смеха: "Как может человек исследовать человеческое, если он игнорирует
божественное?"
Греческий идеал, отразившийся в западной философии: "Человек, познай
себя!" Индиец сказал бы: "Человек, познай свое Я!"
Глава 40. Я возвращаюсь в Индию.
С чувством признательности вдыхал я благословенный воздух Индии. Наш
корабль "Раджпутана" стал на якорь в огомной бомбейской гавани 22
августа 1935 года. Даже этот мой первый день на берегу был заполнен до
крйности: в гавани собрались друзья с приветствиями и гирляндами
цветов, а вскоре по нашим следам в отель "Тадж Махал" устремились
потоки корреспондентов и фотографов.
Город Бомбей был для меня новым: я нашел его чрезвычайно современным,
со множеством нововведений, заимствованных на Западе. Обширные
бульвары были усажены рядами пальм, величественные здания
государственных учреждений соперничали в правильности форм с древними
храмами. Однако у меня было очень мало времени для разглядывания
достопримечательностей; я чувствовал нетерпение, страстно желая
увидеть моего гуру и других, дорогих мне людей. Отправив свой "форд" в
багажном вагоне, мы отправились поездом на Восток, в Калькутту /1/.
Когда мы прибыли на вокзал Хаура, нас встретили громадная толпа,
собравшаяся приветствовать нас; мы не могли даже выйти из вагона. Мой
брат Вишну и молодой Махараджа Кашимбазара возглавили комитет по
встрече. Я был тронут теплотой и торжественностью встречи.
Следуя за рядом автомобилей и мотоциклов, среди радостных звуков
барабанов и раковин, мисс Блетч, мистер Райт и я, с головы до ног
украшенные гирляндами цветов, медленно проехали к дому моего отца.
Престарелый родитель обнял меня так, как будто я воскрес из мертвых.
Мы долго смотрели друг на друга, лишившись от радости дара речи.
Вокруг меня собрались братья и сестры, дядья и тетки, двоюродные
братья, ученики и друзья многих прошлых лет, и ни у кого из нас глаза
не оставались сухими. Эта встреча, полная любви, и поныне хранится в
моем сердце.
Что же касается моего свидания с гуру, Шри Юктешваром, то для его
описания у меня не хватает слов, и читателю придется довольствоваться
следующим изложением моего секретаря:
"Сегодня, волнуемый возвышенными ожиданиями, я повез йоганандаджи из
Калькутты в Серампур,--записал мистер Райт в своем путевом
дневнике.--Мы проехали много причудливых лавочек. В одной из них
Йоганандаджи любил обедать во время ученья в колледже. И наконец мы
въехали в узкий, стиснутый стенами переулок. Неожиданно улица свернула
влево, и перед нами оказался простой трехэтажный ашрам с балконами на
верхнем этаже. От этого дома веяло мирным уединением.
Серьезно и со смирением вошел я вслед за Йоганандаджи во двор, под
стены обители. С бьющимися сердцами прошли мы по нескольким старым
цементным ступенькам, по которым, без сомнения, ступали тысячи
искателей истины. По мере того, как мы шли вперед, наше напряжение
нарастало. И вот перед нами, на верху лестницы, появилась спокойная
фигура Великого Учителя, Свами Шри Юктешвара, стоявшего в благородной
позе святого.
Мое сердце забилось и сжалось, когда я ощутил его благословенное
присутствие. Глаза затуманились слезами, когда Йоганандаджи пал на
колени и, склонив голову, выразил приветствие и душевную
благодарность; он коснулся руками ног гуру, а затем, в смиренной
покорности, коснулся ими собственного лба. Потом он встал--и оказался
в объятиях Шри Юктешвара.
Вначале небыло слов, но немые фразы души выражались самые глубокие
чувства. Как блестели их глаза, какой теплотой зажглись они при
возобновлении союза их душ! Нежная вибрация пронеслась по тихому
крытому дворику, и даже солнце вышло из-за туч, какбы прославляя эту
встречу.
Склонив колени перед учителем, я преподнес ему свою невыразимую любовь
и благодарность. И, коснувшись его огрубевших от возвраста ног,
получил благословение. Затем я встал и увидел устремленные на меня
глаза, погруженные внутрь себя, но светящие радость. Мы пошли в его
медитационную комнату. Одна сторона ее выходила на балкон, который мы
увидели с улицы. Учитель уселся на задрапированном матрасе, лежавшем
на цементном полу, оперся спиной о старый диван. Йоганандаджи и я сели
у ног гуру, подложив себе под бока оранжевые подушки, чтобы удобнее
устроиться на соломенном мате.
Я почти не понимал шедший на бенгали разговор двух свамиджи.
Английский язык кажется невырразительным и неэффективным, когда они
говорят друг с другом, хотя Свамиджи Махарадж, как часто называют
великого гуру, знает это язык и часто говорит на нем. Но я без труда
ощутил атмосферу святости вокруг истинно Великого Существа по его
согревающей сердце улыбке и блестящим глазам. В его веселых или
серьезных словах можно было различить одно качество--бесспорную
положительность утверждений; такое качество--признак мудреца,
знающего, что он знает нечто,--ибо он постиг Бога. ЕКго огромная
мудрость, сила целеустремленность и решительность ясны и очевидны во
всем.
Почтительно наблюдая за ним, я заметил, что он высокого роста и
атлетического телосложения, закаленного испытаниями и подвигами
самоотречения. Его спокойствие было величавым. Решительно выступающий
вперед лоб, как бы устремленный к Небесному, господвствует над всем
его божественным ликом. У него довольно крупный и грубый нос, который
он забавляется в моменты праздости, щелкая и теребя его, как ребенок.
Его властные темные глаза светятся голубым эфиром. Волосы, разделенные
посередине пробором, серебрянные сверху, отливая золотом и чернью,
ниспадали кудрями на плечи. Борода и усы были невелики и истончены,
тем не менее, они украшали его и казались одновременно глубокими и
светлыми.
Он радостно и заразительно смеялся. Его смех, чрезвычайно веселый и
искренний, казалось, шел из глубины груди; иногда все его тело
сотрясалось от смеха. Лицо и фигура производили яркое впечатление
силы, равно как и его мускулистые руки. Походка была величавой,
держался он прямо.
Одежда у учителя была проста: обычное дхоти и рубашка, когда-то
окрашенные охрой, но сейчас оранжевый цвет явно "выцвел".
Оглядываясь по сторонам, я заметил, что довольно-таки ветхое помещение
ашрама укаывает на то, что его владелец не привык к материальному
комфорту. Белые стены длинной комнаты хранили следы непогоды, на них
виднелись полосы голубой побелки. В одном конце комнаты висел портрет
Лахири Махасайа, украшенный простой гирляндой в знак преданности и
благоговения. Здесь же находилась еще одна старая фотография
Йоганандаджи, на которой он был изображен в момент прибытия в Бостон
вместе с другими делегатами на Конгресс религий.
Я обратил внимание на странное сочетание духа современности и
древности. Огромны канделябр из рубленного стекла весь покрыт
паутиной, а на стене висит новенький яркий календарь. Вся комната
излучала аромат мира и счастья. Над балконом можно видеть несколько
кокосовых пальм; они возвышались, как бы охраняя ашрам.
Интересно, что как только учитель хлопал в ладоши, сию же секунду
появлял какой-нибудь младший ученик. Очень мне понравился один из них
по имени Профулла /2/ с черными волосами, падавшими ему на плечи и с
парой проникновенных, сверкающих черных глаз. На лице его играла
ангельская улыбка: его глаза сияли, а уголки рта поднимались кверху, и
все вместе напоминало звезды и полумесяц в сумерки.
Радость Шри Юктешвара по поводу возвращения своего "создания" была
очевидной, и он присматривался ко мне как к "созданию создания".
Однако в природе этого Великого Существа преобладал аспект мудрости, и
это препятствовало внешнему выражению его чувства.
Йооганандаджи предложил учителю несколько подарков по обычаю учеников,
возвращающихся к учителю. Позже мы вместе сели за трапезу; блюда были
просты, но хорошо приготовлены. Все кушанья представляли собою
различные сочетания риса и овощей. Шри Юктешвару было приятно, что я
соблюдаю множество индийских обычаев, таких, например, как уменье есть
рукми.
После нескольких часов, заполненных беглыми фразами на бенгали и
обменом теплыми улыбками и радостными взглядами, мы склонились к ногам
учителя в знак повиновения, соврешил на прощание пронам /3/ и
отправились в Калькутту с неизгладимым воспоминанием о священной
встрече. Хотя я пишу главным образом о моих внешних впечатлениях об
учителе, однако я всегда осознавал его духовную силу. Я почувствовал
эту силу, и буду хранить это впечатление, как мое божественное
благословение".
Я привез для Шри Юктешвара много подарков из Америки, Европы,
Палестины. Он принял их с улыбкой, но без замечаний. Для себя я купил
в Германии комбинированную трость-зонтик. Вернувшись в Индию, я решил
подарить эту трость Шри Юктешвару.
--Этот подарок мне действительно нравится. Когда учитель сделал столь
необычное замечание, его глаза были устремлены на меня, и в них
светилось ласковое понимание. Из всех подарков он выбрал именно
трость, чтобы показывать ее посетителям.
--Учитель, разрешите мне, пожалуйста, принести новый ковер в комнату,
где вы медитируете,--обратился я к гуру, заметив, что Шри Юктешвар
кладет свою тигровую шкуру на рваный ковер.
--Ну, что же, если это доставит тебе удовольствие, то приноси!--В
голосе гуру не слышно было энтузиазма.--Смотри, моя тигровая шкура
приятна и чиста. Я--монах в своем небольшом царстве. А за его
пределами находится обширный мир, который интересуется только внешним.
Когда он произнес эти слова, я почувствовал, что прошлое кабы
вернулось, и я вновь стал молодым учеником, ежедневно очищавшимся в
огне строгости.
Как только я смог оторваться от Серампура и Калькутты, я отправился
вместе с мистером Райтом в Ранчи. Сколько приветствий и оваций! Со
слезами на глазах я обнял учителей, которые самозабвенно держали знамя
школы в течение всего моего пятнадцатилетнего отсутствия. Радостные
лица и счастливые улыбки пансионеров и приходящих учеников служили
полным подтверждением эффективности их тщательного школьного обучения
и занятий йогой.
Однако школа Ранчи, увы, находилась в тяжелом финансовом положении.
Сделавший немало солидных пожертвований сэр Маниндра Чандра Нанди, чей
Кашимбазарский дворец был преобразован в центральное здание школы, уже
умер. Многие факультеты школы оказались в серьезной опасности из-за
недостатка средств.
Но я не напрасно провел годы в Америке: я научился кое-чему из
американской практической мудрости, научился американскому
неукротимому духу, преодолевающему все препятствия. Я остался в Ранчи
на неделю и погрузился в борьбу с критическими ситуациями. Затем
последовали интервью в Калькутте с выдающимися политическими деятелями
и авторитетами в области народного образования, длительная беседа с
юным махараджой Кашимбазара, обращенная к отцу просьба о финансовой
помощи--и вот неустойчивое положение школы Ранчи стало поправляться. В
скором времени многочисленные пожертвования поступили также и от моих
американских друзей.
Через несколько месяцев после прибытия в Индию я имел радость увидеть,
как школа Ранчи была официально зарегистрирована правительством.
Исполнилась мечта моей жизни--мечта о постоянном центре воспитания
йоги. Эта мечта вела меня вперед с самого 1917 года с группы из семи
мальчиков.
