понимал звонких губ человека в зеленом киргизском седле.
- Товарищи!.. Требуйте отмены предательских договоров!.. Требуйте
смены замаскированного слуги капиталистов - правительства Керенского!..
Берите власть в свои мозолистые руки!.. Долой войну... Берите власть...
И он, взметывая головой, точно вбивал подбородком - в чьи руки должна
перейти власть. А потом корявые, исщемленные кислотами и землей, подня-
лись кверху руки - за властью...
Кирилл Михеич оглянулся. Кроме него, на постройке не было ни одного
человека в сюртуке. Он снял шляпу, разгладил мокрый волос, вытер платком
твердую кочковатую ладонь и одним глазом повел на Запуса.
Гришка Заботин, наборщик из типографии, держась синими пальцами за
серебряные ножны, говорил что-то Запусу. И выпачканный краской, темный,
как типографская литера, гришкин рот глядел на Кирилла Михеича. И Запус
туда же.
Кирилл Михеич сунул платок в карман и, проговорив:
- Стрекулисты... тоже... Политики! отправился домой.
Но тут-то и стряслось.
За Казачьей площадью, где строится церковь, есть такой переулочек -
Непроезжий. Грязь в нем бывает в дождь желтая и тягучая, как мед, и глу-
бин неизведанных. Того ради, не как в городе - проложен переулком тем -
деревянный мосток, по прозванью троттуар.
Публика бунтующая на площади галдит. По улицам ополченцы идут, рас-
пускательные марсельезные песни поют. А здесь спокойнехонько по дощечкам
каблуками "скороходовских" ботинок отстукивай. Хоть тебе и жена изменя-
ет, хоть и архитектор-англичанин надуть хочет - постукивай знай.
И вот топот за собой - мягкий по пыли, будто подушки кидают. На топот
лошадиный что ж оборачиваться - киргиз он завсегда на лошади, едва брюхо
в материю обернет. А киргиза здесь как пыли.
Однако обернулся. Глазом повел и остановился.
Вертит исправничья лошадь "Император" под гладкое свое брюхо желтые
клубы. Копыта как арканы кидает.
А Запус из седла из-под шапочки - пильменчиком веселым глазом по Ки-
риллу Михеичу.
Подъехал; влажные лошадиные ноздри у суконной груди подрядчика дышат
- сукно дыбят. Только поднял голову, кашлянул, хотел он спросить, что
мол, беспокоите, - наклонились тут черные кожаные плечи, шапочка откину-
лась на затылок. Из желтеньких волосиков на Кирилла Михеича язычок -
полвершка - и веки одна за другой подмигнули...
Свистнул, ударил ладонями враз по шее "Императора" и ускакал.
II.
Соседом по двору Кирилла Михеича был старый дворянский дом. Строился
он во времена дедовские, далеко до прихода Кирилла Михеича из пермских
земель. И как сделал усадебный флигелек себе Кирилл Михеич на место кир-
гизской мазанки, так и до этой новой кирпичной постройки - стоял сосед
нем и слеп.
Пучились проросшие зеленью ставни. Били, жгли и тянули их алые и жар-
кие степные ветры, кувыркались плясами по крыше, визжали истошно и смеш-
но в приземистые трубы, - не шевелился сосед.
А в этот день, когда под вечер на неподмазанных двухколесых арбах
киргизы привезли кирпичи на постройку, - заметил Кирилл Михеич сундушный
стук у соседа. И вечеровое солнце всеми тысячи зрачков озверилось в рас-
пахнутых ставнях.
Спросил работника Бикмуллу:
- Чего они? Ломают что ль?
Поддернул чимбары*1 Бикмулла (перед хорошим ответом всегда штаны под-
дерни, тибитейкой качни), сказал:
- Апицер - бий - генирал большой приехал. Большой город, грит, совсем
всех баран зарезал. Жрать нету. Апицер скоро большой город псех резить
будет. Палле!..
В заборе щели как полена. Посмотрел Кирилл Михеич. ______________
*1 Штаны.
Подводы в ограде. Воза под брезентами - и гулкий с раскатцем сундуш-
ный стук, точно. На расхлябанные двери планерочки, скобки приколачивает
плотник Горчишников (с постройки тоже). Скобки медные. Эх, не ворованные
ли?
- Горчишников! - позвал Кирилл Михеич.
Вбил тот гвоздь, отошел на шаг, проверил - еще молотком стукнул и
тогда - к хозяину.
- Здрасьте, Кирилл Михеич.
В щель на Горчишникова уставились скуластые пермские щеки, бородка на
заграничный цвет - карандашиком и один вставной желтый зуб.
- Ты чего ж не работал?
- Так что артель. Революсия...
- Лодыри.
Еще за пять сажен проверил тот гвоздь. Поднял молоток, шагнул-было.
- Постой. Это кто ж приехал?
- Саженова. Генеральша. Из Москвы. Добра из Омска на десяти подводах
- пароходы, сказывают, забастовали. У нас тут тоже толкуют - ежели,
грит, правительство не уберут...
- Постой. Одна она?
- Дочь, два сына. Ранены. С фронтов. Ребята у вас не были? Насчет
требований?
- Иди, иди...
В ограде горел у арб костер: киргизы варили сурпу. Сами они, покрытые
овчинами, в отрепанных малахаях сидели у огня, кругом. За арбами в синей
темноте перебегали оранжевые зеницы собак.
Кирилл Михеич, жена и сестра жены, Олимпиада, ужинали. Олимпиада с
мужем жила во второй половине флигеля. Артемий Трубучев, муж ее, капитан
приехал с южного фронта на побывку. Был он косоног, коротковолос и похож
на киргиза. Почти все время побывки ездил в степи, охотился. И сейчас
там был.
Кирилл Михеич молчал. Нарочито громко чавкая и капая на стол салом,
ел много.
Фиоза Семеновна напудрилась, глядела мокро, виновато вздыхала и гово-
рила:
- Артюша скоро на фронт поедет. И-и, сколь народу-то поизничтожили.
- Уничтожили! Еще в людях брякни. Возьми неуча.
- Ну, и пусть. Знаю, как в людях сказать. Вот, Артюша-то говорит: ка-
бы царя-то не сбросили, давно бы мир был и немца побили. А теперь прави-
телей-от много, каждому свою землю хочется. Воюют. Сергевна, чай да-
вай!..
- Много он, твой Артюша, знает. Вопче-то. Комиссар вон с фронта прие-
хал. Бабы, хвост готовь - кра-асавец.
Олимпиада, разливая, сказала:
- Не все.
Летали над белыми чашками, как смуглые весенние птицы, тонкие ее ру-
ки. Лицо у ней было узкое, цвета жидкого китайского чая и короткий лоб
упрямо зарастал черным степным волосом.
- Генеральша приехала, Саженова, - проговорила поспешно Фиоза Семе-
новна. - Дом купила - не смотря. В Москве. Тебе, Михеич, надо бы насчет
ремонту поговорить.
- Наше дело не записочки любовные писать. Знаем.
- ...Нарядов дочери навезли - сундуки-то четверо еле несут. Надо,
Лимпияда, сходить. Небось модны журналы есть.
- Обязательно-о!.. Мало на тебя, кралю, заглядываются. И-их, сугроб
занавоженный...
Кирилл Михеич не допил чашку и ушел.
В коленку ткнулась твердым носом собака и, недоумевающе взвизгнув,
отскочила.
Среди киргиз сидел Поликарпыч и рассказывал про нового комиссара.
Киргиз удивило, что он такой молодой, с арбы кто-то крикнул: "Поди,
царский сын". Еще - чеканенная серебром сабля. Они долго расспрашивали
про саблю и решили итти завтра ее осмотреть.
- "Серебро - как зубы, зубы - молодость", - запел киргиз с арбы са-
мокладку.
А другой стал рассказывать про генерала Артюшку. Какой он был ма-
ленький, а теперь взял в плен сто тысяч, три города и пять волостей,
немцев в плен.
Кирилл Михеич, чуть шебурша щепами и щебнем, вышел за ворота.
Из ожившего дома, через треснувшие ставни тек на песок желтый и паху-
чий, как топленое масло, свет. Говорили стекла молодым и теплым.
Он прошелся мимо дома, постройки. Караульщик в бараньем тулупе попро-
сил закурить. А закурив, стал жаловаться на бедность.
- Уйди ты к праху, - сказал Кирилл Михеич.
Через три дома - угол улицы.
Посетили гальки блестящие лунные лучи, - ушли за тучу. Тополя в пали-
садниках - разопрелые банные веники на молодухах... Белой грудью повисла
опять луна. (Седая любовь - нескончаемая). Сонный извозчик - киргиз -
остановил лошадь и спросил безнадежно:
- Можить, нада?
- Давай, - сказал Кирилл Михеич.
- Куды?.. Но-о, ты-ы!..
Пощупал голову, - шляпу забыл. Нижней губой шевельнул усы. С непри-
вычки сказать неловко, не идет:
- К этим... проституциям.
- Ни? - не понял киргиз. - Куды?
Кирилл Михеич уперся спиной в плетеную скрипучую стенку таратайки и
проговорил ясно:
- К девкам...
- Можня!..
III.
Все в этой комнате выпукло - белые надутые вечеровым ветром шторы;
округленные диваны; вываливающиеся из пестрых материй груды мяс и бело-
вато-розовая лампа "Молния", падающая с потолка.
Архитектор Шмуро в алой феске, голос повелительный, растяжистый:
- Азия!.. Вина-а!..
Азия в белом переднике, бритоголовая, глаз с поволокой. Азиатских зе-
мель - Ахмет Букмеджанов. Содержатель.
Кириллу Михеичу что? Грудь колесом, бородку - вровень стола - здесь
человека ценить могут. Здесь - не разные там...
- Пива-а!.. - приказывает Шмуро. - Феску грозно на брови (разгул
страстей).
Девки в азиатских телесах, глаза как цветки - розовые, синие и черные
краски. Азиат тело любит крашеное, волос в мускусе.
Кирилл Михеич, пока не напился - про дело вспомнил. Пододвинул к ар-
хитектору сюртук. Повелительная глотка архитекторская - рвется:
- Пива, подрядчику Качанову!.. Азия!..
- Эта как же? - спросил Кирилл Михеич с раздражением.
- Что?
- В отношениях своих к происходящим, некоторым родом, событиям. Запу-
са видел - разбойник. Мутит... Протопоп жалуется. Порядочному люду на
улице отсутствие.
- Чепуха. Пиво здесь хорошее, от крестьян привезли. Табаку не приме-
шивают.
- Однако производится у меня в голове мысль. К чему являться Запусу в
наши места?..
- Пей, Кирилл Михеич. Девку хочешь, девку отведем. На-а!..
Ухватил одну за локти - к самой бороде подвел. Даже в плечах заморо-
зило. О чем говорил, забыл. Сунул девке в толстые мягкие пальцы стакан.
Выпила. Ухмыльнулась.
Архитектор - колесом по комнате - пашу изображает. Гармонист с пере-
вязанным ухом. Гармоника хрипит, в коридорах хрипы, за жидкими дверцами
разговорчики - перешепотки.
- Каких мест будешь?
- Здешняя...
Кирилл Михеич - стакан пива. С плеча дрожь, на ногти - палец не чует.
- Зовут-то как?
- Фрося.
Давай сюда вина, пива. Для девок - конфет! Кирилл Михеич за все отве-
чает. Эх, архитектор, архитектор - гони семнадцать церквей, все пропьем.
Сдвинули столы, составили. Баран жареный, тащи на стол барана.
- Лопай, трескай на мою голову!
Нету архитектора Шмуро, райским блаженством увлекся.
Все же появился и похвалил:
- Я, говорил, развернется! Подрядчик Качанов-та, еге!..
- Сила!
Дальше еще городские приехали: прапорщик Долонко, казачьего уездного
круга председатель Боленький, учитель Отгерчи...
Плясали до боли в пятках, гармонист по ладам извивался. Толстый учи-
тель Отгерчи пел бледненьким тенорком. Девки ходили от стола в коридор,
гости за ними. Просили угощений.
Кирилл Михеич угощал.
Потом, на несчетном пивном ведре, скинул сюртук, засучил рукава и
шагнул в коридор за девкой. У Фроси телеса, как воз сена - широки... Ко-
лечки по жилкам от тех телес.
А в коридоре, с улицы ворвалась девка в розовом. Стуча кулаками в те-
совые стенки, заорала, переливаясь по деревенски:
- Де-евоньки-и... На пароход зовут, приехали!
Зазвенели дверки. Кирилла Михеича к стене. Шали на крутые плечи:
- Ма-атросики...
Отыскал Кирилл Михеич Фросю. Махнул кулаком:
- За все плачу! Оставайся! Хозяин!
- Разошелся, буржуй! Надо-о!.. И-иих!..
Азия - хитрая. Азия исчезла. И девки тоже.
И хитрый блюет на диване архитектор. На подстриженных усах - бараньи
крошки. Блевотина зеленоватая. Оглядит Кирилла Михеича, фыркнет:
- Прозевал?.. Я, подрядчик Качанов... я тово... успел...
---------------
На другой день, брат Фиозы Семеновны, казак Леонтий привез из бору
волчьи шкуры. Рассказывал, что много появилось волков, а порох дорожает.
Сообщал - видел среди киргиз капитана Артемия Флегонтыча, обрился и в
тибитейке. В голосе Леонтия была обида. Олимпиада стояла перед ним, о
