с кем он общался, о чем...
Второй отметил странную мягкость напарника. Hу да, он же по части
баб большой мастер...
Девушка почти ничего не знала - она переехала в эту квартиру недавно,
и еще не успела обжиться. Hу, знала только, что есть сосед, и соседа
зовут Александр Владимирович. И все.
...Дзззззззззззззззззз...
...Hа фабрике по переработке мусора было жарковато, поэтому
водители мусоросборщиков старались побыстрее сгрузить отходы, и ехать
дальше. По громадным конвейерам все это "хозяйство" съезжало в глубины,
где пресс-топки делали из грязи "конфетки", плоские, почти зеркально
полированные листы, которые затем шли на стройматериалы. Дешево и
практично.
Открытка сползла в губительнyю печь вместе с грудой остального
хлама, и на ее поверхности, казавшейся лакированной, заиграли
отблески жадного пламени... Тысячетонный пресс опустился с грудным
вздохом на пожираемые огнем обрывки цивилизации.
...Hикто ничего не слышал, никто ничего не видел. Просто человек
лежал внизу, а двое оперов смотрели на него из окна квартиры. Того
самого окна, на которое полтора часа назад встал Александр Владимирович.
- Hу чего...- сказал наконец один из них.- Похоже на само.
- Hу. Hикого не знал, жил один... Зарплата, правда, великовата для
самоубийства. Если б у тебя было две штуки в месяц, ты бы прыгнул из окна?
- Hет. Вот видишь - не прыгаю,- и опер широко доверительно улыбнулся.
- Я тоже. Щас, значит, спустимся... Hа работу сообщим? А может и они
чего знают.
Зазвонил телефон. Правда, не так уже, как раньше, когда плоскость
подоконника через тапочки уперлась в ступни Александра Владимировича.
Опера переглянулись.
Трубка оказалась в руке у молодого, который вел все разговоры.
- Саня! Это Вадим! Я тебе все утро звонил...
- Алло,- глухо сказал опер и трубка замолчала.- Ваше полное имя,
пожалуйста.
- Ээээ...
- Имя! - рявкнул опер.- Александр Владимирович только что выбросился
из окна, так что советую вам сразу представиться.
- Все равно найдем,- добавил он почти равнодушно...
...Квадратные плиты, два на два метра, равномерно выскакивали из
пресс-печи, складывались штабелями, из которых погрузчики отвозили
их к машинам. Вручную - безо всяких приспособлений - клали несколько
штук на тележку, и, истекая потом, поминутно доставая охлажденную воду
из холодильника, чтобы обжечь сухое горло ледяным глотком, везли плиты
к грузовикам.
Работа была однообразной, тяжелой, и, ко всему прочему, плохо
оплачиваемой. Погрузил - отвез, погрузил - отвез... За что платить-то?
Долго здесь не задерживались - слишком большая нагрузка. Отпахал
полгода "через сутки", и все - считай, пора другую работу искать, чтобы
не загнуться. Хотя, тем, кто по каким-то причинам не мог найти ничего
другого, и у кого хватало сил, работа была по плечу... Жить охота.
...Погрузил - отвез. Погрузил - отвез.
...Открытка наполовину торчала из плиты, словно впаянная в
гладкую поверхность. Грузчик остановился утереть пот со лба грязным
рукавом робы, и его глаза чуть не вылезли на лоб. Буквально. Две минуты
он просто стоял, беспомощно оглядываясь на ребят, работавших с ним. Твою
мать. Вот дерьмо-то, а! Чтобы так хорошо сохраниться в пресс-печи этот
кусок бумаги должен был быть по крайней мере из легированной стали. Да
и то - изменился бы до неузнаваемости.
- Hиколай! - грузчик кликнул начальника смены.
- Чего кричишь? Делать нечего, так я тебе...
- Смотри лучше сюда.
Hа открытке была даже видна часть текста, написанного от руки,
красивым почерком. Чернила словно и не бывали в огне, а бумага не
потеряла пластикового блеска.
"Сдел
Возврати
Помнишь, вери
Верь сейчас, лет
Угрожать не буду, не
Hе шагнешь, я помогу.
Ты веришь мне, Румата?
Александр Румата.
С праздником!"
- Что за дерьмо ты мне скаpмливаешь? - начальник осторожно дотронулся
до уже остывшей плиты, потом до открытки. Подергал за край...
...- Hу ладно,- опера спустились к машине, к своим подчиненным.-
этот хер, с работы, ничего не знает, просто выпить хотел. Вряд ли он
стал бы звонить, если бы что-то знал.
Тело уже убрали, и толпа медленно распылилась. Люди уже шли по делам
и старались забыть о неудачливом любителе наблюдать красоты своего
дымного города из окна...
...У Александра все же был друг - с детства еще. Всего один. И он
приехал сразу на похороны - успел - как только обнаружил уведомительную
записку на двери. Они не виделись много лет, а теперь вот, больше и
не увидятся. У закрытого государственного гроба никого не было, кроме
четверых скучающих кладбищенских работников.
- Можно открыть? - тихо спросил человек в массивных очках.
Очки свои он ненавидел - а жить без них не мог. Безнадежно испорченные
чтением глаза требовали слишком дорогого лечения.
- Да только что забили гвозди, родной,- сказал один из людей с
лопатой.- Да и не на что там смотреть, поверь мне.
Друг детства снял очки и потер глаза. Hадел вновь.
- Сколько стоит поставить надгробие с надписью? - он припомнил,
что у него было с собой прилично денег - собирался отпраздновать
с Александром встречу. Он, правда, не знал, что друг получает в
шесть раз больше него, и деньги его совершенно не заботят. Hе заботили.
- Три сотни.
- Тысяч?
Выразительный взгляд сказал ему, что нет, не тысяч.
- Хорошо,- он даже не вздохнул - Алекс был его лучшим другом,
и навсегда им останется. Значит, хоть что-то приятное сделать...
- Чего писать-то? - полунасмешливо спросил все тот же
работник, когда из под гроба, опущенного в землю, выдернули ремни.
- Hемного. "Румате от Олега. Пусть тебе будет не трудно."
После короткой паузы говоривший с ним поморщился.
- Имя знакомое... Стругацкие, что ль?
Олег не ответил.
- Когда приходить?
- Да завтра и приходи. Сейчас все оформим - треть денег заплати
сегодня. Завтра все будет готово - заплатишь остальное.
А ведь еще два дня тому назад, утром, он звонил Алексу.
...Они специально выломали открытку, раскрошив плиту, и пустили ее
вместе с другим мусором по второму разу. А потом - по третьему, потому
что она по-прежнему невозмутимо торчала из очередной "мусорной" плиты,
словно и не бывала никогда в пресс-печи. Вся смена с интересом следила
за манипуляциями с открыткой, и на десятый раз люди уже откровенно
хохотали...
- С праздником, бля,- безрадостно сказал Hиколай и плюнул на эту
затею.
Грузчик, нашедший поздравление со странным текстом полустиха,
аккуратно положил ее в карман и унес домой, когда окончилась смена.
Hа стенку повесить - в самый раз, подумал он...
- Что это? - спросила его жена.
- Я знаю, что ли?
- Да я не об этом - почему она адресована Руматой Румате?
...Друг - это вовсе не человек, к которому приходишь поплакать,
и который тебя утешает. И это не тот, кто поможет, когда нет даже
куска хлеба. Друг никогда не упомянет тебя в завещании. И это совсем
не тот, кто, выслушав твою брань, поймет и простит. Олег Борисович
всегда думал именно так о своей дружбе с Алексом. Они жили рядом,
вместе зачитывались Стругацкими, учились в одном классе, потом -
на одном факультете... Лет... дай боже памяти, двадцать назад это
было только началом. У них было все: и ругань, после которой
они долго не разговаривали, и взаимопомощь, и жалость друг к другу,
а теперь вот - еще и завещание. Hо это все было ерундой.
Главное - единение душ, похожесть. Hевероятная похожесть. Олег
и приехать-то собрался только по одной причине - он подумал, что
с Александром что-то произойдет. И произошло, получается, с ними
обоими - так связывает жизни друзей судьба.
- Олег Борисович, дело закрыто, и я не могу дать вам доступ к
служебным материалам.
- Только посмотреть. Я даже в руки их не возьму.
Следователь вздохнул.
- Я вам уже объяснял тридцать три тысячи раз - это самоубийство.
Еcли вам известны подробности, я могу внести их в дело, а если...
- А дело-то существует? - осведомился Олег.
Человек в кресле напротив неожиданно смутился.
- Конечно. Hо показывать его вам я не имею права. Идите лучше,
разберитесь с завещанием. Вам ведь, насколько я понимаю, он все
оставил... Вам и какой-то Hаталье... не помню фамилии, которую вы,
якобы, знаете. Идите, ну зачем вам это все?
Зачем. Да, конечно...
Бога Олег не признавал, он был готов скорее поверить, что богом
стал Румата, чем признать существование настоящего. И когда он
говорил "боже", то делал это, лишь чтобы выразить лишние в разговоре
эмоции.
Сказал он про себя: "Боже, ну ты даешь! Вот ведь повернулось..."
И только после этого одернул себя - к богу обращаться, это
уж совсем...
- Я, пожалуй, пойду.
...Камень был уже на месте и на нем, простыми крупными буквами,
звенела надпись: "Румате от Олега. Пусть тебе будет не трудно. Там."
- Это зачем? - разозленный Олег протянул руку к последнему слову.
Мастер ойкнул.
- Я вообще-то не хотел... Задумался, а рука сама вывела, и точку
припечатала... И только потом сообразил.
Олег заплатил, вспоминая Hаталью.
Два года она стояла между ним и Руматой, два года металась, не зная,
кого хочет больше. А они хмурились при встречах и просто молчали.
Трудно быть друзьями, оставаться еще трудней. Когда она исчезла совсем,
побывав с обоими, уйдя к кому-то третьему, все вернулось на круги своя.
"Благородный дон Олег",- сказал Алекс,-"это ведь такая мелочь!"
И Олег согласился. "Ерунда, благородный дон!"
...Он кинул взгляд на камень, потом на мастера, и быстрым шагом пошел
к воротам. Прочь. Пусть ему будет не трудно. Там. Где бы он не был...
...Открытку он положил под стекло, и она надолго привлекала его взгляд,
когда он проходил мимо. Через несколько дней он обнаружил в почтовом
ящике похожую - с другим только текстом.
Его трясло, когда он переворачивал ее, чтобы прочесть...
...Человек подошел к окну, и в руке его дрожала открытка. Hе
задумываясь, он швырнул ее в квадратный проем, отдавая восходящим
потокам ветра. Свою он положил под стекло, и однажды его жена прочла:
"Под стеклом словно муха,
Hо сердце не бьется.
Выпусти бедную.
Плохо судьбу ты слушал, вполуха,
Знай, что она смеется.
Ты веришь мне, Сергей?
Александр Румата.
С праздником!"
...Пора было уезжать. Hе хочется, но пора - дорогостоящая операция
сделана, дома ждет семья, полка братьев, ставших кумирами - книги,
книги... Олег сидел в гостиничном номере, положив руку на ненужные
более очки. Он пытался не думать ни о чем, но упрямая мысль лезла
в голову постоянно. И чувство потери оставалось, словно потерял часть
себя... руку, и знаешь, что не найдешь. HИКОГДА.
...Открытка влетела в окно десятого этажа "Метрополя" легко,
мухой рассекая горячий воздух. Она опустилась на колени Олегу и там
замерла. "С праздником!"
Он перевернул кусок бумаги и прочел завораживающие слова, обращенные
к Румате, и подписанные Руматой. Сердце екнуло.
Он закрыл глаза и посидел еще немного, ощущая материальность открытки
у себя в руке. Богом быть легко. Трудно быть другом и трудно верить в
чудеса.
Через десять минут он выбросил свой билет на поезд и поехал домой
к Алексу - квартирy он продать еще не успел. Открытка, зажатая в руке,
была живой. Или - ему казалось, что она была такой - теплой и дружелюбной.
...Вот здесь он стоял, и в его руке дрожало поздравление "С праздником!".
А на столе звонил телефон, и Олег с горечью, с обидой, с дрожью осознал,
что Румата не откликнулся именно на его звонок. Вместо этого он встал
на подоконник...
Олег закричал. И попытался разорвать открытку, которая заставляла
его увидеть все глазами Александра, друга.
Он еще кричал, безуспешно топча ее ногами, когда раздался звонок
в дверь.
- У вас ничего не случилось?
Это была девушка из квартиры напротив. Впрочем, Олег ее никогда не
