ка, доносящегося, кажется, из иного мира.
Менестрель невидящим взором смотрит в пламя, а его язык и паль-
цы словно живут собственной жизнью.
Той жизнью, которая способна в случае надобности остановить да-
же смерть...
"Сможешь ли путь осилить
Ты до конца?" - "Смогу." -
"Хватит ли веры, силы
У остальных?" - "Помогу."
"А выстоишь? Уж не проще ль
Расчистить дорогу огнем?" -
"Разумней - да. Но не проще,
Ведь пламя - в сердце моем."
Слезы бессилья и боли
Падают, оледенев.
Остатки надежды и воли
Смерзаются в мрачный гнев.
Лишь малая часть ушедших
Идет сквозь ночной мороз,
И полны безмолвные речи
Слепящим холодом слез.
Молчание почти осязаемо; люди боятся даже дышать - ибо музыка и
резкий, холодный ритм слов вызывают в памяти образы того, что ни-
когда и никому из них испытывать не доводилось. Сердца бьются в
такт музыке; руки и ноги каменеют.
Спокоен только менестрель - но это спокойствие сродни неподвиж-
ности канатоходца, замершего над пропастью и готовящегося сделать
следующий шаг...
"Сможешь ли ты жить дальше,
Зная, что столько смертей
Легли за тобою, отважный
Искатель минувших дней?" -
"Не для себя иду я;
Я - мог бы жить и там.
Те, кто пройдут - забудут,
Но - выживут." - "А ты сам?"
Боль. Безнадежность. Рядом -
И мочи уж нет терпеть,
И тени поймали разум
В свою ледяную сеть.
Ногти впиваются в тело,
И краток сомнений укол -
Сердце в руках загорелось,
Прогнав предсмертную боль.
Короткий треск поленьев в камине, вырвавшаяся из пламени тучка
золотистых искр - и у кого повернется язык назвать это совпадени-
ем?..
Ветер за прочными стенами постоялого двора заводит свою зауныв-
ную, дикую песню, и (еще одно совпадение?) ритм ее странно похо-
дит на музыку черного менестреля. Тот вновь усмехается, если то-
лько эту смесь презрения, неверия и самоиронии можно назвать ус-
мешкой, и продолжает свой рассказ...
- Глядите! Да, путь ужасен,
Но больше дороги нет!
Да, крут он, нелегок, опасен,
Но вот путеводный свет!
Глядите же, люди мрака,
Желающие огня:
Не ждите иного знака,
Он здесь, в руках у меня!
Кровью горящее сердце
Ночной разгоняет туман.
Щиплет глаза, как перец,
Поднявшийся ураган.
Ватные, движутся ноги,
И слабость приходит вновь;
Капля за каплей, дорогу
Во тьме отмечает кровь.
В глазах начинает двоится; дым очага клубящимся маревом пробуж-
дает ТУ, другую память - уходящую в прошлое не на годы даже, а на
тысячелетия. Зал гостиницы становится призрачным, а надвигающаяся
с севера черная стена ледника Великой Ночи - реальной.
Почти реальной.
Потому что создавшая картины былого музыка одновременно не поз-
воляет позабыть об ЭТОЙ действительности...
"Подвиг твой - притчею будет." -
"Дела мне нет до того." -
"Имя твое станут люди
Превозносить сверх всего..." -
"Не верю. Людская природа -
Ценить только то, чего нет.
И это позволит их роду
Во тьме зажечь собственный свет!"
Он, мертвый, ведет живущих
Туда, где горит огонь,
Где нету нужды в ведущих,
Где жизнь - в любой из сторон;
Туда, где Закон, не грезы,
И ночью правит, и днем...
А что на глазах его - слезы,
Так знает о том только он...
Плавным, перетекающим движением скользящего в траве аспида чер-
ный менестрель поднимается; пальцы его еще пробегают по струнам,
однако мелодия становится тише, слов же и вовсе нет.
Наваждение медленно проходит; а когда оно исчезает окончательно
- с ним исчезает и менестрель.
И лишь через несколько минут хозяин постоялого двора вспомина-
ет, что этот певун так и не расплатился за ужин...
К О Н Е Ц
