же, будет подарком ей и ее семье, которые никогда не принадлежали к знати в
Португалии.
-- Я знаю эту семью, -- сказал Сантанхель.
-- Вы знакомы с матерью?
-- Она еще жива?
-- Кажется да, -- ответил Перес.
-- Тогда я понимаю. Я уверен, что эта старая дама дала ему ясно понять,
что, если он и может претендовать на принадлежность к дворянству, то только
благодаря ее семье. И Колону будет действительно приятно, если он сможет
взять реванш, так что любое притязание на принадлежность к настоящему
дворянству со стороны ее семьи будет удовлетворено только благодаря их
родственной связи с ним.
-- Ну вот, вы все понимаете.
-- Нет, отец Хуан Перес, я пока еще ничего не понимаю. Почему Колон
рисковал этим путешествием, только для того чтобы получить высокие титулы и
нелепые комиссионные?
-- Возможно, -- заметил отец Перес, -- потому что это путешествие не
конец его миссии, а только начало.
-- Начало! Что еще может быть нужно человеку, который нашел огромные
новые территории во славу Христа и на благо королевы? Которого сделали
вице-королем и адмиралом? Который получил превосходящие всякое воображение
богатства?
-- И вы, христианин, еще спрашиваете меня об этом? -- сказал Перес.
Затем он удалился.
Сантанхель считал себя христианином, но до него так и не дошел смысл
сказанного Пересом. Он перебрал в уме все возможные ответы, но все они
казались ему смехотворными, ибо какому смертному придет на ум поставить
перед собой столь возвышенные цели.
Но, с другой стороны, кто, кроме Колона, мог, даже помыслить о том,
чтобы получить монаршее согласие на безумное путешествие в неизведанные
западные моря с малой надеждой на успех предприятия? И все-таки Колон
добился этого. И теперь, если Колон возмечтает освободить Римскую империю от
завоевателей или освободить Святую Землю, или изгнать турок из Византии, или
изготовить механическую птицу, чтобы долететь до Луны, Сантанхель не станет
держать пари, что ему это не удастся.
Вот и наступил голод, пока только в Северной Америке, но нигде не было
излишков продуктов питания, чтобы помочь голодающим. Чтобы послать помощь,
требовалось ввести карточную систему во многих местах. Рассказы о
кровопролитных столкновениях и царящем хаосе в Северной Америке, побудили
народы Европы и Южной Америки ввести у себя карточную систему, для того
чтобы получить возможность направить туда хоть какую-то помощь. Хотя этого
будет и недостаточно, чтобы спасти всех.
Эта безнадежная нехватка продуктов явилась для человечества ужасным
ударом, не в последнюю очередь потому, что уже на протяжении двух поколений
люди привыкли считать, что мир, наконец, стал хорошим местом для жизни. Они
верили, что их время -- это время возрождения, восстановления,
реконструкции. Теперь они узнали, что оно -- всего лишь время арьергардных
боев в войне, исход которой был предрешен еще до того, как они появились на
свет. Все их труды были тщетны, потому что ничего нельзя было спасти. Земля
зашла безнадежно далеко по пути своей гибели.
Первые известия о проекте "Колумб" появились в самый разгар
переживаний, когда люди поняли, что их ожидает. Обсуждение проекта шло в
обстановке всеобщего уныния. Выбор, наконец, был сделан, пусть и не
единодушно, но подавляющим большинством голосов. А что в самом деле еще
оставалось? Смотреть, как умирают от голода их дети? Опять браться за оружие
и драться за последние клочки пригодной для сельского хозяйства земли? Разве
мог кто-нибудь с легким сердцем предпочесть будущее с ледниками, пещерами и
невежеством, когда, возможно, есть и другое, пусть не для них и их детей, но
для человечества в целом?
Манджам сидел вместе с Кемалем, который зашел подождать результатов
голосования. Когда пришло известие о принятом решении, а Кемаль знал, что
он-то наверняка отправится в прошлое, он одновременно успокоился и
испугался. Одно дело запланировать свою собственную смерть, когда она еще
далеко. А теперь уже оставалось всего несколько дней, прежде чем он
отправится в прошлое, и не более нескольких недель, прежде чем он предстанет
перед Колумбом и презрительно скажет: "Неужели ты думаешь, что Аллах
позволит христианам найти эти новые земли? Я плюю на твоего Христа! Он
слишком слаб, чтобы поддержать вас в борьбе с Аллахом! Нет Бога, кроме
Аллаха, и Магомет -- пророк его!"
Пройдут годы, и когда-то, в один прекрасный день, будущий сотрудник
Службы, возможно, увидит его, стоящего здесь, кивнет и скажет, что этот
человек остановил Колумба. Этот человек отдал свою жизнь, чтобы создать этот
прекрасный, спокойный мир, в котором мы живем. Этот человек подарил
человечеству будущее. Как когда-то до него -- Евесведер, этот человек выбрал
путь гуманизма.
Такую жизнь стоит прожить, подумал Кемаль. Заслужить себе место в
истории, чтобы его вспоминали наряду с самим Евсеведером.
-- Вы что грустны, друг мой? -- спросил Манджам.
-- Разве? -- сказал Кемаль. -- Ах да. И печален, и счастлив
одновременно.
-- Как вы думаете, Тагири смирится с этим? Кемаль с легким раздражением
пожал плечами.
-- Эта женщина непредсказуема. Всю жизнь она трудится ради этого дела,
и вот, пожалуйста, теперь мы вынуждены чуть ли не связать ее, чтобы помешать
выйти на улицу, призывая людей голосовать против того, чему она посвятила
свою жизнь!
-- Думаю, ее можно понять, Кемаль, -- сказал Манджам. -- Вы правы.
Именно благодаря ее силе воли и целеустремленности проект "Колумб" был
доведен до нынешней стадии. Она отвечала за него. И это бремя было слишком
тяжелым, чтобы она могла его нести одна. Теперь, однако, она может
испытывать какое-то внутреннее удовлетворение от того, что противилась
уничтожению нашего времени, от того, что окончательное решение было принято
без ее участия, и лишь воля огромного большинства человечества вынудила ее
подчиниться. Теперь ответственность за конец нашего времени лежит не на ней
одной. Ее разделяют множество людей. Теперь она может жить с пониманием
этого.
Кемаль мрачно усмехнулся.
-- Да, она может жить -- но сколько дней? А затем, в мгновение ока она
исчезнет вместе со всем человечеством. Так какое же сейчас это имеет
значение?
-- Имеет, -- сказал Манджам, -- потому что у нее еще есть эти несколько
дней, и потому, что эти несколько дней -- единственное будущее, которое у
нее осталось. Она проживет их с чистыми руками и умиротворенной душой.
-- Разве это не лицемерие? -- спросил Кемаль. -- Ведь она приложила к
этому руку не меньше, чем другие.
-- Лицемерие? Нет. Лицемер знает, что он в действительности собой
представляет, но старается скрыть это от других, чтобы воспользоваться их
опрометчивым доверием. Тагири мучается от того двусмысленного положения, в
котором она оказалась. Она не может жить, не сделав этого. И страшится того,
что не сможет жить, сделав это. Поэтому она скрывает это от самой себя, для
того чтобы сделать то, что она должна сделать.
-- Если тут есть какая-то разница, то ее чертовски трудно разглядеть,
-- заметил Кемаль.
-- Верно, -- сказал Манджам. -- Разница есть. И ее чертовски трудно
разглядеть.
По пути в Палос Кристофоро время от времени прижимал руку к груди,
чтобы ощутить жесткий пергамент, спрятанный за пазухой. Все ради тебя. Боже
милостивый, ты дал это мне, и теперь я использую это во славу Твою. Спасибо
Тебе, спасибо Тебе за то, что услышал мою молитву, и теперь Твой дар
разделит мой сын и Фелипа, моя покойная супруга.
День клонился к вечеру, отец Перес, ехавший рядом с ним, уже давно
замолчал, и тут в его душе вдруг всколыхнулось воспоминание. Его отец смело
делает шаг к столу, за которым сидят богато разодетые господа. Отец наливает
вино. Когда же все это могло быть? Ведь отец его ткач. Когда он наливал вино
господам? Что это я вспоминаю? И почему это воспоминание всплыло в моей
памяти именно сейчас?
Он не мог найти ответа. А лошадь устало двигалась вперед, с каждым
шагом поднимая пыль в воздух. Кристофоро размышлял о том, что ждет его
впереди. Сколько еще надо сделать, чтобы подготовиться к плаванию. Удастся
ли ему вспомнить, как это делается, когда прошло столько лет с тех пор, как
он в последний раз выходил в море. Неважно. Он вспомнит все, что
потребуется, он сделает все, что должен сделать. Самое страшное препятствие
уже позади. Его вознесли руки Христа, и Христос пронесет над водами и вернет
его домой. Теперь его уже ничто не остановит.
ГЛАВА IX. ПРОЩАНИЕ
Кристофоро стоял на корме, наблюдая за тем, как матросы готовят
каравеллу к отплытию. Ему безумно хотелось спуститься со своего
наблюдательного пункта и вместе с матросами ставить паруса, таскать на борт
последние, самые свежие съестные припасы, дать работу рукам, ногам, всему
телу, чтобы стать частью экипажа, частью живого организма корабля.
Но теперь у него другая роль. Господь избрал его, чтобы вести за собой
других, и вполне естественно, что капитан судна, да к тому же еще
командующий экспедицией, остается наверху, недосягаемый для матросов, как
сам Христос остается недосягаемым для церкви, которую он возглавляет.
Кристофоро знал, что люди, собравшиеся на берегу и на холмах,
спускающихся к морю, пришли сюда не для того, чтобы подбодрить человека,
отправляющегося выполнять свою высокую миссию. Они собрались здесь потому,
что Мартин Пинсон, их любимец, их герой, набрал команду из их сыновей и
братьев, дядьев и кузенов, а также друзей, чтобы отправиться в такое
отважное плавание к неведомым берегам, что оно казалось сущим безумием. Или,
наоборот, оно было столь безумным, что казалось отважным? И именно Пинсону
они доверяли; только он, в любых обстоятельствах, сможет вернуть им их
мужчин. Что им этот Кристобаль Колон? Просто придворный, который втерся в
доверие монархов и стал командующим по королевскому указу, а не благодаря
искусству мореплавателя. Они ничего не знали о том, как в детстве Кристофоро
проводил долгие часы в генуэзских доках. Они ничего не знали о его
путешествиях. О том, чему он так долго и упорно учился. О его планах и
мечтах. И, что самое главное, они не имели ни малейшего представления о том,
что Бог говорил с ним на берегу в Португалии, не так уж намного миль к
западу от Палоса. Они и не догадывались, что само это путешествие -- уже
чудо и что оно никогда не состоялось бы, если бы не Божье благоволение, а
потому оно не может закончиться неудачей.
Все было готово. Предотъездная суета стихла, сменившись усталостью,
затем ожиданием. Теперь все взоры устремились к Колону.
Смотрите на меня, думал Кристофоро. Когда я подниму руку, я изменю мир.
Несмотря на все ваши труды, никто из вас не сможет сделать этого.
Он сжал руку в кулак и поднял ее высоко над головой. Все радостно
закричали, когда матросы отдали швартовы и каравеллы плавно отошли от
берега.
Три полых серого цвета полушария составляли треугольник, напоминая три
гигантские чаши, расставленные на обеденном столе. Каждая была начинена
оборудованием, предназначенным для различных задач, возложенных на Дико,
Хунакпу и Кемаля. В каждом полушарии находилась также часть библиотеки,
собранной и сохраненной Менджамом и его тайным комитетом. Если хотя бы
одному из них удастся достичь прошлого и изменить его так, что нынешнее
будущее будет уничтожено, тогда любая часть библиотеки будет содержать
