новой религии, не
предусматривающей человеческих жертвоприношений. Разве это невыполнимо?
На бумаге все выглядело легко и просто. Такие логичные, такие простые
переходы от одного этапа к следующему. Но сейчас, не зная никого в округе,
оказавшись в одиночестве со своим сложным и хрупким оборудованием, которое в
случае поломки нельзя будет ни отремонтировать, ни заменить...
Ну, хватит об этом, сказал он себе. У меня еще остается несколько часов
до наступления темноты. Я должен выяснить, когда я прибыл сюда. У меня
назначена встреча.
Еще до наступления темноты он подошел к Атетульке, ближайшей деревне
сапотеков. И благодаря тому, что неоднократно наблюдал за жизнью этой
деревни с помощью Трусайта II, быстро понял, какой сегодня день недели -- по
тому, чем занимались жители. Что касается даты, то в темпоральном поле не
произошло сколько-нибудь существенных ошибок: он прибыл, как было намечено,
и теперь мог познакомиться с деревней утром.
Он содрогнулся при мысли о том, что ему предстоит сделать, чтобы
приготовиться к встрече, а затем в сумерках пошел назад, к своему тайнику.
Он подождал ягуара, своего старого знакомца по прежним наблюдениям, свалил
его на землю стрелой с транквилизатором, затем убил и снял шкуру. Теперь он
мог появиться в деревню, закутанный в нее. Вряд ли жители деревни осмелятся
коснуться Человека-Ягуара, в особенности, если он назовет себя королем майя,
пришедшим из таинственной подземной страны Шибальба. Дни величия империи
майя давно ушли в прошлое, но тем не менее, их хорошо помнили. Сапотеки
постоянно жили в тени великой цивилизации майя прошедших столетий.
Вмешавшиеся явились Колумбу в образе Бога, в которого он верил -- Хунакпу
поступит так же. Разница была лишь в том, что ему придется прожить остаток
своей жизни с людьми, которых он будет обманывать и успешно манипулировать
ими.
В то далекое теперь время все это казалось превосходной идеей.
Кристофоро запретил капитанам всех судов приближаться к земле, пока
полностью не рассветет. Это был неизвестный берег, и, хотя они сгорали от
нетерпения вновь ступить на твердую почву, не было смысла рисковать хотя бы
одним судном, когда впереди их могли ожидать рифы и скалы.
Днем выяснилось, что он был прав. Подходы к берегу оказались
предательски опасными, и только благодаря умелому маневрированию Кристофоро
сумел довести суда до берега. Пусть теперь скажут, что я плохой моряк,
подумал он. Даже сам Пинсон не смог бы этого сделать лучше, чем я.
Однако никто из моряков, похоже, не был расположен признать его
мастерство судовождения. Они все еще не могли простить ему истории с
наградой Триа-ны. Ну, пусть дуются. Прежде чем путешествие закончится, все
они разбогатеют. Разве Господь не обещал ему столько золота, что даже
большому флоту будет не под силу перевезти его? Или Кристофоро подвела
память, и Господь не говорил этого?
Почему Он не разрешил мне записать его слова, когда они еще были свежи
в памяти! Но на это был запрет, и Кристофоро пришлось положиться только на
свою память. Ему было сказано, что здесь было золото, и он доставит его
домой.
-- На этой широте мы, должно быть, находимся у побережья Чипангу, --
сказал Кристофоро Санчесу.
-- Вы так думаете? -- спросил Санчес. -- Я не могу себе представить
часть испанского побережья, где не было бы никаких признаков человеческого
жилья.
-- Вы забыли свет, который мы видели прошлой ночью, -- сказал дон
Педро. Санчес промолчал.
-- А вы когда-нибудь видели землю, покрытую такой пышной
растительностью, -- сказал дон Педро.
-- Господь благословил это место, -- ответил Кристофоро. -- И он вручил
ее нашим христианским монархам -- королю и королеве.
Каравеллы двигались медленно, опасаясь сесть на мель на этом
мелководье. Когда они приблизились к ослепительно белому песчаному берегу,
из тени леса появились человеческие фигуры.
-- Люди! -- крикнул один из матросов. И в этом нельзя было усомниться,
поскольку на них не было ничего, кроме узенькой полоски на поясе. У них была
темная кожа, однако, подумал Кристофоро, не настолько темная, как у
африканцев, которых он видел раньше. И волосы у них были не курчавые, а
