волосы, короткие и немного вьющиеся, ее волевой подбородок, все это
придавало ей вид этакого грозного господина, сеньора. О. поцеловала ее
грудь, легко коснувшись губами отвердевших сосков, и провела рукой по
нежной мякоти ее межножья. Анн-Мари целиком отдалась захватывающему ее
наслаждению. О. понимала, что для этой многоопытной и знающей себе цену
женщины она всего лишь вещь, инструмент, нужный для извлечения
сладострастия, но это нисколько не оскорбляло ее. О. с восторгом смотрела на
помолодевшее лицо Анн-Мари, на ее широко раскрытые голубые глаза, на
приоткрытый и жадно глотающий воздух рот. Потом она перебралась в ноги
Анн-Мари, широко развела их и, нагнувшись, лизнула языком твердый гребешок
плоти, слегка выступающий из набухших малых губ женщины. Анн-Мари
застонала и, ухватив О. за волосы, сильнее прижала ее к себе. Примерно так
же делала и Жаклин, когда О. ласкала ее. Но на этом всякое сходство ее
отношений с этими двумя женщинами заканчивалось. О. не обладала Анн-Мари,
потому как Анн-Мари не обладал никто. Анн-Мари хотела удовольствия и
получала его, нисколько не заботясь о чувствах тех, кто доставлял его ей.
Но в эту ночь, с О., Анн-Мари была неожиданно ласковой и нежной; она
несколько раз поцеловала девушку и позволила ей еще около часа полежать
рядом с собой. Отсылая О., она сказала:
-- У тебя есть еще несколько часов. Утром тебе наденут кольца, и их
нельзя уже будет снять.
Она нежно провела рукой по ягодицам О. и, на мгновение задумавшись,
внезапно сказала:
-- Ну-ка, пойдем.
Они прошли в соседнюю комнату -- единственную во всем доме, где было
зеркало -- трехстворчатое и все время закрытое. Анн-Мари раскрыла его и
подвела к нему О.
-- Такой себя ты видишь в последний раз, -- сказала она. -- Вот здесь, на
твоей круглой гладкой попке, с двух сторон поставят клейма с инициалами
сэра Стивена. Тогда ты уже себя не узнаешь. А сейчас иди спать.
Но страх и неопределенность не давали заснуть О. Она дрожала, накрывшись
одеялом, и с ужасом ждала утра. Пришедшая за ней в десять часов Ивонна
вынуждена была помочь ей принять ванну, причесаться, накрасить губы -- руки
не слушались О. Ну вот скрипнула садовая калитка, и О. поняла, что сэр
Стивен уже здесь.
-- Идем, О., -- сказала Ивонна, -- он ждет тебя.
Тишина и покой царили в саду. Большой красноватый бук в ярких пламенеющих
лучах огромного солнца казался сделанным из меди. Листва даже не шелохнется
в неподвижном мареве жаркого летнего утра (словно сама Природа затаилась,
сдерживая дыхание, и ждала появления О. У дерева лежала изнывающая от жары
собака. Солнечные лучи пронзали крону бука и отбрасывали на белый каменный
стол, стоящий рядом с деревом, размытую и бесформенную тень. Стол густо
усыпали мелкие солнечные пятна. Прислонившись к стволу дерева,
неподвижно стоял сэр Стивен. Рядом, раскинувшись в шезлонге, сидела
Анн-Мари.
-- Сэр Стивен, вот и ваша О., -- сказала Анн-Мари. -- У нас все готово,
поэтому кольца можно ставить хоть сейчас.
Сэр Стивен обнял О. и поцеловал в губы. Потом он осторожно положил ее на
стол и, склонившись, долго смотрел на нее. Он провел рукой по ее лицу и
волосам, еще раз поцеловал и, подняв голову, сказал Анн-Мари:
-- Замечательно, давайте сейчас, если вы не против.
На столе стояла сделанная из кожи шкатулка. Анн-Мари открыла ее и вытащила
оттуда два разобранных кольца, на каждом из которых было выгравированно:
имя О. и имя сэра Стивена.
Сэр Стивен мельком взглянул на них и громко произнес:
-- Ставьте.
Ивонна приподняла О., и О. судорожно напрягшись, почувствовала холод
входящего в ее плоть металла. Соединяя две части кольца, Анн-Мари
проследила за тем, чтобы диск, той его стороной, на которой был нанесен
черно-золотой рисунок, оказался повернутым наружу. Она сжала кольцо
ладонью, но, видимо, пружина была слишком жесткой, и дуги до конца не
доходили. Пришлось отправить Ивонну за молотком. О. немного наклонили к
столу и развели в стороны ноги, потом, прижимая одну половину кольца к
каменной плите, как к наковальне, начали ударять маленьким молотком по
другой и в конце концов, свели вместе дуги. Пружина, щелкнув,
застопорилась. Раз и навсегда. Сэр Стивен, за все это время не произнесший
ни слова, поблагодарил Анн-Мари и помог О. подняться. О. тут же
почувствовала, что эти кольца гораздо тяжелее тех, что она носила в
предыдущие дни. И тяжесть эта была не только физической.
-- Клеймо тоже сейчас? -- спросила Анн-Мари сэра Стивена.
Англичанин молча кивнул головой. Он поддерживал за талию едва
стоящую на ногах О. У нее подкашивались колени, и она мелко дрожала.
Талия О., от ношения корсета, стала такой тонкой, что, казалось, готова
была вот-вот переломиться. Бедра ее при этом казались более крутыми, а
грудь более тяжелой. Все четверо направились к музыкальному салону:
Анн-Мари и Ивонна шли чуть впереди, за ними -- сэр Стивен, который
практически нес О. -- силы совсем оставили ее. В салоне их ждали сидевшие
перед помостом Колетт и Клер. Увидев входящую процессию, они поднялись.
Рядом с одной из колонн стояла маленькая круглая печка, и видны были
мечущиеся в ее чреве красные языки пламени. Анн-Мари вытащила из стенного
шкафа несколько длинных ремней, передала их девушкам, и те, по ее знаку,
прижав О. животом к колонне, привязали ее к ней, опоясав талию и
пропустив ремни под коленями. То же сделали с ее руками и лодыжками. О.,
теряя рассудок от ужаса, почувствовала на своих ягодицах руку Анн-Мари,
отмечавшую места, куда следовало поставить клейма. После этого
на мгновение наступила тишина, и вот О. услышала звук открываемой
заслонки. Повернув голову, она могла бы увидеть, что происходит за ее
спиной, но сил на это у нее не было. Секундой позже, адская запредельная
боль пронзила ее тело, и она взвыла, вытянувшись в ремнях и запрокинув
голову. О. так никогда и не узнала, кто приложил к ее ягодицам
раскаленные железные клейма, и чей голос, сосчитав до пяти, велел убрать
их. Когда ее отвязали, она сползла на руки Анн-Мари и, проваливаясь в
бездну, последним проблеском сознания выхватила из накрывшей ее пелены
мертвенно-бледное лицо англичанина.
* * *
В Париж они вернулись в двадцатых числах августа. О. довольно быстро
привыкла к кольцам, хотя поначалу, особенно при ходьбе, они доставляли ей
определенные хлопоты. Введенные в нижнюю часть живота, они спускались до
трети ее левого бедра и при каждом шаге покачивались словно язык колокола у
нее между ног, отягощенные на конце большим металлическим диском с
выгравированными на нем именами ее и сэра Стивена. Этот диск вместе с
печатями на ее ягодицах однозначно указывал на то, что она является
собственностью сэра Стивена. Оставленные раскаленным железом следы, высотой
в три пальца и в половину этого шириной, словно сделанные стомеской борозды
в какой-нибудь деревянной чурке, на сантиметр врезались в ее плоть и хорошо
прощупывались под руками. О. необыкновенно гордилась ими, и ей не терпелось
поскорее показать их и кольца Жаклин. Но Жаклин не было в городе, она
должна была вернуться только через неделю.
По просьбе сэра Стивена О. несколько подновила свой гардероб. Правда,
англичанин разрешил ей носить платья только двух фасонов: с
застежкой-молнией открывающейся сверху донизу (такие у нее были и раньше) и
с широкой юбкой веером. С юбкой она должна была носить приподнимающий грудь
корсет и болеро. Это нравилось сэру Стивену тем, что достаточно было только
снять этот легкий жакет или просто распахнуть его, чтобы увидеть обнаженную
грудь и плечи О. О купальниках О. даже и не думала. Сэр Стивен сказал, что
теперь она будет купаться голой. О пляжных брюках тоже пришлось забыть.
Анн-Мари, правда, помня о предпочтениях сэра Стивена, предложила вшить в
брюки с боков две застежки-молнии, расстегнув которые, можно было легко и
быстро оголить зад О. Но сэр Стивен отказался. Да, действительно, если он
не пользовался ее ртом, он почти всегда брал ее как мальчика, но О. уже
привыкла к его вкусам и знала, что ему очень нравится просто проводить
рукой у нее между ног и, раздвинув пальцами липкие губы ее лона, не спеша
ласкать ее там. Причем совершенно невозможно было сказать, когда ему этого
захочется. Брюки же, позволь он О. носить их, были бы пусть и небольшим. но
все-таки препятствием для получения им этого удовольствия. И О. понимала
его.
После того, как сэр Стивен привез О. от Анн-Мари, он стал значительно
больше времени проводить с ней. Они теперь часто гуляли по улицам и улочкам
Парижа, с интересом наблюдая кипящую вокруг жизнь, или просто подолгу
сидели на скамейке в каком-нибудь парке, наслаждаясь теплом парижского
лета. А оно выдалось сухим, и мостовые города покрывал толстый слой пыли.
Повсюду, куда бы сэр Стивен не водил О., ее принимали за его дочь или
племянницу -- она, в своей пестрой плиссированной юбочке и легкой
кофточке-болеро, или в более строгих платьях, которые он выбирал для нее,
почти без косметики, с распущенными волосами, производила впечатление
скромной благовоспитанной девушки из почтенной семьи, к тому же, сэр Стивен
теперь, обращаясь к ней, называл ее на ты, а она продолжала говорить ему
вы. Они стали часто замечать, как совсем незнакомые прохожие улыбаются им
при встрече. О. знала, что так улыбаются счастливым людям. Наверное, они
такими и были. Иногда, сэр Стивен схватив О. за руку, тащил ее куда-нибудь
под арку дома или в подворотню, и там, прижав к решетке или к стене,
целовал ее и говорил, что любит ее. Так они прогуливались по рю Муфтар, к
Тамилю, к Бастилии, заходя в ресторанчики и маленькие кофейни. Как-то раз
сэр Стивен затащил ее в какой-то дешевый отель -- они просто шли мимо, и
ему вдруг нестерпимо захотелось ее. Хозяин, правда, сначала не захотел
пускать их, требуя заполнения карточек, но потом сказал, что если они
уложатся за час, то этого можно не делать. Он дал им ключ, и они поднялись
на второй этаж. Комната была маленькой и чистой, на стенах -- голубые с
большими золотыми пионами обои, за окном -- двор-колодец, откуда тянуло
запахом пищевых отходов. Над изголовьем кровати висел круглый светильник,
слабая лампа которого едва освещала комнату. На мраморной полке камина
виднелись белые пятна разлетевшейся пудры. Над кроватью прямо в потолок
было влеплено большое овальное зеркало.
* * *
Только раз О. была представлена кому-либо из знакомых сэра Стивена. Это
произошло, когда он пригласил к завтраку двух своих соотечественников,
бывших проездом в Париже. В то утро он не стал вызывать ее к себе, а
сам приехал за ней на набережную Бетюм, причем приехал еще за час до того,
как они договорились. О. только-только приняла ванну. Увидев, что сэр
Стивен держит в руках сумку для гольфа, она удивилась. Но это состояние
продлилось недолго -- стоило только сэру Стивену открыть сумку и всякое
недоумение исчезло. О., заглянув в нее, увидела там настоящую коллекцию
всевозможных хлыстов и плетей. Здесь было несколько кожаных хлыстов
(два толстых из красноватой кожи и два очень тонких из черной), плеть с
очень длинными, из зеленой кожи, ремешками, концы которых были
умышленно растрепаны, веревочная плеть, с узлами и металлическими
шариками, собачья плеть из толстого кожаного ремня, просто веревки и
многое другое, в том числе и кожаные браслеты, подобные тем, что были на
ней в Руаси. Как бы не привычна была О. к плети, увидев все это, она
задрожала. Сэр Стивен обнял ее.
-- Ну, тебе нравится что-нибудь, О.? -- спросил он.
Но О. словно онемела. Ее спина и руки покрылись холодной испариной.
-- Выбирай, -- уже строже сказал сэр Стивен.
О. продолжала молчать.
-- Хорошо, -- сказал он. -- Тогда ты прежде должна будешь помочь мне.
Он попросил ее принести молоток и гвозди и, присмотрев на деревянном
резном панно, сделанном между зеркалом и камином, прямо напротив ее
кровати, место, вбил туда несколько гвоздей. Потом выложил все из своей
сумки и разложил это на столе. На концах рукояток почти всех хлыстов и
