постепенно его мозг как бы окутался туманом. Удары бубна стали доноситься
издалека: тум!.. тум!.. тум!.. И вот откуда-то из пустоты, из небытия,
томительно медленно выплыл низкий, хрипловатый, протяжный звук:
"э-э-э-э..." Долго, тысячу лет, целую вечность дрожал этот звук над скалой
- вкрадчивый, задушевный, и Александру чудилось, будто он засыпает и
отрывается от земли.
Шумит и шумит лазурное море, мерно бьется о берег и откатывается
обратно пенистая волна. Колышутся перистые ветви пальм, темно-синих на
фоне ослепительно светлого неба. Дремлют над неподвижной водой бассейнов
храмы из белоснежного, сверкающего на солнце мрамора. А звук все тянется -
спокойный, ленивый и мудрый, прерываясь лишь вздохами и неторопливым
речитативом.
И еще глубже погрузился в свой волшебный сон молодой царь, и увидел
молочные туманы, ползущие из ущелий, и голубые хребты, растворяющиеся во
мгле, и мрачные нагория, темные от тени, падающей на них от гигантских
облаков, и конские хвосты, развевающиеся на шестах у молчаливых каменных
гробниц, поставленных над студеными потоками, что гремят на широком ложе
из галечника.
Бесконечно пел жрец, и голос его, замирая от экстаза, напоминал
иногда дыхание ветра. Он звучал и там, и здесь, и повсюду, похожий то на
приглушенное рыдание, то на детскую жалобу; изредка томно звякали кимвалы,
и Александр витал все выше над миром, который постепенно таял и
превращался в белую пустоту. И вот все исчезло, остался только голос,
доносившийся неведомо откуда, протяжный, как время, и неуловимый, как сон.
Александр уже не чувствовал себя, развеялся в теплой пустоте. Сердце его
возликовало, и он заплакал от счастья.
Наутро, оставив в Кабуре гарнизон, Александр выступил в поход на
север.
Дорога вела сперва по неширокой приветливой долине, вдоль ласково
журчащей реки. Ярко светило солнце. В кустах шиповника, лоха и тамариска,
растущих по речным берегам, громко и звонко щебетали стаи птиц; издали
казалось, что где-то пересыпают из мешков в медные блюда груды серебряных
монет. Справа и слева возвышались округлые холмы, покрытые красиво
цветущим багрянником. Под ногой шуршали и хрустели густые поросли
трилистника. Воздух был необыкновенно чист и свеж, чудилось - его не
вдыхаешь, а пьешь, как холодное молоко.
Солдаты радовались мирному, благоухающему утру. Морщины на суровых
лицах сгладила улыбка. Беспечно ехали впереди войска разведчики из легкой
конницы. Добродушно мурлыкали себе под нос, сидя на могучих лошадях,
гетайры. Гоплиты сняли медные шлемы, теплый весенний ветер гладил их
огрубелые щеки, беззлобно трепал грязные волосы. Мягко покачивались на
одногорбых верблюдах лучники с Тигра. Шумной гурьбой шагали чубатые
фракийцы. Задорно щелкали бичами служители обоза. Кто-то ради забавы
выбрал в стаде, которое вели за войском, самого крупного буйвола, нацепил
ему на рога венок и погнал впереди. Это вызвало много смеха и шуток. Не
убавляя шага, люди наклонялись к земле, срывали алые тюльпаны и с
удивлением замечали, что их аромат подобен запаху красных роз.
Воинам припомнилась Эллада, и греки вздыхали счастливо и вместе с тем
грустно. У Феагена даже слезы выступили на глазах. Весна пробудила в нем
тоску по волам, по золотистой греческой земле, взрыхленной лемехом плуга.
Ладони марафонца истосковались по доброй человеческой работе. Он оглянулся
вокруг и почувствовал, как нелепо то, что он, труженик, плетется где-то
вдали от родины по цветущей чужой долине с оружием в руке. Торчащие кверху
пики так не вязались с ясной улыбкой природы, что Феаген ощутил стыд за
себя. Ему хотелось сломать свой дротик и бросить его в поток.
Постепенно холмы вздымались круче, покров густых трав уже разрывали
острые углы выступающих камней. Река зашумела громче, и ласка в ее голосе
сменилась недобрым ворчанием. По берегам там и сям начали попадаться
валуны величиной с барана. Долина сузилась и помрачнела. Тень от скал
падала на лица воинов и гасила радость в их глазах.
На закате солнца отряды остановились и разбили лагерь на речном
берегу, поближе к воде. Утолив голод, воины залегли у погасших костров, но
долго не могли заснуть. Наступил час, когда разговоры стихают и человек
остается наедине со своей душой. В горах было нестерпимо тихо. В
сине-черном прозрачном небе, от которого веяло холодом неведомых миров,
невыносимо ярко сверкали южные звезды. И чем больше глядел на них человек,
тем сумрачней становилось у него на душе.
Что такое небо, звезды и земля? Для чего они существуют? Откуда и
куда все это движется? В темный разум людей проникало смутное ощущение
бесконечного, их постепенно охватывал ужас перед неразрешимой для них
загадкой бытия. Всех начинало угнетать чувство обреченности. У слабых
стыла от страха кровь; они со стоном падали ниц и жалобно молились богу.
Пылкие, чтобы заглушить этот страх, яростно вскакивали с мест, опять
разжигали костры и жадно, до умопомрачения пили вино. Даже сильный
печально опускал голову и неподвижно сидел у огня, не понимая, отчего ему
так тяжело.
Перейдя вброд Кофен, войско отправилось утром вверх по реке Пяти
Львов на северо-восток. Чем выше поднимались отряды, тем угрюмей
становилась природа. Вместо пологих бугров по сторонам уже чернели хмурые
зубчатые утесы. Река ревела, воинам приходилось кричать, чтобы услышать
друг друга. Под напором воды, бегущей вниз со скорость, почти неуловимой
для ока, дрожали и гудели огромные глыбы известняка. Из темного ущелья,
куда войско ползло, как сказочный змей в пещеру, навстречу македонцам
полетела клочьями сырая мгла. Солнце исчезло. Продрогшие люди, страшась
неведомой опасности, крепче сжимали копья.
Стены ущелья подвинулись так близко, что тропа на левом берегу
оборвалась и продолжалась уже на правом. Воины передового отряда
остановились. Великий Змей, который минуту назад, извиваясь и поблескивая
чешуей панцирей и щитов, медленно двигался по тропе, замер над потоком. В
горах таяли снега, речка была наполнена мутной водой. Волны угрожающе
рычали и бросались под ноги людей, точно косматые серые собаки. Никто не
смел первым начать переправу. Кто знает, какова здесь глубина?
Показался верхом на черном коне царь. После Кабуры македонцы не
узнавали своего повелителя. Он еще больше отдалился от них, и многих
отталкивало надменное выражение его лица.
- Почему остановились? - сухо спросил Александр у старшего
проводника.
- Дальше пути нет.
- Трусы! - воскликнул Александр с презрением. - Не возвращаться же
нам в Кабуру из-за этого ручейка?
Он был так непоколебимо уверен в себе и в силе своего коня, что не
стал раздумывать и тотчас же ударил вороного пятками в бока. Конь взвился
на дыбы и бросился в поток. Изумленных солдат окатил целый каскад брызг.
Не успели воины опомниться, как их повелитель очутился на той стороне.
Вороной фыркал и отряхивался, точно пес. Восхищенные отвагой царя, воины
бросились за ним, словно бурный вал.
Великий Змей снова двинулся вперед. Но его подстерегало множество
новых неожиданностей. Тропа часто переходила то на левый, то на правый
берег, изгибы "змеиного тела" следовали по ней, сразу в трех или четырех
местах пересекая речку наискось. Камни выскальзывали из-под ног, воины
падали, и вода волокла и уносила их вниз. Иногда сверху, прыгая на порогах
и перекатах, с грохотом мчался по реке округлый валун. Точно ядро,
выпущенное из баллисты, врезался он в ряды онемевших от ужаса воинов,
разбивал вдребезги панцири и черепа, ломал кости и разносил туловища в
клочья. Стволы ободранных о камни горных елей ударяли, словно тараны, и
производили в отрядах большое опустошение. В довершение всего неожиданно
пошел крупный град, и льдины величиной с голубиное яйцо хлестали
македонцев, точно свинцовые шары, брошенные из пращей. Затем полил дождь.
Солдаты промокли с головы до пят и дрожали от холода и усталости.
Наконец, когда стало уже совсем темно, дорога отошла от реки влево и
запетляла по склону крутого, почти неприступного хребта. Великий Змей
медленно карабкался вверх по откосам, и пляшущее от ветра пламя двух
факелов, зажатых в руках воинов передового отряда, напоминало мерцающие от
печали глаза чудовища.
Не было ни травы, ни кустарников, чтобы разжечь костры, согреться и
обсушиться. Не было и сил идти дальше. Чтобы не свалиться, воины
прицепились к выступам скал и так лежали на мокрых камнях до утра. Их бил
озноб. В ответ на судорожное скрежетание зубов и взрывы хриплого кашля из
темноты раздавалось рычание снежного барса. Низко над головой, на южной
стороне мрачного неба, зловеще сверкала меж облаков звезда Канопус.
- Афина-Паллада! - ворчал Феаген, лежа в расселине среди
остроребристых камней.
От счастливого волнения, которое он испытывал вчера утром, не
осталось и следа. Тело бедняги застыло и онемело, и только внутри, в
сердце, горела живая искра. Феаген пытался расправить члены и разогнать по
жилам кровь, но едва не сорвался под обрыв. Это привело грека в ярость.
"Какое преступление совершил Феаген, чтобы терпеть такие мучения?" -
со злобой спрашивал себя марафонец.
Он перебирал в памяти все свои поступки, но не находил ничего
недостойного. Честно жил. Честно трудился и кормил себя и своего отца.
Почему же он страдает?
Рассвет долго не наступал. Окоченевшие люди истомились от ожидания. К
утру все потонуло в тумане. Он забирался под плащи, забивал рот и оставлял
на языке вкус пустоты и сырости. Наконец ледяной ветер, дующий с
заснеженных вершин, развеял густые пласты тумана, и Великий Змей ожил.
Проводники и разведчики отправились вверх по тропе и наткнулись на заросли
мастикового дерева. Застучали топоры. К радости воинов, мастиковое дерево
хорошо горело даже зеленое, и дым от него благоухал, словно фимиам. Люди
согрелись у жарких костров, высушили плащи и хитоны, подкрепили силы,
зажарив на долго не угасающих углях мясо быков.
Войско двинулось к Седлу Анхрамана, находившемуся на высоте шести
тысяч семисот локтей над уровнем моря. Один поворот. Второй. Десятый.
Сороковой... Точно завитки гигантского вихря, петляли изгибы тропы прямо
вверх по крутому склону, и казалось, им не будет конца. Справа синел
провал, по дну которого вчера проходило войско. Люди, бредущие впереди, с
опаской глядели вниз и с удивлением показывали друг другу серый шнур,
брошенный кем-то на скалы. По нему ползли муравьи. Никто не верил, что
этот шнур - та самая тропа, по которой они шагают, а муравьи - это их
товарищи, ковыляющие следом.
Воинов охватывало чувство страха перед величием гор. Они доверчиво
смотрели на растущие кое-где корявые, узловатые дубы, не скрываются ли в
их растрепавшихся от ветра кронах злые духи поднебесной страны?
Люди выбивались из сил и долго лежали на карнизе, чтобы отдышаться.
Быки, утомленные невыносимо трудной дорогой, с хрипом валились на бок и
больше не вставали. Кони срывались с тропы и вместе с всадниками летели по
откосу, сдвигая с места камни; тучи щебня и куски гранита и гнейса лавиной
обрушивались в долину, сметая с нижних изгибов тропы людей и лошадей.
Чем выше поднимался Великий Змей, тем холоднее становился воздух.
Ветер усилился. Он взметал клубы пыли и засыпал глаза, подхватывал с тропы
мелкие осколки камней и с размаху рассекал ими носы и щеки македонцев.
Дубы сменились редкими рощами древовидного можжевельника. Между скалами,
как бы выворачивая кривыми лапами тяжелые обломки камня, пробежал черный
