в качестве Бога. Бог есть абсолютная потенция и пустая актуальность. Это--
самый высший пост во Вселенной, который в силу своей высокости фактически
лишен всех своих официальных (абстрактно мыслимых) атрибутов.
Надо мне отдать должное: я беспощаден к себе. Я не оправдываю свое
поведение ни дурными, ни добрыми намерениями: у меня вообще нет намерений. И
я скромен: я довольствуюсь лишь одной функцией Бога-- чисто духовной. А
Антипод? Его претензия реформировать идеологию сомасштабна моей претензии
родить религию. И он тоже хочет властвовать лишь в духовной сфере. Правда --
во всей и неогра-ниченно.
СОЦИАЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ
И выбираем мы судьбу
Не ту, что любим сами.
И выбираем мы судьбу
С закрытыми глазами.
Свою роль я не выбирал. Люди сами избрали ее для меня, сами навязали ее
мне. Постепенно и незаметно для меня самого получилось так, что люди сами
стали признавать во мне Учителя Праведности, Целителя Душ и Тел. У одного
моего знакомого мать страдала головны-ми болями. Месяцами уснуть не могла,
измучилась, умоляла дать ей яду. Случайно я зашел к нему. Поздоровался с
матерью, сказал ей пару слов. И у нее вдруг прошла головная боль. Она уснула
после моего ухода и спала целые сутки. Через месяц боли у нее возобновились.
Она уговорила сына пригласить меня снова. И снова произошло чудо: боли
прошли. После этого я несколько раз побеседовал с ней минут по десять с
интервалами в месяц, две недели, неделя. Боли прекратились
совсем. Слух об этом распространился по городу. И к каким только
больным меня не приглашали! Кое-кому мои посещения помогли, другим -- нет,
но всем без исключения почему-то становилось легче в моем присутствии. Люди
оживлялись, просветлялись. Я понимал, что дело тут не столько во мне,
сколько в них самих. Но и во мне, надо полагать, было что-то такое, что
заставляло людей проявляться имен-но таким образом. У людей была потребность
в человеке, который выполнял бы в их жизни определенную роль, а я обладал
(не ведая того) качествами, подходящими для этой роли.
После того как меня выгнали из комсомола, а затем -- с работы, я к
навязанной мне роли стал относиться серьезнее -- стал брать плату (надо же
было на что-то жить) и повышать свою квалификацию изучением специальной
литературы, психологическими тренировками и размышлениями. Не могу сказать,
что я упорно трудился: я никогда не был склонен к этому. Ко мне все
приходило как-то сразу и с малыми усилиями. Порою мне достаточно было просто
подержать книгу в руках, чтобы ее содержание необъяснимыми путями перешло в
мою голову. Люди, читавшие эту книгу и обсуждавшие ее со мною, были убеждены
в том, что я не просто ее прочитал, но проштудировал "с карандашом в руках".
Мимолетно услышанное слово производило в моих мозгах иногда то, на что у
других уходили годы учения. У меня появилась ясность в понимании абсолютно
всего, с чем мне приходилось сталки-ваться и о чем приходилось высказывать
свои суждения. Опять-таки на эту мою способность обратили мое внимание
другие,-- я сам долго не придавал ей значения. Я ее признал в себе после
одного разговора в компании физиков. Они говорили о свойствах каких-то
микрочастиц, которые, по их мнению, невозможно вообразить на уровне нашего
"макровоображения". "Почему же невозможно?-- сказал я.-- Очень хорошо
представляю себе это". И затем я им рассказал о том, что мне виделось. Они
были поражены. Но не поверили, что я" ничего не читал на эту тему ранее и
вообще ничего не слыхал об этих частицах. Решили, что я вычитал "свое"
представление из американского физического журна-ла. Я не стал оспаривать их
мнение. Я осознал, что имею непосред-ственную способность понимать все. Я
покорился навязываемой мне обществом роли.
Иногда эта роль приносит удовлетворение, а иногда... Лучше я рас-скажу
вам об этом случае.
РЯДОВОЙ СЛУЧАЙ
Маленькая опрятная старушка суетится, приглашает к столу-- "уго-ститься
чем Бог послал". На столе-- бутылка водки, банка шпрот, колбаса, сыр.
Преждевременно растолстевшая молодая женщина с чу-десным русским лицом
угодливо хихикает. "Присаживайся, друг,-- говорит высокий, красивый, уже
подвыпивший мужчина.-- Пропустим сперва по маленькой, а потом и о деле". На
кровати полулежит девушка. Огромные серые глаза. В них -- грусть и апатия. У
нее не действуют ноги. Ее пытались лечить во всех хороших больницах страны.
Сколько денег переплатили всяким "гомеопатам"! И все впустую. А главное--
чахнет девчонка. А других детей у них нет. Может быть, я что посоветую?
Я сажусь около нее. Беру ее руку. Какая прекрасная рука! Такая рука
создана для драгоценностей. Я смотрю ей в глаза. Улыбаюсь. И она светлеет,
улыбается в ответ.
-- Они у меня чокнутые из-за меня,-- говорит она.-- А напрасно. Я же не
маленькая. Я все понимаю.
-- Здесь, в городе,-- говорю я,-- живет один человек. Это-- святой
человек. У него нет обеих ног. Но он ходит на работу через весь город и
никогда не пользуется транспортом. Я пришлю его к тебе. Он научит тебя
ходить. Ты увидишь березовую рощу, ручьи, поля. Ты пройдешься по траве, по
утренней росе. Ты встретишь Его, и Он назовет тебя своей богиней. Только
поверь в это, и это сбудется.
-- Я верю тебе,-- говорит она.-- Я научусь ходить. Я увижу березовую
рощу, ручьи и поля. Я пойду по утренней росе. Я встречу Его. Я буду достойна
Его, и Он назовет меня своей богиней.
Опрятная старушка сует мне измятую десятку. Я отстраняю ее руку и
ухожу, не простившись. Мое сердце разрывается от боли.
НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ
В нас входят истины святые
Одной случайною строкой.
Но льются в головы пустые
Поной слов густой рекой.
Выше я говорил о моем способе познания. Есть два способа познания мира.
Первый -- видеть мир непосредственно. Принцип его таков: вот перед тобою
предмет, смотри на него сам и видь в нем то, что само собой видится
очевидным образом. Второй -- видеть мир через культу-ру, накопленную
другими. Принцип его таков: видь в предмете то, что в нем должно быть
согласно догмам усвоенной тобою культуры, "то есть видь в нем то, что другие
считают наличным в нем и достойным внимания. Я не отвергаю пользу второго
способа. Но часто отношение человека к познаваемому предмету через культуру
становится таким опосредованным, что предмет фактически не видится
объективно или не видится вообще. Так что порою бывает полезно отбросить эту
опосредующую культуру и обратиться к непосредственному видению предмета. Но
при этом требуются природные задатки и достаточно высокий уровень развития
мышления, чтобы суметь увидеть в предмете непос-редственно больше, чем
видится в нем через культуру. Божественное познание вещей сразу и с полной
ясностью есть просто первый способ познания, выраженный очень сильно. У
меня, по всей вероятности, оказался выдающийся талант на этот счет.
Интересно, что образование и культура убивают способность непосредственного
видения мира. Потому все ясновидцы -- люди необразованные или утратившие
образо-вание, которое им пришлось получить помимо воли. Стоит мне прочитать
книгу или побеседовать на умную тему с интеллектуалами, как моя способность
непосредственного видения сразу ослабевает. Однажды я встретил ясновидца,
просидевшего в сумасшедшем доме пять лет и не прочитавшего за это время ни
одной строчки. Он собирался в Москву предупредить американцев о предстоящей
советской интервен-ции в Афганистан. Дальнейшая судьба его мне не известна.
МОЯ ПРЕТЕНЗИЯ
Презрев законы Бытия,
Я к вам сошел из мира света
В канон Новейшего Завета Облечь теченье Жития.
Я не хочу создавать новую форму религии наряду с другими их формами. Я
претендую на нечто большее-- на создание религии вообще, то есть религии с
большой буквы. Объясню, в чем дело, ибо это центральный пункт моего учения.
Религия вообще (Религия), кото-рую я хочу построить, не есть нечто общее для
различных форм религии. Это некая абсолютно совершенная и полная,
всеобъемлющая религия. Все известные и логически мыслимые формы религий
можно представить как обособившиеся части и свойства этой воображаемой
всеобъемлющей религии. Но последнюю нельзя сложить из различных форм
религии. Обособившись от целого тела Религии, ее части и свой-ства попадают
в некое культурное целое, состоящее из других социаль-ных явлений (элементов
науки, искусства, идеологии), и трансформиру-ются в нем. Иногда
трансформируются настолько, что становятся совсем не похожими на
соответствующую часть воображаемого целого. Обособившиеся части Религии, в
качестве особых форм религии, вступа-ют друг с другом в непримиримые
противоречия (подобно тому как рожденные одними родителями братья становятся
иногда смертельны-ми врагами).
Но одно дело -- идея такой Религии, а другое дело -- ее исполнение.
Построить такую абсолютно чистую, совершенную и полную (то есть абстрактную)
Религию, исходя из которой можно было бы объяснить все известные и возможные
формы религий как обособившиеся и трансфор-мированные применительно к
условиям данного культурного целого, включающего их,-- это задача для Бога,
а не для простого смертного. Я чувствую в себе силы, достаточные для решения
этой задачи. Только бы мне успеть сделать это! Только бы моя Голгофа не
пресекла мой жизненный путь раньше, чем я проделаю хотя бы основную работу!
Христу ведь тоже не дали развить свое учение. Многое ли он успел сказать? А
много ли от сказанного им сохранилось? Люди нуждаются в Религии, но они
пресекают попытки создания ее. Христос явно имел претензию создать ее. Ему
не дали. И кусочек созданного им учения превратили в вид религии -- в
христианство, причем в церковное, убив тем самым самую религиозную основу.
ПРОТИВОРЕЧИЕ
Пусть был бы Бог. И предложил бы: выбирай,
Склонишься предо мной -- заслужишь светлый рай
На веки вечные, не то
Исчезнешь в темное ничто.
Сказал бы я, что предпочту второе предложенье.
Не стоит вечности земное униженье.
А как специалист, замечу, Боже,
Что вечность скоротечна тоже.
Именно это, а не власти и не косность толпы препятствуют мне больше
всего в осуществлении моего великого замысла. Я ненавижу покорность. Я
презираю людей, стоящих на коленях. Я исповедую бунт и протест. Если Бог --
покорность и коленопреклонение, я против Бога. Я хочу, чтобы Бог существовал
лишь для того, чтобы дать мне силы для бунта и протеста даже против самого
Бога. Восстать против всего -- против людей, партий, классов, держав,
империй, природы, космоса... Против всего! Но... Но дерзко восстав против
всего, я покорно плетусь в комиссию по
принудительному трудоустройству и ложусь в кровать с развратной бабой
из райкома партии.
Христос тоже звал к бунту и покорности одновременно. Для него это было
естественно: его бунт-- бунт духа, а не тела, то есть бунт бестелесного
Духа. Кесарево -- Кесарю, Богово -- Богу! А как быть мне? Мой бунт есть бунт
одушевленного тела, бунт Духа, немыслимого, без тела. Я хочу невозможного,
ибо нет никакой религии для тела. Для тела есть идеология. И все же я не
оставляю своей претензии. Пусть противоречие. Но именно противоречие движет
миром -- не зря же я в свое время получил пятерку по философии.
Я - АТЕИСТ
Самое трудное в моем положении состоит в том, что я-- атеист.
Парадоксально? Ничуть. Есть один-единственный (вырожденный) слу-чай, когда
религиозный человек может быть атеистом: если он сам есть Бог. Бог не может
