подписывали себе смертный приговор, ибо недолговечна мудрость, обращенная
во зло.
Конечно, создавая своих кадавров, я и в мыслях не держал того, чтобы
использовать их для собственного возвеличивания. Ты помнишь, наверное, что
даже в то смутное время моей жизни, когда поставил я перед собою такие
цели, никогда не брал я на вооружение силы нечистые. и не потому даже, что
стремился я возвыситься над миром, используя лишь допустимые в нашем кругу
средства, - желание возвеличиться не останавливается обычно перед
применением любых средств, - а попросту потому, что слишком хорошо памятны
всем нам случаи, когда мудрые теряли разум, пытаясь воспользоваться этим
страшным оружием. Достаточно вспомнить хотя бы Реггинса Долледского,
кадавра-мага, который убил и расчленил своего хозяина и создателя Ликра
Мудрого и долго творил злодеяния, прикрываясь его именем и его обликом,
чтобы понять, что только начисто лишенный разума решится вновь вступить на
этот путь.
Так вот, достигнув в умении творить кадавров совершенства, я потерял
к этому делу интерес и был настолько беспечен, что не позаботился должным
образом о ликвидации всех последствий своих опытов. И вот теперь, увидев
снятое с пальца кадавра кольцо, услышав о скрытом под ним знаке Двойного
Круга на пальце чудовища, я понял, что именно один из сотворенных мною
тогда кадавров стал причиной стольких бед для несчастных жителей лесного
края. Вспоминая теперь то время, я понимаю, что возможностей исчезнуть из
поля моего зрения у кадавра было вполне достаточно. Хотя бы во время
землетрясения, которое тогда почти полностью разрушило Окургирд, или
пожара в моей башне, когда граф Трекил со своими вассалами осадил ее -
именно при этом пожаре и пропало кольцо, которое я держал на ладони. Тогда
я посчитал что все, чего я лишился, сгинуло в пламени - как оказалось, я
ошибался.
Короче, какие бы причины не удерживали меня от поездки, моим долгом
было бросить все и помочь людям, оказавшимся по моей отчасти вине в
бедственном положении. И потому, дослушав до конца рассказ странника, я
сказал, что назавтра мы отправляемся с ним в обитель. Предложив ему
отдохнуть перед дорогой, я поднялся наверх и стал собираться в путь. С
собой я решил взять одного лишь Грэда, ибо, как ты понимаешь, никто из
слуг моих, даже те, что слыли искусными воинами, не смог бы помочь мне в
предстоящей схватке. Да и не чувствовал я себя вправе рисковать их
жизнями, тем более, что грех сотворения этого кадавра лежал на моей
совести.
Выехали мы еще до рассвета, захватив с собой помимо двух вьючных
лошадей еще шесть запасных, чтобы двигаться со всевозможной поспешностью,
и уже через шесть дней показались вдали заснеженные хребты Андергана, а
еще через два дня тяжелого пути по лесным тропам предгорий оказались мы
под стенами обители. Произошло это вскоре после захода солнца, и у ворот
встретила нас напряженная тишина. Но лишь привратник понял, кто прибыл в
обитель в столь поздний час, как ворота тут же распахнулись, и все старцы
высыпали из своих келий, чтобы приветствовать нас. Сам настоятель встретил
нас посреди двора и лично проводил в просторную келью для гостей. Наскоро
поев, мы, утомленные тяжелой дорогой, заснули, оставив на утро все
разговоры.
После завтрака настоятель пришел к нам в келью и рассказал о том, что
произошло в окрестностях обители за то время, пока их посланец ездил за
мной. Как я и думал, потеряв руку, кадавр нисколько не потерял ни в
жестокости, ни в способности творить злодеяния. Даже более того, теперь он
стал нападать не только в лесу. Дважды за последние дни учинил он жуткую
резню на затерянных в лесу хуторах. На одном из них чудом уцелел мальчик,
спрятавшийся в сарае, и он уверял, что вместо отрубленной кисти у чудовища
уже выросла новая, пока еще небольшая по размеру, но вполне
работоспособная. Последнее меня нисколько не удивило, но местных жителей и
старцев повергло в совершенное отчаяние, и, как оказалось, настоятель уже
объявил о сроке, когда все они покинут эти места, если их посланец
возвратится ни с чем.
Совсем немного осталось мне поведать о событиях, со мною
произошедших, - лишь то, как сумел я одолеть чудовище, свое же собственное
творение. Но не из-за этих событий сел я писать тебе письмо. Главное - в
мыслях, которые они породили, в том, что заставили они меня по-новому
посмотреть на свою жизнь. Друг мой, я совсем не думаю, что ты считаешь
себя способным угадать мысли и чувства, которые владели мною тогда, но все
же, наверное, неосознанно ты примеряешь себя к тому положению, в котором я
оказался, и делаешь какие-то выводы. Умоляю тебя - не спеши! Вспомни:
"Коль хочешь ты меня соизмерять с собою, не забывай, мой друг: ты зеркало
кривое. и в том, что видишь ты, твое воображенье домыслило черты,
домыслило движенья. Пусть даже от тебя я ничего не скрою, ты зеркало, мой
друг, и зеркало кривое". Не спеши расставлять все по своим местам, ибо на
деле все далеко не так, как может тебе казаться. И мне больно думать о
том, что ты будешь судить обо мне на основе неверного моего отражения в
твоем сознании, пусть даже отражение это и лучше, чем я есть на самом
деле. Правда, что бы я ни написал здесь о себе, ты все равно будешь не в
состоянии понять меня до конца. Нам никогда не суждено достичь полного
взаимопонимания в этом мире, и ты знаешь об этом не хуже меня. Но мы
можем, мы должны к этому взаимопониманию стремиться! Только мысль о твоей
способности проявить такое стремление, так что даже осуждая меня, ты
будешь руководствоваться не правдой и справедливостью, которые каждый
человек понимает по-своему, а добротой, заставила меня взяться за перо и
написать тебе это письмо.
Кем предстал я перед этими людьми, перед старцами в обители, перед
слугой своим Грэдом? Властелином сверхъестественных сил, могучим и мудрым
членом Двойного Круга, который пришел, чтобы избавить людей от страшной
напасти, который понимает их беды и сочувствует им. Кем предстаю я перед
тобой? Одним из твоих старых друзей, который совершил когда-то недостойный
мудреца поступок - ну с кем не случалось подобного? - и теперь бросил все
и, движимый стыдом и раскаянием, отправился в путь, чтобы искупить свой
грех.
Но нет! Все было совсем не так, я совсем не таков, каким видят меня
другие! Я гляжусь во все эти кривые, искаженные отражения, и мне хочется
закрыть глаза, чтобы никогда их не видеть. Пусть они даже и лучше того,
что я есть на самом деле, но они - это не я! И в то же самое время, если
вдуматься, эти отражения гораздо реальнее меня самого. Они существуют во
внешнем для меня мире, и именно они, а не я, живут в нем. Именно по ним
судят обо мне остальные люди. Я ухожу, но отражения мои остаются, я успею
состариться, но где-то по-прежнему будут жить мои молодые отражения. Я
умру, и тот я, каким я себя считаю, перестанет существовать, но мои
отражения меня переживут. Они бессмертны, и я так и останусь жить в
сознании людей, пока они помнят обо мне. Но останусь совсем не таким,
каким я был на самом деле. И даже это письмо создаст лишь еще одно
отражение.
Я продолжал размышлять, и мысли мои наполнили сердце болью и горечью.
И вот тут, для самого себя неожиданно, я вдруг осознал, что давно уже не
испытываю никаких других чувств - только горечь и боль. Что-то я потерял,
чего-то не хватает мне, чего-то такого, что есть у всех нормальных людей,
и жизнь моя от этого превратилась в существование. Все, вроде бы, есть - и
здоровье, и богатство, и могущество, и уважение, и друзья, и дело, которое
привык считать я главным в жизни, дело познания тайн природы. Нет лишь
одного - счастья. Радости нет в моей жизни. А ведь была, была радость, и
одна лишь мысль об этом причиняет мне такую боль, с которой ничто не в
силах сравниться!
Я вспомнил о своей спокойной жизни здесь, в Окургирде, о своей
древней башне, вспомнил о годах, что были прежде, о том времени, когда
метался я из города в город, из страны в страну, нигде не находя покоя. От
кого бежал я тогда, что мешало мне жить нормальной, спокойной жизнью? Не
от людей и не от злых сил. Нет, я бежал от самого себя, но такое бегство
заведомо обречено на неудачу. "Когда в душе одна лишь тьма, и нет надежд
на перемены, тогда тебе весь мир - тюрьма, бескрайний сумрачный
застенок..."
Уже тогда в душе моей не оставалось ничего, кроме тьмы, но я еще не
понял этого. Сколько лет должно было миновать, чтобы я, наконец, сумел это
понять! И я бесплодно мотался по свету, не сознавая своей потери и нигде
не находя убежища. И потому, вернувшись вновь в Окургирд после Года
Большой Битвы, смертельно усталый, измученный душевными и телесными
ранами, вновь ощутив покой за древними стенами своей башни, я почувствовал
такое облегчение, что показалось мне, будто обрел я, наконец, то, что так
долго искал, что нашел, наконец, место, где смогу жить спокойно и
счастливо. Теперь я знаю, как ошибался тогда. Теперь, поняв суть
происшедшего со мной, я уверен: нигде и никогда мне уже не обрести покоя,
и суждено мне вечно скитаться и убегать от самого себя.
И по мере того, как мысли эти проникали в мое сознание, все большее
смятение охватывало меня. И все то, что я столько лет искусно подавлял в
себе во им сохранения спокойствия, начало вырываться наружу. И вот уже
обитель эта перестала казаться мне уютной и гостеприимной, и сам мир
вокруг наполнился злыми тенями из моего прошлого. Я взглянул через узкое
зарешеченное окошко на осенний лес внизу под холмом и не почувствовал
ничего, кроме раздражения. Я подумал о своей башне в Окургирде, еще
недавно столь милой, и не захотел туда возвращаться. Но и оставаться на
месте мне тоже не хотелось. Меня снова охватило то страшное, непреодолимое
желание убежать от самого себя, и теперь я знал, что это уже навсегда.
Только привычка к самодисциплине, выработанная многими годами ученых
занятий, помешала мне тогда выбежать из кельи, вскочить на коня и скакать,
куда глаза глядят. Постепенно, мало-помалу я стал приходить в себя, я
заставил себя переключиться на другие мысли, позабыть на время плоды
горьких раздумий и заняться делами, не терпящими отлагательства. Дела, не
терпящие отлагательства - вот то, что всегда выручало меня прежде. И я
усилием воли переключился на размышления о кадавре и о предстоящем
сражении с ним.
Где-то в окрестностях леса бродит это существо, когда-то сотворенное
мною из любопытства и обретшее неожиданную свободу. Существо, которое мне
обязано своей жизнью. Кто бы мог подумать в те годы, что нам еще предстоит
встретиться? Я сотворил его из мертвой плоти, я вложил в него жизненную
сил, и вот он превратился в кошмар и ужас этих мест, хотя и дал я ему
когда-то жизнь безо всякого злого умысла.
Что сделало его таким, что заставило его, столь совершенного в
сравнении с обычными людьми, превратиться в чудовище и обратить во зло
свои над ними преимущества? Почему мы, мудрые, не в состоянии оказываемся
сотворить совершенного человека, и все наши попытки приводят лишь к
появлению кадавров? Чего не хватает нам для достижения своей цели, чего не
хватает кадаврам в сравнении с обычными людьми? Мы наделяем их жизненными
силами, которыми природа награждает нас самих, мы строим их тела так, что
их почти невозможно убить, и даже разрубленный на части, даже зарытый в
землю и пронзенный осиновым колом кадавр - а так нередко поступают со
всякого рода нечистью невежественные люди - даже в этом случае кадавр не
умрет, он восстанет из праха и вновь начнет творить злодеяния. Лишь полное
