Сознайтесь, что вам просто лень писать для рупора поездной
общественности.
Великий комбинатор не отрицал того, что онпрофессионал
пера. В случае надобности он мог бы без запинки объяснить,
какой орган печати представляет он в этом поезде --
"Черноморскую газету". Впрочем, в этом не было особенной нужды,
потому что поезд был специальный и его не посещали сердитые
контролеры с никелированными щипцами. Но Лавуазьян уже сидел со
своей пишущей машиной в вагоне ударников, где его предложение
вызвало суматоху. Уже старик с Трехгорки писал химическим
карандашом заметку о необходимости устроить в поезде вечер
обмена опытом и литературное чтение, уже искали карикатуриста и
мобилизовали Навроцкого для собирания анкеты о том, какое
предприятие из числа представленных делегатами лучше выполнило
промфинплан.
Вечером в купе Гаргантюа, Меньшова, Ухудшанского и Бендера
собралось множество газетного народа. Сидели тесно, по шесть
человек на диванчике. Сверху свешивались головы и ноги.
Ощутительно свежая ночь остудила журналистов, страдавших весь
день от жары, а длинные такты колес, не утихавшие уже три дня,
располагали к дружбе. Говорили о Восточной Магистрали,
вспоминали своих редакторов и секретарей, рассказывали о
смешных газетных ляпсусах и всем скопом журили Ухудшанского за
отсутствие в его характере журналистской жилки. Ухудшанский
высоко поднимал голову и с превосходством отвечал:
-- Треплетесь? Ну, ну!
В разгаре веселья явился господин Гейнрих.
-- Позвольте войти наемнику капитала, - бойко сказал он.
Гейнрих устроился на коленях толстого писателя, отчего
писатель крякнул и стоически подумал: "Раз у меня есть колени,
то должен же кто-нибудь на них сидеть? Вот он и сидит".
-- Ну, как строится социализм? -- нахально спросил
представитель свободомыслящей газеты.
Как-то так случилось, что со всеми поездными иностранцами
обращались учтиво, добавляя к фамилиям; "мистер", "герр" или
"синьор", а корреспондента свободомыслящей газеты называли
просто Гейнрих, считали трепачом и не принимали всерьез.
Поэтому на прямо поставленный вопрос Паламидов ответил:
-- Гейнрих! Напрасно вы хлопочете! Сейчас вы будете опять
ругать советскую власть, это скучно и неинтересно. И потом мы
это можем услышать от злой старушки из очереди.
-- Совсем не то, -- сказал Гейнрих, -- я хочу рассказать
библейскую историю про Адама и Еву. Вы позволите?
-- Слушайте, Гейнрих, почему вы так хорошо говорите
по-русски? - спросил Сапегин.
-- Научился в Одессе, когда в тысяча девятьсот
восемнадцатом году с армией генерала фон Бельца оккупировал
этот чудный город. Я состоял тогда в чине лейтенанта. Вы,
наверно, слышали про фон Бельца?
-- Не только слышали, -- сказал Паламидов, -- но и видели.
Ваш фон Бельц лежал в своем золотом кабинете во дворце
командующего Одесским военным округом с простреленной головой.
Он застрелился, узнав, что в вашем отечестве произошла
революция,
При слове "революция" господин Гейнрих официально
улыбнулся и сказал:
-- Генерал был верен присяге.
-- А вы почему не застрелились, Гейнрих? - спросили с
верхней полки. -- Как у вас там вышло с присягой?
-- Ну, что, будете слушать библейскую историю? --
раздраженно сказал представитель свободомыслящей газеты.
Однако его еще некоторое время пытали расспросами насчет
присяги и только тогда, когда он совсем уже разобиделся и
собрался уходить, согласились слушать историю.
РАССКАЗ ГОСПОДИНА ГЕЙНРИХА ОБ АДАМЕ И ЕВЕ
-- Был, господа, в Москве молодой человек, комсомолец.
Звали его-Адам. И была в том же городе молодая девушка,
комсомолка Ева. И вот эти молодые люди отправились однажды
погулять в московский рай-в Парк культуры и отдыха. Не знаю, о
чем они там беседовали. У нас обычно молодые люди беседуют о
любви. Но ваши Адам и Ева были марксисты и, возможно, говорили
о мировой революции. Во всяком случае, вышло так, что,
прогуливаясь по бывшему Нескучному саду, они присели на траву
под деревом, Не знаю, какое это было дерево. Может быть, это
было древо познания добра и зла. Но марксисты, как вам
известно, не любят мистики. Им, по всей вероятности,
показалось, что это простая рябина. Продолжая беседовать, Ева
сорвала с дерева ветку и подарила ее Адаму. Но тут показался
человек, которого лишенные воображения молодые марксисты
приняли за садового сторожа. А между тем это был, по всей
вероятности, ангел с огненным мечом. Ругаясь и ворча, ангел
повел Адама и Еву в контору на предмет составления протокола за
повреждения, нанесенные садовому хозяйству. Это ничтожное
бытовое происшествие отвлекло молодых людей от высокой
политики, и Адам увидел, что перед ним стоит нежная Ева, а Ева
заметила, что перед ней стоит мужественный Адам. И молодые люди
полюбили друг друга. Через три года у них было уже два сына.
Дойдя до этого места, господин Гейнрих неожиданно умолк,
запихивая в рукава мягкие полосатые манжеты.
-- Ну, и что же? -- спросил Лавуазьян.
-- А то, -- гордо сказал Гейнрих, -- что одного сына зовут
Каин, а другого-Авель и что через известный срок Каин убьет
Авеля, Авраам родит Исаака, Исаак родит Иакова, и вообще вся
библейская история начнется сначала, и никакой марксизм этому
помешать не сможет. Все повторяется. Будет и потоп, будет и Ной
с тремя сыновьями, и Хам обидит Ноя, будет и Вавилонская башня,
которая никогда не достроится, господа. И так далее. Ничего
нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятились
насчет новой жизни.
И Гейнрих удовлетворенно откинулся назад, придавив узкой
селедочной спиной толстого добродушного писателя.
-- Все это было бы прекрасно, -- сказал Паламидов, - если
бы. было подкреплено доказательствами. Но доказать вы ничего не
можете. Вам просто хочется, чтобы было так. Запрещать вам
верить в чудо нет надобности. Верьте, молитесь.
-- А у вас есть доказательства, что будет иначе? --
воскликнул представитель свободомыслящей газеты.
-- Есть, - ответил Паламидов, - одно из них вы увидите
послезавтра, на смычке Восточной Магистрали.
-- Ну-у, начинается! - заворчал Гейнрих. - Строительство!
Заводы! Пятилетка! Что вы мне тычете в глаза свое железо? Важен
дух! Все повторится! Будет и тридцатилетняя война, и столетняя
война, и опять будут сжигать людей, которые посмеют сказать,
что земля круглая. И опять обманут бедного Иакова, заставив его
работать семь лет бесплатно и подсунув ему некрасивую
близорукую жену Лию взамен полногрудой Рахили. Все, все
повторится. И Вечный Жид попрежнему будет скитаться по земле...
-- Вечный Жид никогда больше не будет скитаться! -- сказал
вдруг великий комбинатор, обводя собравшихся веселым взором.
-- И на это вы тоже можете представить доказательства в
течение двух дней? -- возопил Гейнрих.
-- Хоть сейчас, - любезно ответил Остап. - Если общество
позволит, я расскажу о том, что произошло с так называемым
Вечным Жидом.
Общество охотно позволило. Все приготовились слушать
рассказ нового пассажира, а Ухудшанский даже промолвил:
"Рассказываете? Ну, ну". И великий комбинатор начал.
РАССКАЗ ОСТАПА БЕНДЕРА О ВЕЧНОМ ЖИДЕ
-- Не буду напоминать вам длинной и скучной истории
Вечного еврея. Скажу только, что около двух тысяч лет этот
пошлый старик шатался по всему миру, не прописываясь в
гостиницах и надоедая гражданам своими жалобами на высокие
железнодорожные тарифы, из-за которых ему приходилось ходить
пешком. Его видели множество раз. Он присутствовал на
историческом заседании, где Колумбу так и не удалось отчитаться
в авансовых суммах, взятых на открытие Америки. Еще совсем
молодым человеком он видел пожар Рима. Лет полтораста он прожил
в Индии, необыкновенно поражая йогов своей живучестью и
сварливым характером. Одним словом, старик мог бы порассказать
много интересного, если бы к концу каждого столетия писал
мемуары. Но Вечный Жид был неграмотен и к тому же имел дырявую
память.
Не так давно старик проживал в прекрасном городе
Рио-де-Жанейро, пил прохладительные напитки, глядел на
океанские пароходы и разгуливал под пальмами в белых штанах.
Штаны эти он купил по случаю восемьсот лет назад в Палестине у
какого-то рыцаря, отвоевавшего гроб господень, и они были еще
совсем как новые. И вдруг старик забеспокоился. Захотелось ему
в Россию, на Днепр, Он бывал везде: и на Рейне, и на Ганге, и
на Миссисипи, и на Ян-Цзы, и на Нигере, и на Волге. И не был он
только на Днепре. Захотелось ему, видите ли, бросить взгляд и
на эту широкую реку.
Аккурат в 1919 году Вечный Жид-в своих рыцарских брюках
нелегально перешел румынскую границу. Стоит ли говорить о том,
что на животе у него хранились восемь пар шелковых чулок и
флакон парижских духов, которые одна кишиневская дама просила
передать киевским родственникам. В то бурное время ношение
контрабанды на животе называлось "носить в припарку". Этому
делу старика живо обучили в Кишиневе. Когда Вечный Жид,
выполнив поручение, стоял на берегу Днепра, свесив неопрятную
зеленую бороду, к нему подошел человек с желто-голубыми
лампасами и петлюровскими погонами и строго спросил:
-- Жид?
-- Жид, - ответил старик.
-- Ну, пойдем, - пригласил человек с лампасами. И повел
его к куренному атаману.
-- Жида поймали, - доложил он, подталкивая старика
коленом.
-- Жид? - спросил атаман с веселым удивлением.
-- Жид, -- ответил скиталец.
-- А вот поставьте его к стенке, - ласково сказал
куренной.
-- Но ведь я же Вечный! - закричал старик. Две тысячи лет
он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось
жить.
-- Молчи, жидовская морда! - радостно закричал губатый
атаман. -- Рубай его, хлопцы-молодцы! И Вечного странника не
стало.
-- Вот и все, -- заключил Остап.
-- Думаю, что вам, господин Гейнрих, как бывшему
лейтенанту австрийской армии, известны повадки ваших
друзей-петлюровцев? - сказал Паламидов.
Гейнрих ничего не ответил и сейчас же ушел. Сначала все
думали, что он обиделся, но уже на другой день выяснилось, что
из советского вагона корреспондент свободомыслящей газеты
направился прямо к мистеру Хираму Бурману, которому и продал
историю о Вечном Жиде за сорок долларов. И Хирам на первой же
станции передал рассказ Остапа Бендера по телеграфу в свою
газету.
ГЛАВА XXVIII. ПОТНЫЙ ВАЛ ВДОХНОВЕНЬЯ
На утро четвертого дня пути поезд взял на восток. Мимо
снеговых цепей -- Гималайских отрогов, -- с грохотом
перекатываясь через искусственные сооружения (мостики, трубы
для пропуска весенних вод и др. ), а также бросая трепетную
тень на горные ручьи/литерный поезд проскочил городок под
тополями и долго вертелся у самого бока большой снеговой горы.
Не будучи в силах одолеть перевал сразу, литерный подскакивал к
горе то справа, то слева, поворачивал назад, пыхтел,
возвращался снова, терся о гору пыльно-зелеными своими боками,
всячески хитрил -- и выскочил, наконец, на волю. Исправно
поработав колесами, поезд молодецки осадил на последней станции
перед началом Восточной Магистрали.
В клубах удивительного солнечного света, на фоне
алюминиевых гор, стоял паровоз цвета молодой травы. Это был
подарок станционных рабочих новой железной дороге.
В течение довольно долгого времени по линии подарков к
