письмо - и направили меня в полицию. Там я узнал, что розыски его пока не
увенчались успехом, и, поскольку он, как и я сам, не имел, оказывается,
близких родственников, которые стали бы настаивать на продолжении розыска,
дело было недавно прекращено. Хотя, как заявил мне инспектор, в нем еще
стоило бы покопаться. Убедившись в невозможности узнать от меня что-либо
новое, инспектор не стал особенно распространяться, но и рассказанного им
для меня оказалось вполне достаточно. Взломав замок в квартире моего
товарища, полицейские обнаружили странную картину: весь потолок в его
комнате был покрыт следами копоти, на полу в середине был нарисован мелом
пятиугольник и валялись осколки стеклянной банки вымазанные, как выразился
инспектор, какой-то вонючей дрянью, а под диваном нашли расшитую золотом
мягкую домашнюю туфлю того фасона, что носили богатые женщины на древнем
Востоке, а также золотую серьгу с большим сапфиром. Никаких бумаг или
записей, которые проливали бы свет на причину исчезновения моего товарища,
обнаружить в квартире не удалось.
Возвращаясь назад, я не мог отделаться от мысли, что беда, постигшая
моего товарища - а в его гибели я теперь совершенно не сомневался -
вызвана исключительно моей собственной беспечностью. Но кто мог ожидать
такого страшного поворота событий? У него в руках оказались рецепты вызова
потусторонних сил, он узнал способ заставить их работать на себя - и, судя
по всему, не преминул этим способом воспользоваться, ведь не зря же в
комнате появились туфля и серьга с сапфиром - но не было им перед тем
прочитано наставление Аггронуса об особой осторожности, потребной от
решившегося эти силы освободить. За все, что достается человеку при
посредстве этих сил, предостерегал Аггронус, так или иначе приходится
расплачиваться, и всякий обратившийся к ним становится подвержен их
обратному влиянию. Возможно, только в страхе перед этим обратным
воздействием он сам, обладая всеми необходимыми знаниями, не решился
применить их даже для спасения собственной своей жизни. Возможно,
расплата, которая могла его ожидать, казалась Аггронусу гораздо страшнее
мучительной смерти на костре.
И только тут до меня впервые дошло, что и сам я с некоторых пор
становлюсь подвержен обратному воздействию этих сил. Я еще не понимал
тогда, чем именно могут они мне грозить, но не сомневался, что уже в самом
ближайшем будущем они заявят о себе, и ждал, каждую минуту ждал их
зловещего проявления. Состояние мое не так-то просто выразить словами, но
меня, несомненно, хорошо поймут все те, кто подвергался смертельной
опасности, кому приходилось убегать и скрываться, видя возможного врага в
каждом встречном человеке и слыша опасность в каждом шорохе. Это ощущение
опасности, которая может меня подстерегать, как бы отдалило меня от всех
остальных людей, потому что никто из них не смог бы оказать мне помощи.
Так, наверное, чувствует себя среди здоровых людей человек безнадежно
больной. И так же, как безнадежно больного, меня перестали волновать
проблемы, казавшиеся еще совсем недавно жизненно важными, я понял их
бренную, сиюминутную сущность и сумел - мне так кажется - хоть в какой-то
мере от них отрешиться.
Когда я вернулся домой, то вместе с выходными у меня оставалось еще
четыре свободных дня. По крайней мере, это время я мог посвятить изучению
того, сколь же серьезные беды навлек на себя, неосторожно обратившись к
силам тьмы для отмщения ректору. Едва вернувшись домой, даже не
распаковывая дорожного чемодана, я уселся за повторное, подробное и
заинтересованное чтение сочинения Аггронуса. Теперь, когда я оказался в
положении человека, само существование которого может в любой момент быть
прервано вмешательством вполне реальных и материальных потусторонних сил,
его философские воззрения перестали казаться мне путаными и неясными.
Ощущение постоянной опасности наполнило их смыслом, вдохнуло в них жизнь,
и те строки, которые прежде оставили бы меня совершенно равнодушным или же
заставили бы в недоумении пожать плечами, теперь воспринимались как
откровения высшего разума. Никогда прежде не думал я, что можно читать
средневековый трактат с таким всепоглощающим вниманием, когда начисто
забываешь о сне, о пище, обо всем, что тебя окружает, и только эти строки,
выведенные рукою давно умершего автора, и составляют единственную
реальность. Мне и прежде, конечно, приходилось запоем читать древних
авторов, недаром же я специализировался по средневековой литературе, но
чтение того времени скорее подобно было труду естествоиспытателя,
производящего, скажем, вскрытие нового, открытого им вида лягушки. Сейчас
же, читая, я не исследовал - я просто открывал для себя новый мир.
Конечно, многое, как и прежде, оставалось для меня непонятным, а
зашифрованные участки приходилось снова пропускать, не понимая их
содержания. Но Аггронус был поистине мудр - зашифровав ответы на вопрос
КАК, он, тем не менее, полностью и обстоятельно отвечал на вопрос ЧТО.
Когда на третий день почти непрерывного чтения я отложил, наконец,
последний лист манускрипта, то уже достаточно ясно представлял, что же мне
теперь грозило. И, хотя бы отчасти, я знал благодаря расшифрованным
фрагментам текста, как же мне теперь уберечься от этих опасностей.
Во-первых, я абсолютно точно выяснил, что мне никогда не следует
вызывать себе в помощь духа-всесильца, как это сделал, судя по
обстоятельствам своего исчезновения, мой несчастный товарищ. Власть,
которую благодаря изложенным в книге заклятиям обретает человек над этим
духом, вскоре ослабевает, и тогда несчастный очень быстро оказывается в
полной власти всесильца. А тот никогда не щадит своих жертв и изощренно
мстит за унижение, каковым является для него пусть и кратковременное, но
подчинение простому смертному. А достаточно лишь чуть-чуть ошибиться при
вычерчивании пентаграммы - и неосторожный с самого начала окажется в
полной власти этого духа. Аггронус приводил немало примеров того, как
трагически оканчивались жизненные пути всех, всех без исключения, кто
посягнул на власть над всесильцем - подумать только, при первом чтении я
воспринял эти рассказы лишь как досужие вымыслы! - и предостерегал будущих
естествоиспытателей против неосторожного обращения с заклятиями, хотя бы
отдаленно связанными с этим духом. К моему величайшему облегчению заклятия
"действа противу злейшего врага" относились совсем к другим областям
потустороннего мира.
Но зато губители ко мне уже подбирались. Пока, правда, они лишь
примеривались, но и это мне уже совсем не нравилось. Постоянно приходилось
быть настороже: то вдруг отваливалась ручка у чайника, и меня едва не
обдавало кипятком, то обрушивалась - в мое, к счастью, отсутствие -
книжная полка, висевшая над моим любимым креслом, то, что пока казалось
самым скверным, вдруг резко падал напор холодной воды как раз в тот
момент, когда я намыленный забирался под душ. Все это, правда, могло бы
произойти с каждым, и временами мне казалось, что я принимаю за действие
потусторонних сил события совершенно случайные, но в глубине души я был
уже твердо убежден - губители подбираются ко мне и отныне не оставят меня
в покое.
Надо было срочно принимать какие-то меры защиты, и единственное, что
я смог придумать - это вызвать духа-охранителя. Все остальные возможности,
в том числе и радикальное средство - обратный оговор - были мне недоступны
из-за полной невозможности достать все необходимые компоненты для
приготовления заговорных составов или из-за незнания так и оставшегося
зашифрованным заклятия. Да и сам вызов духа-охранителя, по правде говоря,
был бы мне совершенно недоступен, если бы не одна хитрость - так
называемая "магия представления". Не знаю, приходило ли в голову
кому-нибудь из чернокнижников воспользоваться этой магией так, как это
сделал я, но если такое и случалось, Аггронус об этом не упоминал. Да и
сам я, не будь ситуация столь тревожной, вряд ли додумался бы до такого
вот применения магии представления. Просто теперь я не видел другого
выхода.
Дело в том, что в числе ингредиентов, необходимых для проведения
действа по вызову духа-охранителя - достаточно экзотических, но, в
основном, вполне доступных и сегодня - значился клок рыжих, обязательно
рыжих волос из хвоста единорога. Если я мог правдами и неправдами добыть
все остальное, то шерсть из хвоста единорога была совершенно недоступна,
ибо единорог - зверь фантастический, в природе не встречающийся. Не
прочитай я в книге Аггронуса о магии представления, у меня просто-напросто
опустились бы руки.
Единорога я соорудил из старого воротника, кое-как скрепив его
булавками и приделав вместо рога шариковую ручку. Комната был наполнена
тянущимся с кухни дымом - я только-только потушил начавшийся было там
пожар - в прихожей оставалась не вытертая с утра лужа после того, как
прорвало трубу в ванной, и я очень спешил, опасаясь, что вот-вот
произойдет еще что-нибудь похуже. Но я понимал, что главное - это не
перепутать слова заклятия. Повторной попытки у меня, возможно, уже не было
бы. Видимо, мне это удалось - я сужу по результату. Заклятие было
слабенькое, хватило его всего на пару секунд, но клок шерсти из хвоста
ожившего вдруг единорога я вырвать сумел. Эта тварь, правда, в долгу не
осталась и успела изрядно боднуть меня в бровь, но тогда мне было не до
таких мелочей.
Когда я произносил третье заклятие по вызову духа-охранителя, на
кухне что-то рвануло, и это чуть не испортило все дело. Но отвлекаться я
не стал. Я раскалил в пламени свечи золотое кольцо и прожег им кожу
лягушки, натянутую на череп бабуина. В тот же момент погас свет, в углу
что-то вспыхнуло, повалил густой дым, и, падая на пол, я думал, что это
конец.
Но это было только начало. Когда я пришел в себя, то увидел, что в
кресле перед телевизором сидит мой столь желанный дух-охранитель.
Ошибаются те, кто думает, что потусторонние силы проявляются в нашем
мире в каком-то сверхъестественном виде. Противоестественный - так будет
точнее. Мой дух-охранитель внешне напоминал человека, но чем дольше я
вглядывался в него, чем лучше его узнавал, тем это сходство становилось
для меня все менее очевидным. Он был невысок и кривоног, с солидным
брюшком, и явился ко мне одетым в невероятные лохмотья. Лицо его гораздо
больше напоминало человеческое, чем те жуткие личины, что мы привыкли
видеть в фильмах ужасов, и лишь землистый цвет кожи и поросшие сероватой
шерстью длинные уши с первого взгляда выдавали его нечеловеческую
сущность. Переодевшись в один из моих костюмов и прикрыв уши шляпой, он
стал настолько похож на человека, что мог бы без особого риска пройти по
улице в вечерние часы. Но это было лишь внешнее сходство. Духам, как писал
Аггронус, чуждо все человеческое, и я мало-помалу пришел к выводу, что
все, что было общего у меня с моим духом-охранителем, не есть человеческие
черты или человеческие желания, что все это чуждо человеческой моей
сущности.
Но возможность размышлять и делать выводы я получил уже здесь, во
время моего такого, в общем, безмятежного теперешнего существования. Тогда
мне было не до размышлений. Тогда мне нужно было действовать, хотя, честно
говоря, лучше бы я сначала задумался, стоит ли делать все, что я тогда
совершил. Но Гагаман - так, оказывается, звали моего духа-охранителя -
