Бахут оглядел застольцев, как бы прося войти в его бедственное
положение.
-- Тридцать два раза! -- смеясь, подсказал ему Кязым.
-- Тридцать два раза! За это время я совсем с ума сойду от него! И
тогда я так соображаю -- эту бочку он уже не возьмет через свое ослиное
упрямство. Но у меня еще одна двадцативедерная бочка стоит в подвале. Думаю
-- лучше ту бочку выкатить, а эту вкатить, чем еще полночи возиться с его
кукурузой.
-- Хорошо, -- говорю, -- у меня в подвале, как ты видел, еще одна бочка
стоит. Как раз то вино, которое ты пил! Хочешь -- бери!
-- Давай, -- кричит, -- ту бочку! Не жалей хорошее вино на хорошего
человека!
Что делать? Теперь сына, значит, надо будить. Вдвоем вкатить бочку не
сможем. Но сына будить тоже стыдно. Скажет -- взрослые люди глупости делают.
Но еще хуже будет, если сына разбужу, а этот попробует вино и опять скажет:
ты мне не то вино даешь. Потому что в подвале тоже холодно, а он вкус
холодного вина не соображает.
-- Хорошо, -- говорю, -- идем в подвал. Я тебе даю ту бочку, но ты
сначала попробуй вино.
Еле-еле в кухне нахожу свечку -- проклинаю и жену, и этого Вахтанга, и
эти поминки, где мы встретились. Идем в подвал, опять вытягиваю из шланга
пол-литровую банку и даю ему попробовать. Про-бу-ет!
-- О! О! О! -- говорит. -- Вот это вино я мечтал купить. Зови сына!
О да, потихоньку вхожу в дом и бужу сына. Молодой -- крепко спит. Еле
разбудил. Но правду тоже сразу сказать не могу -- стыдно, кацо, стыдно!
-- Бочку, -- говорю, -- сынок, надо на место поставить. Помоги!
-- Что вы, -- бурчит сын и одевается в темноте, -- столько времени
делали, если не могли сторговаться!
Мы выходим во двор и втроем скатываем бочку с арбы и вкатываем ее в
подвал. И теперь начинаем выкатывать ту бочку, а сын ничего не понимает.
-- Папа, -- удивляется он, -- что вы делаете? Это то же самое вино! Вы
от пьянства совсем с ума сошли!
А этот проклятый Вахтанг, которого я, на свою голову, встретил на
поминках, еще издевается надо мной.
-- Ох, Бахути, -- говорит, точно, как Кезым, говорит, -- зачем ты сына,
еще такого молодого, неправде учишь! Я против того вина слова не скажу! Но
это вино как раз по моему вкусу!
Вижу, сын надулся, готов нас обоих убить. Кое-как вкатили эту бочку на
арбу, и сын молча поворачивается и уходит.
О да, думаю, наконец, уедет этот проклятый человек. Провожаю арбу до
ворот. И вдруг он не останавливается? Останавливается!
И только тут я понял, что на поминках ни о каком деле договариваться
нельзя. Ты с человеком на поминках договариваешься о деле, а он приезжает к
тебе домой и устраивает твои поминки.
-- Слушай, -- говорит, -- выходит, что я твое вино попробовал, а ты мою
кукурузу не взвесил! Значит, ты мине доверяешь, а я тебе не доверяю? Значит,
ты ставишь из себя более благородный человек? Не выйдет! Идем взвесим мою
кукурузу!
Уах! Я уже готов и эту бочку ему отдать, и кукурузу отдать, лишь бы он
уехал! Но разве он согласится!
-- Слушай, -- говорю, все еще держу себя в руках, -- вино -- одно дело,
кукуруза -- другое дело! Если ты два-три литра моего вина выпил, это не
значит, что я должен два-три кило твоей кукурузы скушать! Я и так на глаз
вижу, сколько там пудов в мешках!
-- Нет, -- говорит, -- выходит, ты мине доверяешь, а я тебе не доверяю.
Или взвесим мою кукурузу, или забирай свое вино, а я заберу свою кукурузу!
Значит, снова сына будить?! Он убьет меня! Но Бахут не был бы Бахутом,
если бы не придумал то, что придумал.
-- Слушай, -- нарочно спокойно говорю, -- сейчас поздно. Мы оба устали.
Завтра приедешь и взвесим кукурузу.
-- Нет, -- говорит, -- зачем завтра приезжать, когда я сегодня здесь.
Ну, тут я ему показал. Безумному человеку надо через его безумность
вправлять ум.
-- Значит, ты мине не доверяешь! -- кричу я ему от души. -- Ты в моем
доме принял хлеб-соль, и ты боишься в моем доме до завтра оставить мешки! Ты
думаешь, Бахут, как нищий, залезет в твои мешки, вытащит кукурузу, а завтра
скажет, что там не хватает?! Ты плюешь на мой хлеб-соль!
О! О! О! Вижу -- потух, как свечка.
-- Что ты, что ты, Бахути, -- говорит, -- успокойся, ради бога,
разбудишь семью. (Сейчас вспомнил мою семью!) Ты мине доверяешь, и я тебе
доверяю. Завтра приеду.
И так он уехал. Ни завтра, ни послезавтра, слава богу, не приехал, но
бочку через одного человека прислал. И с тех пор я на поминках ни о каком
деле ни с кем не договариваюсь И вообще я перестал ходить на поминки, кроме
поминок по самым близким людям.
Так закончил Бахут свою историю.
-- Я его видел, Бахут, -- закричал Тендел, -- месяц тому назад, как раз
на поминках!
-- Такого человека только на поминках и встретишь, -- сказал Бахут,
надвигая на глаза свою сванку.
-- Я ему говорю, -- продолжал Тендел: "Что у тебя там с Бахутом
получилось?" А он говорит: "Что получилось? Да то получилось, что Бахути
меня напоил и вместо бочки "качича" подсунул бочку "изабеллы". А зачем мне
за двадцать километров надо было ехать, чтобы купить "изабеллу"? "изабеллу"
я у себя в деревне тоже мог купить".
-- Вайме! -- сказал Бахут и дурашливо ударил себя руками по голове, как
бы оплакивая самого себя.
-- Я тоже его видел еще раньше! -- крикнул один из застольцев под общий
смех.
-- Опять на поминках? -- спросил Бахут.
-- Нет, на базаре! -- перекрикивая смех, продолжал тот, может быть,
отчасти импровизируя. -- И я, зная твою историю, спросил у него: "Что ты
думаешь о Бахуте?" И он мне сказал: Бахути неплохой человек. Хлебосольный
человек. А то, что с вином получилось, -- это я сам виноват. Если покупаешь
вино, сперва попробуй из бочки, которую берешь, а потом пей с хозяином
сколько хочешь. А я сперва выпил его "качич", получил кейф, а потом,
конечно, не понял то вино, которое он мне продал. Если б он бочку айрана
поставил на арбу, я бы ее тоже взял как вино. А так Бахути человек неплохой.
Но одно плохое в нем есть: зачем он сына приучает неправду говорить? А так
Бахути неплохой, хлебосольный человек был... Что-то я его давно не
встречаю... Может, он умер? Тогда почему меня на поминки не пригласили?"
-- Если бог есть, -- крикнул под общий смех Бахут, -- я первый приеду
на его поминки!
Выпив по последнему стакану за домашний очаг старого охотника Тендела,
гости стали подыматься из-за столов. Тимур, выбрав удобное мгновенье,
подошел и тихо сказал Кязыму:
-- Поговорим.
-- Ладно, -- ответил Кязым, -- только жену отправь вперед.
Светила луна, и ночь была ясной и тихой, когда они вышли на
верхнечегемскую дорогу. На дороге стоял Бахут, ожидая Кязыма. Им было по
пути.
-- Ты куда? -- спросил Бахут, внимательно вглядываясь в Кязыма, а потом
так же внимательно в Тимура.
-- Нам нужно поговорить, -- ответил Кязым просто.
-- Может, подождать тебя? -- спросил Бахут. Он что-то почувствовал.
-- Нет, -- сказал Кязым, -- ты иди домой, я тоже скоро вернусь.
-- Ну как знаешь, -- сказал Бахут, глядя вслед Кязыму, уходящему вместе
с Тимуром. Высокая, легкая фигура удалялась рядом с бритоголовой,
коренастой, долго белеющей чесучовым кителем.
-- Что тебе надо? -- тихо спросил Тимур, косясь на Кязыма. Сейчас они
были одни на всей дороге. В лунном свете круглая, бритая голова Тимура с
теменью глазниц казалась страшноватой.
И вдруг Кязым вспомнил из рассказов людей, сидевших в тюрьме, что
арестантов бреют. "Господи, -- подумал Кязым, -- если все правильно пойдет,
его и брить не надо будет. А ведь он всю жизнь ходил бритоголовый, так что в
любой год можно было сажать, а лучше всего сразу, семнадцать лет назад. Он
уже тогда был бритоголовый", -- мелькнуло в голове у Кязыма и погасло.
-- Пойми меня хорошенько, -- сказал Кязым, не глядя на Тимура, -- если
б моему брату не грозила беда, я бы за это дело никогда не взялся. Ты мне
дашь пятьдесят тысяч, я выручу брата, и мы забудем об этом деле. Как видишь,
я не лучше тебя, а какой ты, мы с тобой знаем оба.
-- Ты сначала покажи свою карту, -- выдавил Тимур.
-- Моя карта у меня в кармане, -- ответил Кязым и тут же поправил себя,
-- твоя карта у меня в кармане.
Тимур остановился на дороге и уставился на Кязыма своими темными
глазами, и круглая, бритая голова его в лунном свете казалась странной,
потусторонней.
-- Только без глупостей, -- строго предупредил Кязым, глядя на Тимура.
Он сунул правую руку в карман, вытащил ее, отвел в сторону и раскрыл ладонь.
В ладони его сверкнул ключ от сейфа.
-- Где взял? -- с трудом выдохнул Тимур, не сводя цепенеющего взгляда с
ключа, тускло поблескивающего в руке Кязыма.
-- Я же говорил, что заходил к тебе, -- сказал Кязым, внимательно следя
за Тимуром.
-- О! -- рыкнул Тимур и, вцепившись ему в руку обеими руками, стал
вырывать у него ключ. Он был все еще сильным человеком, но Кязым был
сильней.
Несколько долгих секунд шла беззвучная борьба, и Кязым едва удержался
от желания ударить левой рукой по ненавистному жилистому затылку Тимура,
когда тот, не сумев расцепить его пальцев, стал пытаться зубами поймать
кисть его руки.
-- Я же говорил -- без глупостей, -- с брезгливым раздражением напомнил
Кязым, отводя руку от зубов Тимура и поняв, что тот рано или поздно поймает
его кисть своими челюстями, с такой силой вывернул ему руки, что тот,
застонав, повалился.
Кязым, с трудом переводя дыхание, положил ключ в карман.
-- Вставай, не маленький, -- сказал он и, подхватив Тимура, поставил
его на ноги.
Сейчас они молча стояли друг против друга, тяжело дыша. Кязым дышал
тяжелей, хотя был моложе Тимура.
-- А чем я буду уверен, что ты не донесешь? -- сказал Тимур, выравнивая
дыхание.
-- Я же сказал, -- помолчав и отдышавшись, ответил Кязым, -- что я не
лучше тебя. Как же я донесу властям, если деньги нужны мне для брата?
-- Ладно, пошли, -- сказал Тимур, и они снова двинулись по дороге.
Поглядывая на круглую, бритую голову Тимура, странную в лунном свете, Кязым
напряженно думал, что тот еще может выкинуть. "Да, я сломал его, -- думал
Кязым, -- но он и сломанный на все способен".
Они подошли к воротам дома Тимура.
-- Вот что, -- сказал Кязым, останавливаясь, -- если ты попытаешься
выстрелить из дома, тебе это не поможет. Бахут видел, что я ушел с тобой. Ты
будешь в тюрьме, куда бы ты ни оттащил мой труп. И деньги твои пропадут.
Все! И вот что еще. Если ты быстро не выйдешь из дому, я буду считать, что
ты вынес деньги с заднего крыльца, чтобы перепрятать их в лесу. Тогда я, не
дожидаясь тебя, иду к председателю и отдаю ему ключ. К утру тебя заберет
кенгурийская милиция.
-- Нет, -- сказал Тимур, -- я быстро выйду, они у меня разложены по
тысяче рублей. Считать недолго.
-- Вот и умница, -- сказал Кязым, -- всегда так раскладывай.
-- Хорошо, -- предложил Тимур, -- я тебе даю деньги, а ты мне
возвращаешь ключ.
-- Не пойдет, -- сказал Кязым.
-- Почему?
-- Потому что года через два, когда все успокоится, я сам открою
железный ящик и возьму деньги. Вот тогда я тебе верну твои.
-- Хитрый, -- процедил сквозь зубы Тимур, -- так я тебе и поверил...
-- Но не хитрей тебя, -- сказал Кязым, -- это же надо спрятать ключ,
когда сам был председателем, а первый раз взять деньги уже через одного
председателя. Ловко!
-- Я его случайно нашел в доме, -- сказал Тимур.
-- Это ты оставь на случай суда, -- ответил Кязым, -- но ведь мы решили
обойтись без суда...
Тимур открыл ворота, пересек двор и поднялся в дом. Кязым подумал, что
