чтобы он всегда смог достать до нее. Когда англичанин хотел поласкать ее,
он позволял ей присесть на стоящий слева от его кресла и упирающийся торцом
в стену большой письменный стол. Тут же стоял и книжный стеллаж, приютивший
на своих полках несколько словарей и телефонных справочников, и О., сидя на
столе, могла боком опираться на этот стеллаж. Телефон находился за ее
спиной, и когда он начинал звонить, она всякий раз вздрагивала от
неожиданности. Поднимая трубку, она спрашивала "Кто там?", потом повторяла
услышанное сэру Стивену и в зависимости от того хотел ли он разговаривать
или нет, она, либо передавала ему трубку, либо, вежливо извинившись,
опускала трубку на рычаг аппарата.
Если к сэру Стивену приходил посетитель, Нора, объявив его, уводила О. в
соседнюю с кабинетом комнату, потом, когда гость уходил, она возвращалась
за ней. Обычно, за то время, пока О. находилась в кабинете, мулатка
несколько раз заходила в него. Она то приносила корреспонденцию сэру
Стивену, то кофе, то открывала жалюзи, то закрывала их, то вытряхивала
пепельницу. Ей единственной было позволено входить в его кабинет, причем
приказано было делать это без стука, и она охотно пользовалась данным
правом. Переступив порог, она всегда молча ждала, пока хозяин заметит ее и
сам спросит, что она хочет. Однажды она вошла как раз в тот момент, когда
О., согнувшись, стояла, опираясь локтями на кожаную поверхность стола и
готовилась принять сэра Стивена между своими раскрытыми ягодицами.
О. заметила ее и подняла голову. Их взгляды встретились. Черные блестящие
глаза Норы бесстрастно смотрели в глаза О. На неподвижном лице мулатки,
словно выточенном их темного мрамора, не отражалось никаких эмоций.
Холодный взгляд служанки так смутил О., что она непроизвольно попыталась
выпрямиться. Но сэр Стивен удержал ее и, прижав одной рукой к столу,
другой постарался пошире раскрыть ее. О., всегда старавшаяся сделать все
возможное для удобства сэра Стивена, сейчас чувствовала себя скованной и
зажатой, и ему пришлось применить силу, чтобы войти в нее. Сделав два-три
движения, он почувствовал, что дело пошло легче, и, велев Норе подождать,
всерьез принялся за О.
Потом, прежде чем отослать О., он нежно поцеловал ее в губы.
* * *
Не будь этого поцелуя, неизвестно, хватило бы мужества О. несколькими днями
позже сказать сэру Стивену, что Нора внушает ей страх.
-- Надеюсь, что это действительно так, -- ответил он. -- Но у вас будет еще
больше оснований бояться ее, когда вы будете носить мое клеймо и мои
кольца. Что произойдет довольно скоро, если, конечно, вы на это
согласитесь.
-- Почему? -- спросила О. -- И что это за клеймо и кольца. Я уже и так
ношу...
-- Вот поедем к Анн-Мари, -- перебил ее сэр Стивен, -- узнаете. Я обещал
ей показать вас. Вы не против? Тогда мы отправимся сразу после завтрака.
Она мой хороший друг и вам будет приятно с ней познакомиться.
Настаивать О. не решилась. Однажды, когда они завтракали в Сен-Клу, сэр
Стивен уже упоминал имя Анн-Мари, и О. сейчас была по-настоящему
заинтригована. Вынужденная хранить свой секрет, О. жила очень замкнуто, к
тому же стены, возведенные вокруг нее Рене и сэром Стивеном, временами
напоминали ей стены публичного дома: всякий, знавший ее тайну, имел право
на ее тело, и это немного тяготило ее. Еще О. подумала о том, что глагол
"открыться" имеющий второе значение "довериться кому-либо", для нее
наполнен только одним единственным смыслом -- изначальным, буквальным и
абсолютным. Она открывалась всем и вся, и иногда ей казалось, что именно в
этом-то и заключается смысл ее существования. Прежде, говоря о своих
друзьях, сэр Стивен, так же впрочем, как и Рене, имел в виду только одно --
что стоит им только захотеть ее, и она будет в их распоряжении. Сейчас же,
услышав об Анн-Мари, О. терялась и не знала чего можно ждать от знакомства
с этой женщиной. В этом ей не мог помочь даже опыт ее пребывания в Руаси.
Как-то раз сэр Стивен упомянул, что хочет посмотреть, как она ласкает
женщин, сможет быть, пришло время и именно это потребуется от нее? Но
тогда, кажется, он говорил о Жаклин... Как же он сказал? "Я обещал ей
показать вас". Да, именно так, ну или что-то в таком роде...
Однако, первый визит к Анн-Мари, мало что прояснил для О.
Жила Анн-Мари недалеко от обсерватории, занимая верхний этаж большого,
возвышающегося над кронами деревьев, дома. Это была маленькая хрупкая
женщина, примерно одного возраста с сэром Стивеном; ее черные короткие
волосы местами уже посеребрила седина. Она предложила О. и сэру Стивену по
чашечке черного и очень крепкого кофе и этот божественный ароматный
напиток немного взбодрил О. Допив кофе, О. привстала из своего кресла,
чтобы поставить пустую чашку на стол, но Анн-Мари перехватила ее руку и,
повернувшись к сэру Стивену спросила:
-- Вы не возражаете?
-- Пожалуйста, -- ответил англичанин.
До этой минуты Анн-Мари ни разу не улыбнулась О., не сказала ей ни единого
слова, даже когда сэр Стивен знакомил их, а тут, получив согласие
англичанина, она просто расплылась в улыбке и так ласково и нежно
проворковала, обращаясь к О.:
-- Иди сюда, крошка, я хочу посмотреть на твой живот и ягодицы. Но
сначала разденься догола, так будет лучше.
Сэр Стивен не сводил с О. глаз, пока она снимала свою одежду. Анн-Мари
курила. Минут пять О. молча стояла перед ними. Зеркал в комнате не было,
но немного повернув голову, она могла видеть свое отражение в черной
лакированной поверхности стоявшей напротив ширмы.
-- И чулки тоже сними, -- сказала Анн-Мари. -- Ты что не видишь, что тебе
нельзя носить такие резинки -- ты испортишь себе форму бедер, -- добавила
она и пальцем указала О. на небольшую канавку над коленом, в том месте где
резинка закрепляла чулок.
-- Кто тебя научил этому?
О. открыла было рот, чтобы ответить, но тут, опередив ее, в разговор
вмешался сэр Стивен.
-- Ее возлюбленный, -- сказал он. -- Это тот самый парень, что отдал
мне ее. Помните, я рассказывал вам? Зовут его Рене, и я не думаю, что он
будет возражать.
-- Хорошо, -- сказала ему Анн-Мари. -- Тогда я сейчас распоряжусь, чтобы
О. принесли чулки и корсет с подвязками; он сделает ее талию немного уже.
Она позвонила. На зов явилась молодая светловолосая девушка и по приказу
Анн-Мари принесла тонкие черные чулки и корсет, пошитый из тафты и черного
шелка. Пришла пора одеваться. О., стараясь не потерять равновесия,
аккуратно натянула чулки; они были длинными и доходили до самого верха ее
ног. Девушка-служанка надела на нее корсет и застегнула на спине
металлические застежки. Шнуровка, дающая возможность стягивать или
ослаблять его, тоже была сделана сзади. Подождав, когда О. пристегнет
подвязками чулки, девушка затянула как только это было возможно сильно,
шнуровку корсета. Корсет, благодаря особым корсетным спицам, выгнутым
внутрь на уровне талии, был достаточно жестким, и О. тут же почувствовала
это. Она едва могла дышать стиснутая им. Спереди он доходил ей почти до
лобка, но не закрывал его, а сзади и с боков был несколько короче и
оставлял совершенно открытыми бедра и ягодицы.
-- Ну вот и замечательно, -- осмотрев ее, сказала Анн-Мари, и повернувшись
к сэру Стивену, добавила: -- При этом корсет абсолютно не помешает вам
обладать ею. Впрочем, увидите сами. А теперь, О., подойди сюда.
Анн-Мари сидела в большом, обитом вишневого цвета бархатом. Когда О.
подошла к ней, она провела рукой по ее ногам и ягодицам, потом, указав на
стоящий ребром пуф, приказала ей лечь на него и запрокинуть голову. О. не
посмела ослушаться. Анн-Мари приподняла и раздвинула ей ноги, затем,
попросив ее не двигаться, наклонилась и, взявшись пальцами за губы,
стерегущие вход в ее лоно, раскрыла их. О. подумала, что примерно так на
рынке оценивают лошадей, задирая им губы, или, покупая рыбу, открывают ей
жабры. Потом она вспомнила, что Пьер, в первый же вечер ее пребывания в
Руаси, привязав ее цепью к стене, делал с ней то же самое. Что ж, она
больше не принадлежала себе, а уж эта часть ее тела и подавно. Каждый раз,
получая все новые и новые доказательства тому, она бывала не то, чтобы
удовлетворена этим, нет, скорее, ее охватывало сильное и временами почти
парализующее ее смятение -- она понимала, что власть чужих оскверняющих
ее рук -- ничто в сравнении с властью того, кто отдал ее им. Тогда в
Руаси, ею обладали очень многие, но принадлежала она одному только Рене.
Кому же она принадлежит сейчас? Рене или сэру Стивену? Она терялась.
Впрочем...
Анн-Мари помогла ей встать и велела одеваться.
-- Привозите ее, когда сочтете нужным, -- сказала она сэру Стивену. -- Дня
через два я буду в Сомуа. Думаю, все будет хорошо.
Как она сказала? Сомуа... О. почему-то в первое мгновение послышалось:
Руаси. Но нет, конечно, нет. И "что будет хорошо"?
-- Если вы не против, то дней через десять, -- сказал сэр Стивен, --
где-нибудь в начале июля.
Сэр Стивен задержался у Анн-Мари, и домой О. ехала одна. Отсутствующе
глядя в окно автомобиля, она вдруг вспомнила, как еще ребенком в одном из
музеев Люксембурга видела, привлекшую ее своим натурализмом, скульптуру
женщины с очень узкой талией, подчеркнуто тяжелой грудью и пышными
ягодицами, наклоняющуюся вперед, чтобы полюбоваться на себя в зеркальной
глади разлившегося у ее ног мраморного источника. Тогда ей было страшно,
что хрупкая мраморная талия может сломаться. Если же теперь сэр Стивен
хочет, чтобы это произошло с ней, с О., то.... Тут О. снова пришла в
голову мысль, которая давно уже не давала ей покоя, которую она всячески
старалась гнать от себя: она заметила, что Рене, с тех пор, как она
поселила у себя Жаклин, все реже и реже стал оставаться ночевать у нее, и
она не уставала себя спрашивать: почему? Скоро уже июль. Он говорил, что
уедет в середине лета, и это значит, что она долго не увидит его. Все это
усугублялось для О. еще и тем, что их нынешние встречи тоже во многом
оставляли ее неудовлетворенной. Она теперь практически видела его только
днем, когда он заезжал за ней и Жаклин и вез их обедать, да еще иногда по
утрам в доме на рю де Пуатье. Англичанин всегда очень радушно принимал его.
Нора, объявив о приходе Рене, вводила его в кабинет сэра Стивена. Если О.
была там возлюбленный всегда целовал ее, нежно проводил рукой по ее груди,
потом начинал с сэром Стивеном обсуждать планы на завтра, в которых, как
правило, ей места не находилось, и уходил. Неужели он больше не любит ее?
О. вдруг охватила такая паника, что она, не помня себя, выскочила из
остановившейся возле ее дома машины, и, сама не понимая что делает,
бросилась на проезжую часть, чтобы поймать такси и поскорее добраться на
нем до своего возлюбленного. Просто попросить шофера сэра Стивена отвезти
ее в контору Рене -- такое ей просто в голову не пришло.
О. добежала до бульвара Сен-Жермен. Тесный корсет не давал ей свободно
дышать, и, вспотевшая и задыхающаяся, она остановилась. Вскоре возле нее
притормозило такси, и она, сообщив шоферу адрес бюро, в котором работал
Рене, забралась в машину. О. не знала, на работе ли он, и если да, то
примет ли он ее -- до сих пор она ни разу не приезжала к нему туда.
Рене, казалось, нисколько не удивился ее появлению. Он отпустил секретаршу,
сказав ей, что его ни для кого нет, и попросил ее отключить его телефон.
Потом он ласково обнял О. и спросил, что случилось.
-- Мне вдруг показалось, что ты больше не любишь меня, -- сказала О.
Рене засмеялся.
-- Вот так, ни с того ни сего?
-- Да, в машине, когда я возвращалась от...
-- От кого?
О. молчала. Рене опять засмеялся.
-- Чего ты боишься? Я уже все знаю; сэр Стивен только что звонил мне.
Он вновь занял место за своим рабочим столом. О., обхватив себя за
плечи, стояла рядом.
-- Мне все равно, что они будут делать со мной, -- едва слышно
произнесла она, -- но ты только скажи, что любишь меня.
-- Радость моя, -- сказал Рене, -- я люблю тебя. Но я хочу, чтобы ты во
