сам "искрил", как ненормальный, так что этот человек тоже
должен был меня видеть, если только они не послали кого-то с
совсем уж слабыми способностями.
Но оказалось, так оно и есть. Он просто топтался по
комнате и, видимо, надеясь меня зацепить, размахивал ножом -
я слышал свист. Меня он просто не видел.
А я все это время старался завестись, но ничего не
выходило. По желанию никогда нельзя разозлиться. Может
быть, у хорошего актера это получится, но я не актер.
Короче, я был напуган и "искрил", но никак не мог послать
импульс в него. И чем больше об этом думал, тем спокойнее
становился.
Вроде как всю жизнь носишь с собой автомат и время от
времени случайно отправляешь на тот свет людей, которым
совсем не желаешь зла, а когда тебе в первый раз
действительно нужно кого-нибудь пристрелить, автомат
заедает.
Я перестал злиться. Просто сидел там, понимая, что скоро
умру и что наконец научился держать себя в руках, не убивая
людей направо и налево, - мне уже совсем не хотелось
покончить с собой, но как раз теперь-то меня и прикончат.
Только у них не хватило духу сделать это в открытую, и они
отправили человека перерезать мне глотку во сне. Мои
дорогие любящие родители, которых я не видел столько лет,
тоже были на том совещании, где все это решалось. Черт,
папочка и сейчас стоял внизу, ждал, когда убийца спустится
вниз и скажет, что со мной покончено. Будет ли он меня
оплакивать? Нет, мол, больше на свете моего маленького
мальчика... Лежит теперь Мик в сырой, холодной земле...
И вот тут-то я завелся по-настоящему. Все очень просто.
Не надо специально себя заводить, надо лишь подумать о
чем-то таком, что тебя разозлит. Я уже весь "искрил" от
страха, а тут еще и завелся, так что теперь во мне этого
дела оказалось больше, чем нужно. Только выпустив свой
импульс, я послал его не в того типа, что топтался с ножом
по комнате. Огненный шар во мне сам рванулся вниз, через
пол, и прямо в моего дорогого папочку. Я слышал, как он
кричит. Он сразу все почувствовал, И я почувствовал. Я
ведь не собирался этого делать. Мы впервые встретились
всего за несколько часов до того, но он ведь был моим отцом,
а ему досталось больше, чем доставалось от меня кому-нибудь
другому за всю мою жизнь. Я не собирался убивать отца,
ей-богу. Это же дико.
Потом я вдруг словно ослеп. В первую секунду мне
показалось, что это ответный импульс, "искры", но я тут же
понял, что включился верхний свет в комнате. До человека с
ножом наконец дошло, что ему же будет лучше, когда видно,
что делаешь. К счастью, свет ослепил его так же, как и
меня, иначе я бы и понять ничего не успел, а он уже всадил
бы в меня нож. Пока он моргал, я успел перебраться в
дальний угол комнаты.
Надо сказать, я никакой не герой, но в тот момент
подумал, что брошусь на этого типа.
Потом я вдруг сообразил. Идею подсказали провода в
стенах с бегущим по ним током. Это ведь электричество, и та
леди в Роаноке говорила про мою "биоэлектрическую систему",
так что я подумал: вдруг что-то получится?
Сначала я хотел что-нибудь закоротить, устроить короткое
замыкание, но во мне не настолько много электричества.
Затем решил попробовать вроде как подключиться к сети, чтобы
добавить силы своим импульсам, но вовремя одумался, потому
как это все равно что сесть на электрический стул. Может,
мне это и удалось бы, но тут, если ошибешься, то уже точно
конец.
Однако кое-что я все-таки мог. Рядам на столике стояла
лампа. Я содрал с нее абажур и швырнул его в того типа - он
все еще стоял у двери и соображал, что это за крик -
раздался внизу. Я схватил лампу, включил ее, а затем разбил
лампочку о столик - посыпались искры, и она погасла.
Я держал лампу в руке, как дубину, чтобы он подумал,
будто я именно так и собираюсь ею воспользоваться. Наверно,
если бы мой план не сработал, я бы так и поступил -
попытался бы выбить нож лампой. Но пока он смотрел на меня,
готовясь броситься вперед, я вроде как ненамеренно опустил
лампу разбитым концом на кровать и воспользовался своими
"искрами", скопившимся во мне зарядом злости. Я не мог
метнуть заряд в того типа - вернее, мог, но это было бы как
с водителем автобуса: смерть, например, от рака легкого
через шесть месяцев. К тому времени я бы уже полгода как
дал дуба от многочисленных ножевых ран.
Короче, я качал "искры" и гнал их по руке, а затем
дальше, через всю лампу, словно растягивал свою тень. И
получилось! "Искры" текли до конца лампы и накапливались
там беспрерывно, а я тем временем думал о том, как папаша
Лем решил убить меня, потому что я посчитал его дочь
уродиной, и как он заставил меня убить отца, хотя я и
знал-то его меньше, чем полдня, и все это время заряжался,
заряжался...
Наконец зарядился достаточно, и внутри разбитой лампочки
начали проскакивать искры - прямо по простыне. Настоящие
искры, которые я не только чувствовал, но и видел. Через
две секунды постель вспыхнула, и вот тут-то я размахнулся
лампой, вырвал шнур из розетки и швырнул ее в этого типа.
Он присел, а я в ту же секунду сгреб с постели горящее
покрывало и бросился на него. Я не знал, на ком из нас
раньше загорится одежда, но подумал, что это будет слишком
для него неожиданно, и он не догадается ткнуть меня ножом
через покрывало. Так и вышло: он выронил нож и попытался
сбросить с себя покрывало, что ему не очень-то удалось.
Затем он рванулся к двери, но я двинул его носком ботинка по
лодыжке, и он растянулся на полу, все еще сражаясь с
покрывалом.
Я схватил его нож и полоснул ему по ноге, сзади. Нож
оказался острый, как бритва. Может, я был здорово зол и
испуган и потому полоснул сильнее, чем мне казалось, но
получилось чуть не до самой кости. Он все еще боролся с
горящим покрывалом и кричал, кровь хлестала, а огонь уже
перекинулся на обои, и я подумал, что у меня будет больше
шансов смыться, когда им придется тушить пожар.
Еще я подумал, что не очень-то далеко убегу, если сгорю
вместе с домом, и понял, что человек, который пришел меня
убивать, уже горит. Это сделал с ним я, сделал что-то столь
же ужасное, как рак. Но мне было все равно: я убил столько
народа, что теперь это никак меня не задело, тем более что
он сам пытался меня убить. И никакой жалости к нему я не
испытывал, потому что старому Пелегу было ничуть не лучше.
По правде сказать, мне даже стало легче - я вроде как
поквитался с ними за смерть Пелега, хотя на самом деле обоих
убил я сам. И если вы спросите, как можно сквитаться за
Пелега, убив кого-то еще, то я скажу, что в этом все-таки
есть какой-то смысл, - я ведь по их вине рос в приюте, а не
там, среди своих. А может, смысл был в том, что этот тип
заслуживал смерти, а старый Пелег - нет, и тот, кто
заслуживал, должен был умереть смертью такой же страшной.
Не знаю. Я тогда об этом и не раздумывал. Просто слышал,
как он кричит, но даже не хотел ему помочь... Нет, я не
злорадствовал, не думал: "Гори, сволочь, так тебе и надо",
- но в то же время чувствовал, что я не человек - монстр,
чудовище, как мне всегда и казалось. Вроде тех, что бывают
в фильмах ужасов. А тут прямо как из фильма про
какого-нибудь садиста-убийцу: человек катается по полу,
горит и кричит, а чудовище стоит посреди огня, и ему хоть бы
что.
Меня огонь даже не тронул. Все вокруг горит, а передо
мной пламя словно отступает - столько во мне искр от
ненависти к самому себе, что ему просто не подойти. Я с тех
пор много об этом думал. В том смысле, что даже этот
шведский ученый не знает о биоэлектрических делах все до
конца. Может быть, когда я завожусь и начинаю сильно
"искрить", получается так, что меня нельзя убить. Может,
эти генералы в гражданскую войну вот так и скакали по полю
боя под пулями, - или это про другого генерала, во вторую
мировую? - и ничего им не делалось. Может, когда ты
слишком сильно заряжен, с тобой просто ничего не может
случиться. В общем, не знаю. Но когда я решил двигаться и
открыл дверь, горела уже вся комната и сама дверь. Однако я
просто открыл ее и вышел в коридор. Сейчас вот у меня на
руке повязка - это доказывает, что раскаленную дверную ручку
я без всякого вреда схватить все же не мог, но ни один
человек не выжил бы там, а я вышел, и хоть бы волосок
пригорел.
Я не знал, кто есть в доме, но побежал вниз. Определять
людей по искрам мне еще было непривычно, так что я даже не
догадался проверить. Просто спустился вниз с этим
окровавленным ножом в руке. Однако нож оказался не нужен:
все убежали еще до того, как я спустился на первый этаж.
Все, кроме отца. Он лежал посреди гостиной, сжавшись в
комок, - голова в луже блевотины, а зад в луже крови- и весь
трясся, словно от холода. Я его в самом деле убил, потому
что внутри у него, наверно, ни одного живого места не
осталось. Скорее всего он меня даже не заметил. Но
все-таки это был мой отец, и даже чудовище не оставляет
своего отца в горящем доме. Я хотел его вытащить на улицу и
схватил за руки.
Только я совсем забыл, что до предела заряжен. Едва я к
нему прикоснулся, как все эти искры просто рванулись из меня
и обволокли его целиком. Никогда раньше со мной такого не
случалось - он весь засветился, как будто часть меня самого,
и словно утонул в моем сиянии. Я совсем этого не хотел, но
напрочь забыл, что мне нельзя его трогать. Я хотел спасти
его - попытаться спасти, - а вместо этого всадил в него
такой заряд, какого никогда никому еще не перепадало. Тут я
просто не выдержал и закричал.
Потом все-таки вытащил отца на улицу. Он весь обмяк, но
даже если я его и убил, превратив все внутренности в желе, я
не хотел, чтобы он оставался в горящем доме. Мне только про
это и думалось, а еще про то, что я должен сам пойти в дом,
подняться по лестнице, загореться и умереть. Но, как вы
догадываетесь, я ничего такого не сделал. Вокруг все орали:
"Пожар! Пожар! Близко не подходить!", - и я решил, что
лучше, пока не поздно, смыться. Тело отца лежало на лужайке
перед домом. Мне показалось, я слышал выстрелы, или это
дерево трещало в огне - не знаю. Я обошел вокруг дома и
бросился к дороге, а когда на пути попадались люди, они
просто разбегались в стороны, потому что даже самый
последний балбес в этой деревне мог видеть мои искры - так я
здорово завелся.
Бежал я, пока не кончился асфальт. Дальше шла грунтовая
дорога. Луну заволокло облаками, так что я почти ничего не
видел и то и дело наталкивался на кусты. Один раз я
свалился и, оглянувшись назад, увидел огонь. Горел уже весь
дом и даже деревья над ним. Дождя и в самом деле давно не
было, так что деревья стояли сухие, и я подумал, что сгорит,
наверное, не один только дом, У меня даже возникла надежда,
что они за мной не погонятся.
Глупо, конечно, чего там говорить. Если уж они решили
прикончить меня только потому, что я отверг дочку папаши
Лема, то как же они отреагируют, когда я, считай, сжег их
тайный городишко? Понятное дело, как только им станет
понятно, что я сбежал, они бросятся в погоню, и мне еще
повезет, если пристрелят сразу.
Я подумал: была не была- срежу через лес и где-нибудь
спрячусь, но потом решил, что лучше идти по дороге как можно
дольше, пока не увижу свет фар. Неожиданно дорога
кончилась. Вокруг - одни кусты и деревья. Я двинулся назад
и попытался отыскать развилку. Долго плутал, как слепой в
траве, то и дело теряя колеи грунтовой дороги, и тут увидел
свет фар в той стороне, где горели дома, их уже горело по
крайней мере три. Они наверняка поняли, что городку конец,
и, оставив лишь несколько человек, чтобы вывести детей в
безопасное место, бросились за мной в погоню. Во всяком
случае, я бы именно так и поступил, и черт с ним, с раком,
они ведь понимали, что всех сразу мне не одолеть. А я даже
не мог отыскать дорогу. Когда их машины окажутся достаточно
близко, смываться будет уже поздно...
Только я собрался рвануть в лес, как прямо передо мной,
футах в двадцати, вспыхнули фары. Я чуть в штаны не
напустил от испуга. "Все, - подумал. - Теперь, Мик Уингер,
тебе точно конец".
