бездонной мудрости.
Ежедневно поздно вечером я отправлялся на Эмхерст-стрит, стремясь к
божественной чаше Учителя Махасайа. Она была всегда полна, и даже
одной капли из нее было достаточно, чтобы переполнить все мое
существо. Никогда до той поры я не склонялся ни перед кем с таким
крайним почтением; а сейчас я чувствовал неизмеримую милость даже в
том, чтобы ступать по тойже почве, которую освятили ступни учителя
Махасайа.
--Господин, пожалуйста, наденьте эту гирлянду из чампака; я сплел ее
для вас,--обратился я к нему однажды утром, держа в руках гирлянду из
цветов. Но он в смущении отпрянул и несколько раз отказаллся от
предложенной чести; лишь заметив, как я огорчен, он наконец улыбнулся
в знак согласия:
--Так как мы оба--поклоники Матери, вы можете надеть гирлянду на этот
телесный храм, как приношение Той, Которая обитает внутри!
Его широкая натура была совершенно лишена даже уголка, в котором могла
бы найти себе почву какая-нибудь эгоистическая мысль.
--Давайте отправимся завтра вместе в Дакшинешвар,--сказал как-то
Учитель Махасайа.--Мы посетим храм Кали, который навеки освящен моим
гуру.
Учитель Махасайа был учеником божественного учителя Парамахансы Шри
Рамакришны.
На следующее утро мы отправились в четырехмильное путешествие на лодке
по Ганге. Мы вошли в девятикупольный храм Кали; фигуры Божественной
Матери и Шивы покоились на лотосе из полированного серебра, тысяча его
лепестков была высечена с поразительной точностью. Учитель Махасайа
узлучал очарование. Он был погружен в свой бесконечный роман с
Возлюбленной; и когда он пел Ее имя, казалось, что мое наполненное
сердце разорвется подобно лотосу на тысячу кусков.
Затем мы прошли через священный двор храма и остановились в
тамарисковой роще. Это дерево рассеивает особого рода манну, как бы
символизирующую небесную пищу, которую раздает учитель Махасайа. Он
продолжал свои божественные мольбы. Я сидел совершенно неподвижно на
траве, среди розовых пушистых цветков тамариска. Временами оторвавшись
от тела, я парил в возвышенных сферах.
Это было первое из наших паломничеств в Дакшинешваре со святым
учителем. От него я познал сладость Божества в аспекте Матери, или
Божественного Сострадания. Святой как ребенок имел слабое влечение к
Отцовскому аспекту, Божественной Справедливости. Строгое, точное,
математическое суждение не соответствовало его мягкой натуре.
"Он может служить земным прототипом самого ангела небесного"--подумал
я как-то о нем с любовью, наблюдая за его молением. Без малейшего
осуждения или критики, он смотрел на мир глазами, давно знакомыми с
Первичной Чистотой. Его тело, разум, речь и поступки находились в
полной гармонии с его душшевной простотой, и для этого он не совершал
никаких усилий.
"Так мне говорил учитель!" Уклоняясь от личных утверждений, святой
обычно заканчивал свои мудрые советы этим знаком уважения. Его чувство
единства со Шри Рамакришной было так глубоко, что Учитель Махасайа
более не считал собственные мысли своими.
Однажды вечером мы со святым прогуливались рука об руку возле его
школы. Моя радость омрачалась прибытием едва знакомого, самодовольного
человека, который замучил нас бесконечными рассуждениями.
"Я вижу, что этот человек вам не нравится". Загипнотизированный
собственными фразами эгоист не расслышал слова, кготорые Учитель
Махасайа шепнул мне на ухо. "Я говорил об этом с Божественной Матерью.
Она понимает наше печальное положение. Она пообещала, что, едва мы
дойдем до того места, Она напомнит ему о более неотложных делах".
Мои глаза устремились к месту спасения. Дойдя до красных ворот, наш
собеседник внезапно повернулся и убежал, даже не закончив фразы и не
попрощавшись. Потревоженное место вновь скутал мир.
В другой раз я гулял в одиночестве у железнодорожной станции Хоура. На
мгновение я остановился около храма, поглядывая с неодобрением на
небольшую группу молящихся, бивших в барабаны и в цимбалы.
"Как они славят Божественное Имя Господа--без благоговения, просто
механически!"--подумал я. Внезапно с удивлением я увидел, что ко мне
быстро приближается учитель Махасайа.
--Господин, как вы попали сюда?
Святой, не обратив внимания на мой вопрос, ответил на мою мысль:
--Разве не верно, маленький господин, что Имя Возлюбленного одинаково
звучит на всех устах, будь то уста мудреца или невежды?
Он приветливо обнял меня, и я ощутил, что покоюсь на волшебном ковре
Милосердиего Присутствия.
--Не хотите ли вы взглянуть на биоскоп?
Меня обманул этот вопрос, заданный как-то днем любящим уединение
учителем Махасайа. Дело в том, что тогда в Индии так называли кино. Я
согласился, испытывая радость от того, что смогу находиться вместе с
ним. Мы быстро пришли в сад перед Калькуттским университетом. Мой
собеседник указывал на скамью около пруда.
--Присядем на несколько минут. Мой Учитель всегда просил меня
медитировать, когда я увижу водное пространство. Здесь спокойствие
пруда напоминает нам безбрежный покой Господа. И, подобно тому, как
все предметы могут быть отражены в воде, так и вся Вселенная
отражается в озере Космического Разума. Так чисто говорил мой
гурудева.
Потом мы пошли в университетский зал, где шла лекция. Она оказалась
невероятно скучной, хотя профессор временами пользовался для для
иллюстрации волшебным фонарем; но и его иллюстрации были столь же
неинтересны.
"Неужели учитель хотел, чтобы я смотрел на этот биоскоп?"--подумал я с
нетерпением, стараясь однако, не огорчить святого и не обнаружить
скуку на моем лице. Но он наклонился ко мне, шепнув потихоньку.
--Я вижу, маленький господин, что вам не нравится этот биоскоп. Я
сказал об этом Божественной Матери, и Она полностью с нами
согласилась. Она говорит мне: свет сейчас погаснет и не зажжется до
тех пор, пока мы не сумеем выйти из комнаты.
Как только его шепот затих, зал погрузился во мрак. Пронзительный
голос профессора на мгновенье стих, потом раздался снова: "Кажется,
что-то случилось с электричеством. Но к тому времени мы с учителем
Махасайа уже были за порогом. Оглянувшись назад через коридор, я
увидел, что в зале опять зажегся свет.
--Маленький господин, вас разочаровал этот биоскоп, но другой, я
думаю, вам понравится.
Мы со святым стояли на тратуаре перед университетским зданием. Он
мягко хлопнул меня по груди, над самым сердцем.
Внезапно воцарилось какое-то преображающее молчание. Как при внезапной
порче аппарата во врея демонстрации современного звукового фильма на
экране остаются лишь движущиеся немые фигуры, так и Божественная рука
каким-то непонятным и чудесным образом заглушила всю земную суету.
Пешеходы, проезжающие троллейбусы, автобусы, запряженные быками
повозки, экипажи на железных колесах--все находилось в бесшумном
движении, Как бы владея вездесущим взором, я налюдал все, что
совершалось позади меня, по обе стороны и впереди. Целый спектакль
жизни этого небольшого района Калькутты прошел перед моими глазами без
единого звука. Вся панорама была окрашена мягким светом, подобно тому,
как под тонким слоем золы смутно виден блеск огня.
Мое собственное тело казалось ничем иным, как одной из этих многих
теней, хотя оно не двигалось, тогда как другие беззвучно сновали взад
и вперед. Несколько моих друзей-мальчиков прошли мимо; хотя они
смотрели прямо на меня, было ясно, что они меня не замечают.
Необычная пантомима привела меня в невыразимый восторг. Я жадно пил из
блаженного источника. Неожиданно моя грудь ощутила второй легкий удар
Учителя Махасайа, и весь шум и грохот мира ворвались в мои уши,
которые восприняли его с отвращением; я зашатался, как будто меня
грубо пробудили от дремоты. Видо другого мира исчезло, как не было.
--Я вижу, маленький господин, что второй биоскоп /2/ вам понравился
больше первого,--улыбнулся святой. Я упал перед ним наа колени в знак
благодарности.
--Нет, нет, не смейте делать этого передо мной. Ведь вы знаете, что
Господь находится также и в вашем храме. Я не могу позволить
Божественной Матери касаться моих ног вашими руками.
Если бы кто-нибудь увидел этого скромного учителя вместе со мной,
когда мы медленно уходили с переполненного людьми тротуара, он,
несомненно, принял бы нас за пьяных. Я чувствовал, что сгущающиеся
вечерние тени насыщены божественным обаянием.
Сейчас, когда я пытаюсь этими скудными фразами воздать должное Учителю
Махасайа за его благоволение, мне хотелось бы знать, было ли известно
ему и другим святым, пути которых пересекались с моим путем, что
спустя много лет я опишу их жизни для западных читателей, как жизни
людей, преданных Божественному. Их предвидение нисколько не удивило бы
меня, как, надеюсь, и тех моих читателей, которые до сих пор следовали
за моим изложением.
Примечания к главе 9
/1/ К нему обычно обращались с этим титулом, означающим уважение. Его
подлинное имя--Махандра Патх Гупта; а свои литературные работы он
подписывал просто "М".
/2/ Оксфордский словарь английского языка дает еще и такое редкое
определение слова "биоскоп": "Панорама жизни; то, что дает такую
панораму". Итак, выбор слова, сделанный Учителем Махасайа, оказался
полностью оправданным.
Глава 10. Я встречаю своего Учителя Шри Юштеквара
"Вера в Бога может произвести любое чудо, за исключением лишь одного:
она не в состоянии дать возможность сдать экзамен без подготовки".
Разочарованный я закрыл "вдохновленную" кгину, взятую мною в свободную
минуту.
"Это исключение автора показывает, что он совсем лишен веря,--подумал
я.--Бедняга! С каким уважением относится он к керосиновой лампе!"
Я пообещал отцу закончить свое обучение в высшей школе, но не мог
похвалиться прилежанием. Шли месяцы, и меня редко можно было найти в
комнате для занятий. Чаще всего я оказывался в уединенных местах около
Калькуттских гхатов для омовений. Закоулки близлежащего крематория,
которые, которые ночью кажутся сероватыми, считаются весьма
привлекательными для йогинов. Тот, кто желает найти Бессмертную
Сущность, не должен омрачаться из-за каких-то обгорелых черепов.
Бренность человеческого бытия становится ясной в мрачной обители,
наполненной костями. Мои ночные бдения были так непохожи на
студенческие.
Быстро подхдило время выпускных экзаменов. Это время напряжения, время
страхов. Тем не менее, мой ум оставался спокойнцым. Не боясь
предстоящих экзаменов, я копил такие знания, каких не было в
лекционных залах. Но мне недоставало искуства Свами Пранабананды,
который легко появляется в двух местах одновременно. Поэтому дилемму
образования я доверил бесконечной искусности. Увы, это может
показаться нелогичным. Однако рационализм человека, преданного Богу,
возникает из тысячи необъяснимых свидетельств Его вмешательства и в
случае серьезных затруднений.
--Хелло, Мукунда! Что-то тебя не было видно все эти дни.
Так окликнул меня мой товарищ по учению как-то днем на Гурпар Роад.
--Хелло, Нанту! Моя жизнь в качестве невидимки университета кажется
привела меня в весьма затруднительное положение,--облегчил я свою душу
под его дружеским взглядом.
Нанту, чрезвычайно способный студент, рассмеялся от всего сердца: мое
настроение было не лишено комизма.
--Ты соверешнно неподготовлен к экзаменам!--сказал он.--По-моему,
следует помочь тебе.
Эти простые слова прозвучали в моих ушах как божественное обещание; с
радостью я немедленно отправился в дом моего друга. Он любезно изложил
мне свои способы решения различных задач, которые, как он полагал,
наиболее вероятно будут предложены экзаменатором.
--Такие вопросы--приманка, на которую попадаются многие студенты.
Запомни мои ответы, и ты без труда выпутаешься.
Я ушел домой глубокой ночью, напичканый дополнительными занятиями,
моля Бога, чтобы они удержались в моей голове хотя бы на несколько
критических дней. Нанту натаскал меня по разным предметам; но у него
не хвалило времени на курс санскрита. Я горячо напомнил Богу о Его
всеведении.
