едет за рулем и милиция его останавливает, он им эту книжку сует, и они
только честь отдают.
-- Книжка твоя нам не нужна, -- говорю, -- я не собираюсь с тобой
выпивать. Поговорю с человеком и назад.
-- Погода, -- морщится он, -- и к тому же село абхазских эндурцев надо
проезжать.
-- Погода, -- говорю, -- нам не мешает, мы не верхом едем. А эндурцев
оставь мне Я с ними уже восемьдесят лет имею дело. И дома у меня
жена-эндурка, как больной зуб во рту, но, как видишь, я до сих пор жив.
Недоволен моими словами. Молчит и только на скорость нажимает.
-- Спокойней, -- говорю, -- ты не в самолете... Все-таки мокрый снег
идет.
Едем дальше. Уже доехали до Орехового Ключа, а он вдруг говорит:
-- Ты как жена моя Галя...
И больше ничего не добавляет. Вот так что нибудь скажет и на полпути
остановится.
-- Чем это я похож на твою жену? -- говорю.
-- Она тоже, -- говорит, -- как только сядет в машину, учит меня
ездить...
Ладно. Едем дальше. Все спокойно. За несколько километров от эндурского
села, которое мы должны были проехать, он вдруг останавливает машину и
кивает в окно:
-- Посмотри!
Я смотрю -- какой-то "Москвич" уткнулся в кювет, и только зад торчит.
Кемал открывает дверцу и подходит к машине. Обошел, возвращается.
-- Ну что там, -- говорю, -- люди не пострадали?
-- Людей нет, -- говорит, -- но машину сильно покалечило.
-- Главное -- люди, -- говорю, -- едем своей дорогой.
И вот мы уже проезжаем это эндурское село, и он снова останавливает
машину. Кивает. Смотрю -- на этот раз "Жигули" валяются в кювете. Он опять
вышел и посмотрел, но людей не оказалось.
-- Видно, -- говорит, -- здесь большая пирушка была, и все перепились.
-- Конечно, -- говорю, -- они сахар и всякую дрянь к вину добавляют, а
потом с ума сходят.
-- Наши не лучше, -- говорит Кемал, -- хорошее вино сейчас редко где
выпьешь.
Это правда. Люди сами испортились и вино портят сахаром и всякой
отравой.
Проехали мы еще немного, и тут нас обгоняет таксист. Он уже ушел вперед
метров на двадцать, и вдруг из-за поворота выскакивает трактор "Беларусь" и
идет прямо на такси. Я уже думал, ударит, но таксист оказался настоящим
джигитом. Увильнул из-под трактора и проехал.
Тут тракторист заметил нас и бросил этого таксиста. Идет как танк. Я
думал -- Кемал увернется, как этот таксист, а он затормозил и стал. Трактор
нас так ударил, что мы отлетели назад метров на десять. Здорово тряхнуло. Но
мы живы, а с Кемала даже его проклятая беретка не слетела. Трактор -- мимо,
и я услышал пенье. Поет, сукин сын!
Выходим из машины. Смотрим: спереди -- как это называется? -- бампер
весь согнулся и правое крыло вдавилось в колесо. Кемал завел мотор, но
колесо не крутится. Крыло его держит.
-- Почему, -- говорю, -- ты не увильнул, как тот таксист?
-- Откуда я знал, что он сумасшедший! -- говорит.
-- Он пьяный, а не сумасшедший, -- говорю.
Вылезаем из машины, пробуем разогнуть крыло, но ничего не получается. И
тут я вспомнил то, что случилось на этой же дороге больше сорока лет назад.
В тысяча девятьсот тридцать первом году мы на лошадях ехали домой из
Кенгурска, где были на оплакивании одного человека. Нас, чегемцев, было
человек десять, и женщины с нами были. И вот тогда мы увидели в селе Тамыш
первый трактор. Он пахал поле, а на дороге стояли человек пятьдесят местных
крестьян и смотрели, как он пашет. С нами был охотник Тендел. И Тендел,
когда увидел пашущий трактор, от удивления закричал:
-- Какое же чрево было у чудища, из которого вывалилось это чудище!
И тогда все засмеялись простоте нашего Тендела. Он уже машины видел, но
не мог поверить, что трактор -- это тоже машина. Потому что с детства привык
к одной мысли -- пашут на живых! И он от неожиданности решил, что трактор
это такое животное, которое водится в России и теперь его перегнали к нам. И
тогда мы, посмеявшись над словами Тендела, поехали дальше и вступили в это
село, где сейчас нашу машину ударил трактор.
В то время там русские рабочие расширяли дорогу. И вот что случилось. Я
почему-то немного отстал. На дороге валялась доска. Лошадь моя задней ногой
наступила на конец доски и от этого другой конец доски приподнялся и
шлепнулся в лужу, возле которой на корточках сидел рабочий. И эта доска все
лицо его обрызгала грязью.
-- Эй, чернозадый... твою мать! -- крикнул рабочий. -- Не видишь, куда
лошадь идет!
"Чернозадый" я еще стерпел бы, хотя это неправда, в нашем роду все
светлые. Но "мать", конечно, я не мог стерпеть! Тогда не мог! Сейчас все
терпим!
Я повернул лошадь, подъехал к этому рабочему и от души ударил его
камчой по спине. Он завыл, и тут со всех сторон подбежали ко мне рабочие,
кто с лопатой, кто с киркой. Хотели избить. Но я кручусь на своей лошади, не
даю себя ударить, а сам лупцую камчой налево и направо, так что клочья
рубашек летят, и при этом приговариваю:
-- Если ваша власть, зачем не сидите в Кремле?! Зачем здесь дорогу
строите?!
Сам не знаю, что кричу, и только камча моя свистит в воздухе. Конечно,
они меня через две-три минуты достали бы, но тут наши заметили, что
случилось, прискакали и разняли нас.
Все бы кончилось мирно, если б не этот эндурский десятник, который
рабочими командовал. Он имел зуб на моего отца. Дело в том, что его отец жил
в Кенгурске и торговал в магазине. В 1927 году он прокушал десять тысяч
казенных денег и ушел от государства в лес.
И вот однажды он пришел в наш дом как абрек. По нашим обычаям, как вы
знаете, абрека положено принять, накормить и, если надо, спрятать. Но какой
же он абрек? Абрек -- это мужчина, убивший кого-то за оскорбление или
отомстивший за близкого родственника. Мой отец вообще не любил абреков, а
тут напоролся на этого жулика. И отец его прогнал из дому.
-- Если каждый торгаш будет уходить в абреки, -- крикнул отец, -- на
вас чегемских лесов не напасешься!
Мой отец был резкий, прямой. И он, конечно, опозорил этого человека. И
сын его затаил обиду и сейчас через четыре года решил мне отомстить.
-- Езжай, езжай, -- крикнул он мне вслед, -- это тебе даром не пройдет!
Я тогда ему не поверил. Но, оказывается, этот десятник уговорил рабочих
пожаловаться на меня в суд. И они пожаловались. И вот в Чегем приезжает один
мой друг из Кенгурска. Он об этом узнал и решил меня предупредить.
-- Дело плохо, -- говорит, -- но у нас в Кенгурске есть хороший
адвокат-ебрей. Он тебя выручит.
Этот мой друг "еврей" не мог сказать -- "ебрей" говорил.
-- Нагрузи, -- говорит, -- ослика орехами, копченым мясом, сыром и
поговори с ним.
Приезжаю к этому адвокату, разгружаю мешки и рассказываю про дело.
-- Постараюсь найти выход, -- говорит адвокат, -- но это трудно, потому
что Сталин любит рабочих, а крестьян ненавидит.
-- А что ему сделали крестьяне? -- удивляюсь я.
-- Это ты у него спроси, -- говорит. -- Приезжай через неделю, а я за
это время все выясню. Еще два мешка орехов прихвати. Хорошие у вас орехи,
сочные.
-- Помоги, -- говорю, -- а за орехами дело не станет.
Через неделю приезжаю.
-- Танцуй, -- говорит адвокат, -- я все уладил! Я поговорил с этими
рабочими и сразу понял, кто они такие. Они выдавали себя за жителей Курска.
Но я по их выговору сразу понял, что эти курские соловьи на самом деле
кубанские казаки, сбежавшие от раскулачивания. Эндурского десятника они
могли обмануть, но не меня, керченского еврея. Мы обо всем договорились, и
они уже взяли свою жалобу назад.
Я от души поблагодарил его.
-- Езжай, -- говорит, -- а в случае чего всегда обращайся ко мне. Чуть
что -- тряхни грецкий орех и приезжай!
И вот я еду домой, а сам про себя думаю: что за время, в котором стоим!
Раньше казаки камчами били рабочих. А теперь казаки превратились в рабочих,
и я как казак побил их камчой.
Вот так мы это дело тогда уладили, и теперь я возвращаюсь к машине,
которую почти на этом же месте через сорок с лишним лет ударил пьяный
тракторист. А сейчас вы сами подумайте, какое время прошло между тем первым
трактором, который Тендел принял за российского буйвола, и этим
трактористом, который своим трактором машины гробит. И при этом поет!
И вот, значит, ночь. Идет мокрый снег, а мы стоим на дороге и никак не
можем оторвать крыло от колеса. Недалеко от этого места мы заметили огонек и
решили пойти туда и попросить у хозяина лом.
Входим во двор. Навстречу с лаем собачонка, а потом и сам хозяин.
Хозяин выпивший и нас в дом тащит, чтобы по стаканчику угостить. Еле
отцепились. Но вот наконец он достал лом, зажег фонарь и пошел с нами к
машине.
Втроем кое-как выправили крыло, сели в машину и поехали дальше. На
обратном пути решили заехать в милицию и вместе с ней поймать этого бешеного
тракториста. Километрах в десяти от этого села был маленький городок, и там,
конечно, можно было найти милицию.
И вот мы с Кемалом приезжаем в село Анхара к этому человеку, с которым
у меня было одно неотложное дельце. Я Кемала оставляю на кухне, а сам с
хозяином поднимаюсь в дом, и там мы о своем деле как следует поговорили. Вам
об этом не обязательно знать.
Спускаемся в кухню, и я вижу, мой Кемал сидит возле горящего очага и на
вертеле жарит копченое мясо. Видно, давно жарит, потому что в кухне запах и
с мяса жир капает на угли.
-- Ты что делаешь? -- говорю.
-- Детство вспомнил, -- отвечает Кемал, -- люблю жарить мясо на
вертеле. Хозяйка уговорила остаться. Поужинаем, выпьем, переночуем, а завтра
поедем.
-- Нет, -- говорю, -- никак нельзя. Ты забыл, что мы должны поймать
этого негодяя, который с песней наехал на твою машину?
-- Останемся, -- мямлит Кемал, продолжая крутить вертел, -- завтра
найдем тракториста... Я чувствую -- сегодня еще что-нибудь может
случиться...
-- Все, что могло случиться, уже случилось, -- говорю, -- вставай,
едем!
Хозяин тоже уговаривает остаться, но я твердо держусь, и Кемал неохотно
встает, отдает вертел с шипящим мясом хозяйке, натягивает на голову свою
беретку, а сам глаз не сводит с дымящегося мяса.
-- Ну тогда, -- говорит хозяйка, -- я вам дам это мясо на дорогу. Вы
его пожарили, вы его и съедите!
-- Спасибо, не откажемся, -- говорит Кемал.
От нашего Кемала с ума можно сойти! Он считает, что, раз он живет на
зарплату, все его обязаны обслуживать. Хозяйка сдергивает мясо с вертела в
целлофановый мешочек, туда же кладет аджику и туда же кидает несколько
головок лука. Хороший лук. Как яблоко, такой лук.
Этот мешочек, наполненный мясом и луком, Кемал аккуратно так укладывает
за спиной заднего сиденья, как будто был в гостях у родственников, а не у
людей, которых первый раз видит.
Едем назад. Снег перестал. Дорогу хорошо видно. Вдруг -- впереди стоит
"Волга", а рядом какой-то человек машет рукой, чтобы мы притормозили.
-- Я буду с ним говорить, ты молчи, -- предупреждаю Кемала.
Чтобы с эндурцем говорить, хорошая политика нужна. А Кемал этого не
понимает. Или молчит или вываливает все как есть. Поравнялись. Вижу --
машина наполнена людьми. Тот, что стоял возле машины, подходит к нам. За
спиной охотничье ружье, а что в голове -- понять трудно.
-- Трактор "Беларусь" не встречали? -- спрашивает.
-- Нет, -- говорю, -- а что случилось? Он долго смотрит и ничего не
отвечает.
-- Что-нибудь случилось? -- говорю.
-- Ничего, -- говорит, -- трактор "Беларусь" ищем. Он к своей машине, а
