В то же мгновение она вдруг превратилась в самую обычную
женщину. Не уродину, конечно, но и не настолько уж
красивую. Одни лишь глаза горели. Я снова испугался, и мне
захотелось уйти: теперь я начал понимать, что она что-то
такое со мной делает. Однако я дал слово и остался на
месте.
- Вот так это и началось, - сказала она.
- Что именно?
- То, что ты чувствовал. То, что я заставила тебя
почувствовать. Это действует только на людей вроде тебя.
Другие ничего не улавливают.
- Что я чувствовал? - Я догадывался, что она имеет в
виду, но не знал наверняка, говорим ли мы об одном и том же.
И меня здорово раздражало, что она понимает, как я о ней
думал несколько минут назад.
- А вот что, - сказала она, и у меня снова не осталось в
голове ни одной мысли, кроме как о ней.
- Прекрати, - попросил я.
- Уже.
- Как ты это делаешь?
- Это все умеют понемногу. Женщина глядит на мужчину, и,
если он ей интересен, ее биоэлектрическая система
срабатывает и меняет определенные запахи, он их чувствует и
обращает внимание.
- А наоборот?
- Мужчины свои запахи всегда издают, Мик. Погоды это не
делает. Если женщине что-то приходит в голову, то отнюдь не
из-за крепкого мужского духа. И, как я говорила, это умеют
все. Только на некоторых мужчин действует не запах женщины,
а сама ее биоэлектрическая система. Запах- это ерунда. Ты
чувствуешь тепло огня. То же самое происходит, когда ты
убиваешь людей, Мик. Если бы ты не мог этого делать, ты бы
не воспринимал так сильно мои притягивающие импульсы.
Конечно, я не все сразу понял.
Я был напуган тем, что она все про меня знала и могла
делать со мной, что захочет, но в то же время меня
обрадовало, что она, похоже, знала какие-то ответы на
мучившие меня вопросы. Например, почему я убиваю людей,
хотя совсем к этому не стремлюсь.
Однако когда я попросил ее объяснить про меня; она не
смогла.
- Мы еще только начинаем познавать себя, Мик. В Швеции
есть один ученый, который работает в этом направлении, и мы
посылали к нему кое-кого из наших людей. Мы читали его
книгу, и кто-то из нас, возможно, даже ее понял. Но я
должна сказать, Мик, что из-за одних только наших
способностей мы не становимся умнее других. Никто из нас не
заканчивает колледж быстрее - только преподаватели, которые
срезают нас на экзаменах, умирают, как правило, несколько
раньше других.
- Значит, ты такая же, как я! Ты тоже это умеешь!
Она покачала головой.
- Нет, пожалуй. Если я очень на кого-то разозлюсь, если
я буду ненавидеть этого человека и очень-очень стараться не
одну неделю, тогда, может быть, он заработает у меня язву.
Твои же способности совсем на другом уровне. Твои и твоих
родственников.
- У меня нет никаких родственников.
- Есть, и именно поэтому я здесь, Мик. Эти люди с самого
твоего рождения знали, на что ты способен. Они знали, что,
не получив вовремя материнскую грудь, ты будешь не просто
плакать, нет, - ты будешь убивать. Сеять смерть прямо из
колыбели. И они спланировали твою жизнь с самого начала.
Поместили тебя в приют, позволив другим людям, всем этим
доброхотам, болеть и умирать, с тем чтобы после, когда ты
научишься обуздывать свои способности, разыскать тебя,
рассказать, кто ты есть, и вернуть домой.
- Значит, ты тоже из моих родственников? - спросил я.
- Нет, - ответила она. - Я здесь потому, что должна
предупредить тебя о них. Мы наблюдали за тобой долгие годы,
и теперь пришло время.
- Пришло время? Теперь? Я пятнадцать лет провел в
приюте, убивая всех, кто обо мне заботился! Если бы они
пришли и сказали: Мик, ты должен сдерживаться, ты несешь
людям страдания и смерть. Если бы кто-то просто сказал:
Мик, мы твои родные, и с нами ты будешь в безопасности, -
тогда я, может быть, не боялся бы всего на свете так сильно
и не убивал бы людей. Это вам не пришло в голову?
Я вдруг заметил, как она напугана, потому что весь
"заискрился", и понял, что еще немного, и я метну весь этот
смертоносный поток в нее. Я отпрыгнул назад и закричал:
"Не смей меня трогать!" Прикоснись она ко мне, я бы уже- не
сдержался, и тогда мой заряд ненависти пронзил бы ее
насквозь, превратив ее внутренности в искромсанное месиво.
Но она тянулась ко мне, наклоняясь все ближе и ближе, а я
отползал, упираясь локтями в дерево, потом вцепился в него
руками, и оно словно всосало все мои искры - я как будто
сжег его изнутри. Может, убил, не знаю. А может, оно было
слишком большое, и ничего с ним не сделалось, но, так или
иначе, дерево вытянуло из меня весь огонь, и в этот момент
она до меня все- таки дотронулась - никто никогда так ко мне
не притрагивался: ее рука лежала у меня за спиной и
обнимала за плечо, а губы почти над самым ухом шептали:
"Мик, ты ничего мне не сделал".
- Оставь меня в покое, - сказал я.
- Ты не такой, как они, разве тебе непонятно? Им
нравится убивать, они делают это ради выгоды. Только им до
тебя далеко. Им обязательно нужно дотронуться или быть
очень близко. И воздействовать приходится дольше. Они
сильнее меня, но до тебя им далеко. Они непременно захотят
прибрать тебя к рукам, Мик, но в то же время они будут
настороже. И знаешь, что напугает их больше всего? То, что
ты не убил меня, и то, что ты способен сдерживать себя вот
так.
- Не всегда. Этот водитель автобуса...
- Да, ты не совершенен. Но ты стараешься. Стараешься не
убивать. Разве ты не видишь, Мик? Ты не такой, как они.
Может, они твоя кровная родня, но ты не их породы, и они
поймут это, а когда поймут...
Из всего, что она сказала, у меня в мыслях застряли
только слова о кровной родне.
- Мама и папа... Ты хочешь сказать, что я их увижу?
- Они зовут тебя прямо сейчас, и поэтому я должна была
тебя предупредить.
- Зовут?
- Да, так же, как я призвала тебя на этот холм. Только я
не одна, конечно, это сделала, нас было много.
- Я просто решил забраться сюда, чтобы не торчать на
дороге.
- Просто решил пересечь шоссе и влезть на этот холм, а не
на тот, ближний? Вот так оно и действует. У человечества
всегда присутствовала эта способность, только мы о ней не
догадывались. Группа людей может вроде как сгармонизировать
свои биоэлектрические системы, позвать кого-нибудь домой, и
спустя какое-то время человек приходит. А иногда целые
нации объединяются в своей ненависти к кому-то одному.
- Почему вы меня просто не убили? - спросил я.
А она спокойно так, словно у нас любовный разговор, - и
лицо ее близко-близко - говорит:
- Я не раз смотрела на тебя сквозь прицел, Мик, но так и
не сделала этого. Потому что разглядела в тебе что-то
особенное. Может быть, я поняла, что ты пытаешься бороться
с собой. Что ты не хочешь использовать свою способность,
чтобы убивать. И я оставила тебя в живых, думая, что
однажды окажусь рядом, вот как сейчас, и, рассказав тебе,
что знаю, подарю немного надежды.
Я подумал, что она, может, имеет в виду надежду узнать
когда-нибудь, что родители живы и будут рады встрече со
мной, и сказал:
- Я слишком долго надеялся, но теперь мне ничего не надо.
После того как они бросили меня и оставили в приюте на
столько лет, я не хочу их видеть, и тебя тоже: ни ты, никто
другой даже пальцем не пошевелили, когда можно было
предупредить меня, чтобы я не заводился на старого Пелега.
Я не хотел его убивать, но просто ничего не мог с собой
сделать! Мне никто не помог!
- Мы спорили об этом. Мы ведь знали, что ты убиваешь
людей, пытаясь разобраться в себе и укротить эту твою
способность. Подростковый период еще хуже, чем
младенчество, и мы понимали, что, если тебя не убить, умрет
много людей, в основном те, кого ты любишь. То же самое
происходит с большинством подростков в твоем возрасте:
больше всего они злятся на тех, кого любят, но ты при этом
еще и убиваешь, да, против своей воли. Но как это
отражается на твоей психике? Что за человек из тебя
вырастает? Некоторые из нас говорили, что мы не имеем права
оставлять тебя в живых, даже для изучения, - это, мол, все
равно, что заполучить лекарство от рака и не давать его
людям только из желания узнать, как скоро они умрут. Как
тот эксперимент, когда правительственные чиновники
распорядились не лечить нескольких больных сифилисом, чтобы
выяснить в подробностях, как протекают последние стадии,
хотя этих людей можно было вылечить в любой момент. Но
другие говорили: Мик не болезнь, и пуля не пенициллин. Я
сама говорила им, что ты особенный. Да, соглашались они,
особенный, но он убивает больше, чем другие детишки. Тех мы
стреляли, сбивали грузовиками, топили; теперь нам попался
самый страшный из них, а ты хочешь сохранить ему жизнь.
Я, ей-богу, даже заплакал, потому что лучше бы они меня
убили; но я впервые узнал, что есть люди, которые из-за меня
спорят, и кто-то считает, что я должен жить. И хотя я не
понял тогда, да и сейчас не понимаю до конца, почему меня не
убили, вот это меня, может, и проняло, что кто-то знал про
меня и все же решил не нажимать на курок. Я тогда
разревелся, как ребенок.
Короче, я плачу, а она меня обнимает и все такое, и до
меня вскоре дошло ее желание, чтобы я ее сделал прямо там.
Но когда понял это, мне даже стало как-то противно.
- Как ты можешь об этом думать? - говорю. - Мне нельзя
ни жениться, ни иметь детей! Они будут такие же, как я!
Я натянул штаны, застегнул рубашку и даже не повернулся к
ней, пока она одевалась.
- Я могла бы заставить тебя, - сказала она. - Могла.
Эта способность, что позволяет тебе убивать, делает тебя
очень восприимчивым. Я могла бы заставить тебя совсем
потерять голову от желания...
- Почему же ты этого не сделала?
- А почему ты не убиваешь, когда можешь с собой
справиться?
- Потому что никто не имеет на это права.
- Вот именно.
- И потом ты лет на десять старше меня.
- На пятнадцать. Я почти в два раза старше тебя. Но это
не важно. - Или, может, она сказала: "Это не имеет
значения. Если ты уйдешь к своим, можешь не сомневаться, у
них для тебя уже приготовлена какая-нибудь милашка, и уж
она-то, точно, лучше меня знает, как это делается. Она тебя
так накрутит, что ты сам из штанов выпрыгнешь, потому что
именно этого они от тебя и хотят. Им нужны твои дети. Как
можно больше. Ведь ты сильнее всех, кто у них был с тех
пор, как дедуля Джейк понял, что способность напускать порчу
передается по наследству и можно плодить таких людей, как
собак или лошадей. Они тебя используют как племенного быка,
но когда узнают, что тебе не нравится убивать, что ты не с
ними и не собираешься выполнять их приказы, они тебя убьют.
Вот поэтому я и явилась предупредить, что они уже зовут
тебя. Мы знали, что пришло время, и вот я здесь".
Я еще много чего не понял тогда. Сама мысль, что у меня
есть какие-то родственники, уже казалась странной, и я даже
как-то не беспокоился, убьют они меня или будут как-то
использовать. Больше всего я думал в тот момент о ней.
- Я ведь мог тебя убить.
- Может, мне было все равно, - сказала она. - А может,
это не так просто.
- Ты все-таки скажешь, как тебя зовут?
- Не могу.
- Почему?
- Если ты станешь на их сторону и будешь знать, как меня
зовут, тогда-то меня точно убьют.
- Я бы никому не позволил.
Она ничего на это не ответила, потом подумала и сказала:
- Мик, ты не знаешь, как меня зовут, но запомни одно: я
надеюсь на тебя, верю в тебя, потому что знаю, ты хороший
человек и никогда не хотел никого убивать. Я могла бы
заставить тебя полюбить меня, но не сделала этого, потому
что хочу, - чтобы ты сам выбирал, как тебе поступить. А
самое главное, если ты будешь на нашей стороне, у .нас
появится шанс узнать, какие хорошие стороны есть у этой
твоей способности.
Понятное дело, я об этом тоже думал. Когда я увидел в
кино, как Рэмбо косит всех этих маленьких коричневых солдат,
мне пришло в голову, что и я так могу, только без всякого
оружия. А если бы меня взяли в заложники, как в том случае
с Ахиллом Лауро, никому бы не пришлось беспокоиться, что
