знаком, но сейчас почему-то не поддавался опознанию.
Рамиров одним прыжком оказался возле лежащего друга. Одной рукой
Витька тщетно пытался зажать рану в груди, из которой обильно, толчками,
выбрасывалась кровь, а другой все еще сжимал уже бесполезный пулемет.
- Вить, - сказал Рамиров, приблизив свое лицо к лицу друга. - Тебе
больно, Витя? Сейчас, подожди... Врача! Вызовите "скорую"! - крикнул он в
пространство. - "Амбьюлэнс", плиз!.. - И снова наклонился к раненому. -
Сейчас, Витя... Ты только держись, ладно?
Виктор, слабея на глазах, прошептал:
- Не надо... Ничего не надо, Яш... Ты вот что... "оракул"... передать
Бригадиру лично... Понял?.. И уходи... сейчас полиция... Только
обязательно, обещаешь?.. Я должен был... для Легиона...
Пулемет выпал из его руки, но он не стал поднимать его, а вытащил из
кармана ветровки свою нелепую шапочку и почти насильно впихнул ее в руку
Рамирову.
- Никому... только Бригадиру, - с усилием смог выговорить он еще и
уронил голову на грудь.
Уже предсмертно хрипя, Кранц выдохнул:
- Ни в коем случае... сам не надевай "оракула"!..
Рамиров, не чувствуя боли, закусил губу. Только теперь до его
сознания дошло, что приближавшийся вой был ничем иным, как звуком
полицейской сирены. Он отшвырнул с отвращением оружие в угол зала,
распрямился и, слепо оглянувшись на толпившихся вокруг бледных людей,
пошел к выходу.
Бросать мертвого друга на поле боя в Пандухе справедливо считалось
подлостью, но и попадаться в руки полиции сейчас было бы нежелательно. От
осознания этого скверного парадокса хотелось выть волком...
Да, они спасли людей и уберегли кучу разноцветных бумажек от
грабителей. Но при этом, как ни крути, был убит охранник - по
недоразумению, в тот момент, когда анализировать обстановку начинают не те
доли головного мозга, которые отвечают за мышление, а те, которые отдают
приказы мышцам и пальцам на спусковых крючках... Кто бы стал в этом
разбираться потом? Со стороны все выглядит достаточно просто: бывший
милитар, к тому же отмотавший уже один срок, убил порядочного гражданина,
выполнявшего свой служебный долг, и разве явится смягчающим
обстоятельством тот факт, что он сделал это, чтобы спасти своего друга?..
Ничего не видя перед собой, Рамиров шагал по тротуару, натыкаясь на
прохожих. В ушах у него звучали последние слова Витьки: "Я должен был...
Обещаешь?".
Вопрос был прост, но, если покопаться в душе, ответить на него было
сложнее.
Вот уже три года Рамиров честно выполнял данный самому себе обет не
лезть ни в какие общественно-политические игры. Хотя это с каждым днем
становилось все труднее. Как и следовало ожидать, с ликвидацией
вооруженных сил общество волей-неволей поделилось на две категории. Одни -
те, кому это было на руку, - стали ярыми сторонниками ЮНПИСа, и таковых
было значительно больше, нежели тех, кого упразднение армии затронуло
болезненно и кто хотя бы в душе сочувствовал "бывшим".
За это время постепенно сбывалось то, чего Ян опасался, уходя из
ЮНПИСа: противостояние оппозиционных группировок неотвратимо перерастало в
социальную вражду, а вражда на глазах превращалась в войну - пока
"холодную", - но где гарантия, что однажды, из-за неосторожного шага одной
из сторон, эта война не станет открытой, в которой все средства хороши?
На войне, как известно, бывают жертвы. Причем не всегда из числа
воюющих. Осколки снаряда разлетаются во все стороны, убивая без разбора и
женщин, и стариков, и детей. Гибель близкого человека обычно вызывает
желание отомстить убийцам, и по этой причине тот, кто до поры, до времени
старается сохранить нейтралитет, в любой момент может стать верным
солдатом...
Это очень страшный процесс - тем более страшный, что он обусловлен
нормальными человеческими чувствами и побуждениями. В масштабах
государства он смахивает на ядерную цепную реакцию, только вот последствия
приносит куда более трагичные, нежели какой-нибудь мегатонный ядерный
взрыв.
Рамиров привык считать, что не имеет права сочувствовать ни бывшим
милитарам, ни ЮНПИСу, превратившемуся в межгосударственную организацию со
множеством прав и возможностей. Прежде всего, потому что и те, и другие
боролись неправедными методами ради достижения своих - в общем-то,
наверно, справедливых - целей.
Но теперь он попался в сеть, и этой сетью стали обязательства перед
старым другом, спасшему Рамирову жизнь. Скверно было то, что Кранц
оказался членом так называемого Легиона - это явствовало из его просьбы.
Выполнить эту просьбу - значит, сыграть против ЮНПИСа. Против Николя
Брилера, против старины Эккса и юнца Моргадо, против сотен людей, с
которыми Рамиров работал бок о бок в течение многих лет. Но не выполнить
просьбу Тугого - все равно, что предать погибшего друга. На это Ян не был
способен ни при каких обстоятельствах. Так уж он был устроен. Таким был
воспитанный им самим в себе "кодекс чести"...
Внутренняя борьба Рамирова с самим собой еще продолжалась, когда он,
оглядевшись, вдруг обнаружил, что шагает по Вандербильд-бульвару, в
Голландском квартале. Видимо, подсознательно его тело выполняло заданную
программу, а роль программы сыграл Витькин вопрос о местонахождении этой
улицы.
Видимо, где-то здесь, в одном из самых спокойных и мирных уголков
Интервиля, Кранц должен был передать свою шапочку Бригадиру Легиона. Но
где именно? И что в шапочке скрывалось? Зашифрованное послание за
подкладкой? Или что-нибудь другое? Всего этого Виктор сказать Рамирову не
успел, и Яну оставалось лишь полагаться на свое "шестое чувство" бывшего
оперативника. Что делать при встрече с так называемым "Бригадиром" (скорее
всего, речь шла о подпольной кличке), Рамиров еще не решил.
Он три раза прошел длинный бульвар из конца в конец, прикидывая, где
могла бы иметь место встреча. Больше всего для этого подходили: а)
небольшая площадь с памятником неизвестно кому в центре и тучами наглых от
того, что их никто никогда не пугал, голубей; б) сквер, который
использовался окрестными жителями для выгула собак и чад; в) стоянки такси
и автомобильные "паркинги" - не исключалась возможность, что встречающие
будут на машинах и что вообще сам факт передачи произойдет во время езды.
Кроме этого, конечно, существовала еще гипотеза, что встреча была
назначена в каком-нибудь баре (на Вандербильд-бульваре их имелось около
сорока) или вообще на явочной квартире в одном из домов (всего их было сто
пять), но тут уж Рамиров был бы бессилен выполнить просьбу Тугого.
Вероятность удачи, таким образом, была весьма близка к нулю, поэтому
Рамиров решил довести число своих обходов бульвара до десяти, а потом со
спокойной душой удалиться восвояси. Тем более, что солнце уже клонилось к
кромке крыш. И тем более, что было неизвестно, на какое время назначена
встреча...
Шествуя по бульвару, Рамиров цепким взглядом изучал окружающую
обстановку, но ничего примечательного ни в одном из выделенных им для себя
пунктов не обнаруживал.
Это случилось, когда часы на ратуше, расположенной на другой стороне
площади с глыбой Памятника-Неизвестно-Кому, отбили восемь дребезжащих
ударов. Человек, сидевший на крайней скамейке в сквере, сложил газету,
поднялся, и Рамиров узнал в нем Грига Ченстоховича. Расстояние между ними
было не меньше сорока метров, но ошибиться Ян не мог. Волевое лицо с
сеткой морщин, подтянутая, спортивная фигура, начальственные манеры явно
принадлежали бывшему суб-комманданту войск специального назначения, с
которым Рамиров познакомился в ходе юнписовской операции "Коммандос".
Значит, Ченстохович не покончил с собой три года назад, как извещали
газеты. Он просто перешел на нелегальное положение Бригадира Легиона,
боевого органа "эксов", доставлявшего немало хлопот ЮНПИСу и силам
безопасности.
Не успел Рамиров ничего предпринять, как к Ченстоховичу приблизился
молодой человек в спортивном костюме, совершавший пробежку по скверу, и
что-то спросил. Бывший суб-коммандант кивнул и вместе с парнем направился
к стоявшему у кромки тротуара черному "опелю", в котором сидели двое.
Остановившись у машины, Ченстохович что-то сказал водителю, и тот,
открыв дверцу, протянул парню небольшой предмет, очень напоминающий
зажигалку.
Дверцы стоявшего на противоположной стороне улицы крытого фургона с
надписью "Паоло Мазолли - транспортные перевозки" распахнулись, и на
проезжую часть выскочили люди с оружием в руках.
Дальнейшее произошло очень быстро.
Через считанные секунды Ченстохович и "спортсмен" лежали в
наручниках, уткнувшись лицом в тротуар. Один из нападавших распахнул
дверцу машины, но из "опеля" грянули выстрелы, и он повалился мешком на
асфальт. "Опель" на приличной скорости рванул зигзагом по площади, но ему
вслед прогремели автоматные очереди. Пули у юнписовской группы захвата - в
том, что это была именно она, сомневаться уже не стоило - видимо,
самонаводились на цель, потому что, не проехав и пятидесяти метров,
автомобиль вдруг завилял, шипя пробитыми шинами, врезался в витрину одного
из магазинов и тут же взорвался.
Парни с автоматами подняли пленников на ноги, подвели к фургону и
втолкнули внутрь.
Через несколько секунд о происшествии напоминал лишь густо валивший
дым из останков "опеля", крики раненых и испуганные, бледные лица
прохожих, да еще сирены пожарных машин, приближавшиеся со стороны Центра.
Рамиров повернулся и пошел прочь.
"Извини, Вить, - мысленно сказал он. - Как видишь, выполнить твое
обещание мне не удалось. К счастью, не удалось, потому что больше всего
мне не нравится быть трупом"...
РЕТРОСПЕКТИВА-3. "ОРАКУЛ"
У Рамирова была одна странная привычка. Читая какую-нибудь книгу, он
сознательно прерывал чтение на самом интересном месте и предавался
размышлениям над прочитанным.
Вот и накануне, вернувшись в свою "конуру" в пансионе "Голубая роза"
и благополучно избежав роковой встречи с госпожой Лэст, он наскоро
поужинал, почти полностью исчерпав имевшийся в холодильнике запас
продуктов, просмотрел очередной, стандартно скроенный, боевик (одна из
"пиратских" тиви-станций Евронаций специализировалась на показе фильмов со
стрельбой, погонями и зубодробительными драками по так называемому
"блуждающему каналу", хотя пропаганда насилия - в том числе и посредством
произведений искусства - была официально запрещена парламентом с подачи
ЮНПИСа сразу после разгона армии), а затем улегся спать.
Заснул Ян сразу, даже громкие щелчки в соседнем номере, где проживал
некто Олли Брюс, человек неопределенного возраста, рода занятий и
национальности, в этот раз не помешали ему. С этими звуками была особая
история. Неизвестно, на какие средства существовал сосед Рамирова, потому
что с утра до ночи он торчал в пансионе. Тем не менее, одевался он как
плейбой. Поселившись в "Голубой розе", Рамиров очень быстро обнаружил, что
из номера Брюса постоянно доносятся сквозь стену какие-то нераспознаваемые
звуки, весьма напоминающие чмоканье чересчур страстных поцелуев. Однако
Рамиров ни разу не видел, чтобы его соседа навещали женщины. Спросить
напрямую Брюса о происхождении звуков Ян не решался - не потому, что тот
был замкнутым, нелюдимым типом, а потому, что сам Рамиров свято соблюдал
принцип "не-лезь-в-чужую-жизнь". В то же время звуки действовали Яну на
нервы, из-за них он частенько не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и
