извлечь для себя пользу из этого поступка и при этом избежать ощутимого
наказания за него, то он совершит этот поступок. В этом смысле в человеке
нет никаких внутренних ограничений поведения. Откуда берутся такие
огра-ничения? Только извне данного человека -- из его отношений с другими
людьми. Люди взаимно ограничивают друг друга".
-- А религия?-- пытался возразить я.-- Религиозные ограничения суть
продукт свободной воли человека. Человек берет их на себя сам.
-- Ты Бог, а не смог устоять перед старой развратной шлюхой из райкома
партии,-- усмехнулся он.-- Так что уж говорить о простых смертных! Чтобы
стать общественной силой, религия должна стать делом определенной категории
людей, организованных в некое целое, то есть делом церкви. А церковь как
объединение людей подчиняется общим законам коммунального поведения. И
святое дело, таким обра-зом, становится делом грешников со всеми вытекающими
отсюда по-следствиями. Так какая разница-- будет держать людей в узде
цер-ковь или идеологическая организация?
-- Разница есть,-- говорю я.-- Идеология изобретается для масс людей,
религия же -- для отдельного человека или для человека вне массы. Сила
идеологии кончается, когда человек покидает толпу или коллектив.
-- Но сила религии кончается, когда человек включается в толпу или
коллектив. А что важнее для человека -- пребывание в коллективе и в толпе
или уединение? И, зная: в одиночку человек может противо-стоять великим
искушениям, но бессилен перед мелкими,-- Бог не способен бороться с блохами,
клопами, крысами... Это я тебе говорю как специалист.
О ЧУДЕСАХ
Согласно Евангелию от Иоанна (не смешивайте с моим "Евангелием для
Ивана"!), Христос начал свою карьеру с того, что превратил воду в вино. И
после этого ученики уверовали в него. Еще бы! Если бы я мог превращать воду
в водку, я увел бы за собой все население России, а не каких-то двенадцать
бездельников. Причем мне не потребовалось бы исцелять больных, воскрешать
умерших и творить прочие чудеса. Исце-лением больных у нас занимается
бесплатная медицина. Мертвых воскрешать ни к чему, ибо и от живых прохода
нету. А чудеса творить бессмысленно и даже опасно -- в них верит только КГБ,
да и то лишь в своих профессиональных интересах. Несколько лет назад я вдруг
обнаружил в себе способность творить чудеса в духе нашего
супернауч-ного века -- поднимать мелкие предметы, не прикасаясь к ним
руками, и сгибать столовые ложки, вилки и ключи одной лишь силой мысли. Но я
не преуспел благодаря ей. На мне нажились лишь проходимцы, организовавшие
мои представления. Чем тяжелее предметы я поднимал и чем дальше были мои
руки от них при этом, чем больше я сгибал ложек и ключей силой мысли, тем
меньше окружающие верили в мои чудеса. Чем больше экспертов безуспешно
пытались разоблачить меня, тем подозрительнее становилась моя выходящая из
ряда вон способ-ность. Когда я научился одним лишь усилием мысли поднимать
на полметра от поверхности стола массивную пепельницу и завязывать узлом
метровый кусок водопроводной трубы, моих менеджеров (или антрепренеров)
арестовали. И меня вместе с ними. Месяц держали меня в КГБ, пытаясь
заставить меня поднять без прикосновения хотя бы спичку и хотя бы на
миллиметр, но в присутствии одних сотрудников КГБ. Моя удивительная
способность куда-то испарилась. После этого меня направили в сумасшедший
дом. Убедившись в моей безобидности и заполучив мою подпись под
обязательством чудес больше не творить, меня выпустили на свободу. Слава моя
благодаря этому возросла. Я начал неплохо зарабатывать. К этому времени
относится мое посеще-ние комиссии по трудоустройству, о котором я уже
упоминал.
Выйдя с той комиссии по трудоустройству (с номером телефона, который
мне дала темпераментная и любвеобильная шлюха из районно-го комитета
партии), я воздал хвалу нашему замечательному обществу. Подумать только!
Миллионы здоровых людей на Западе не могут найти работу, а у нас запрещено
быть безработным. Хочешь не хочешь, а изволь трудиться! Не можешь сам найти
работу, тебе е найдут заботливые представители общественности. Что за
жизнь! Христа, между прочим, тоже обвиняли в тунеядстве. Его тоже считали
бездельником и кутилой. Но в комиссию по трудоустройству его не вызывали. И
по-страдал он вовсе не из-за этого. Тут лежит коренное отличие меня от всех
создателей и реформаторов религий прошлого.
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
Мои великие предшественники Христос и Будда появились на свет при
исключительных обстоятельствах. Насчет Христа-- общеизвестно, как. Менее
известно то, что Будда появился в результате того, что Слон "трахнул"
королеву. Интересно, если я войду в историю как основатель новой религии,
какую легенду сочинят обо мне? Для России больше подходит такая: гигантский
клоп совратил заведующую сельскохозяй-ственным отделом обкома партии Евдокию
Телкину, прозванную в наро-де Маоцзедунькой, и в результате их сожительства
на свет появился я.
Будда был отличником. Я тоже. Будда знал все языки. У нас, к сожалению,
преподавание иностранных языков поставлено так плохо, что я не могу
похвастаться ни одним. Впрочем, это мне не мешает давать уроки английского,
немецкого и французского местным дебилам, так что я слыву полиглотом. Если
бы представилась возможность, я стал бы натаскивать двоечников-школьников в
китайском языке. А что, если и Будда знал все языки на таком же уровне?
Боюсь, что именно так и было дело.
Будда умер, отравившись мясом. Мне это не грозит: в наших магази-нах
мясо исчезло сразу после революции и не появилось до сих пор.
Если я отравлюсь, то это будет тухлая картошка в городской столовой.
Учение Будды не годится для наших русских условий. Нам нельзя впадать в
нирвану, заниматься медитацией и прочей чепухой: не позволят. Да и климат не
тот. И ко всему прочему учение Будды у нас мало кому известно, А те, кому
оно известно, излагают его так, что, как говорится, без пол-литра не
разберешься. А с пол-литром нам разбираться ни в каком учении не надо: она
сама есть высшее учение.
ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ПРЕДПОСЫЛКА
Я исхожу из такой предпосылки: мы живем в коммунистическом обществе и
не имеем шансов его изменить, заменить другим и убежать из него. Мы обречены
в нем жить и хотим жить в нем, причем в таком, каким оно нам дано в качестве
естественной социальной среды. Но мы хотим жить так, чтобы получить свою
долю удовлетворения и счастья и в конце жизненного пути уйти в Ничто с
сознанием правильности прожитого и справедливости конца.
Думать об общественных преобразованиях сейчас нелепо. Самые глубокие
преобразования уже произошли. Все главное сделано. Все жертвы ради этого
принесены. Рухнули самые великие иллюзии и наде-жды. Социальная история вся
позади. С этой точки зрения нас ждет только прошлое. Теперь людям предстоит
много копить и много терять, чтобы снова появился интерес к будущему.
Никакого Царства Божьего впереди нет, ибо оно уже есть. Оно уже достигнуто.
И перед нами стоит проблема, как в нем жить. Как видите, перед Христом
проблема совсем не так стояла: Он обещал Царство Божие. Он не смог сдержать
обещание:
тогда для этого еще не было пролетариата, большевиков, ленинцев и
сталинцев. Царство Божие построили другие. Я иду дальше Христа.
-- Допустим,-- говорю я,-- Царство Божие наступило. А дальше что? Как в
этом Царстве Божием пребывать, то есть прожить по-человечески? Эта проблема
потруднее той, какая стояла перед Христом.
МЕЧТЫ
Иногда я мечтаю о Москве. Москва! Окно в мир. Почти Запад. В Москве я
еще ни разу не был. Мог бы в отпуск съездить. Отпуск у меня круглый год. Но
поездка такая мне не по карману. И у меня нет паспорта -- забрали в милиции
и на всякий случай не отдают. Знакомых, у которых я мог бы переночевать, в
Москве у меня нет. В общем, я напрочь прикован к своему городу. Христос в
конце жизни подался в Иерусалим. Но у Него не было проблемы паспорта,
прописки и ночлега.
ВСЕ СУЕТА
Екклесиаст, сын царя и царь, сказал: суета сует, все суета. И еще
сказал он: все-- суета и томление духа. Он говорил и многое другое, в
частности и такое: кто умножает познание, умножает скорбь; умный умирает
наравне с глупым; все произошло из праха и возвратится в прах. Это все тот
же Екклесиаст сказал, что нет ничего нового под солнцем:
что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться.
Мало кто теперь соглашается с этим. Стоит заикнуться, что, мол, еще
Екклесиаст сказал то-то и то-то, как тебе в ответ посыплются
контраргу-менты. А самолеты?! А космические полеты?! А атомная энергия?! А
медицина?! А?!. А?!. И если вы не согласитесь со своим оппонентом, он
перечислит вам все достижения цивилизации за последние две
тысячи лет. Слушаете вы его, киваете в знак согласия головой: мол,
да-да, конечно,-- а про себя думаете: суета все это, суета сует', всяческая
суета и сплошное томление духа. Да разве не об этом говорил сын царя и царь
Екклесиаст?! Взгляни вокруг себя! Вот ученый. Он пятьдесят лет жизни угробил
на то, чтобы сделать полезный вклад в науку. Во всем отказывал себе. Ночей
не спал. Страдал. А кто знает о его вкладе в науку? Десяток таких же, как
он, чудаков; сотня проходимцев от науки, разворовавших его вклад и
приложивших огромные усилия к тому, чтобы о нем никто не узнал. А вот певец.
Голосок слабый. Да и слух не очень-то. Затянут в джинсы так, что половые
органы вот-вот разорвут их. Хрипит в микрофон чудовищную ерунду. Кривляется
всеми членами. А миллионы людей неистовствуют, слыша и видя это. И имя его у
всех на устах. Вот спортсмен, на долю секунды быстрее всех пробежавший
какую-то дистанцию, на сантиметр выше всех прыгнувший в высоту или на
пол-оборота больше других перевернувшийся вокруг себя. Его портрет во всех
газетах и журналах. Сильные мира сего почитают за честь встретиться с ним. И
вот борец за лучшую жизнь для людей в своей стране, проведший долгие годы в
тюрьмах, передумав-ший все важнейшие проблемы современности и потерявший
все. Он скитается в поисках грошовой работы. Выше бесед с низшими чинами
служб безопасности он никогда не поднимется. Вот знаменитая на весь мир
актриса, которая не знает, как ей истратить миллионы, и вот другая --
безвестная, унижающаяся перед самыми ничтожными прохо-димцами, чтобы
заработать копейки. А взгляните на них! Вторая краси-вее и талантливее
первой. Но первая опередила ее на пути в кровать режиссера. Послушайте этого
замечательного политика! Даже в нашем мире, сплошь набитом дураками, трудно
найти дурака, который превзо-шел бы его по дурости. А между тем нет газеты в
мире, которая выходила бы без его портрета, его речи, упоминания о нем. И
послушай-те вот этого, никому не известного человека. Какие глубокие
суждения! Какой точный анализ ситуации! Какие верные предсказания! Но
укажите мне одного политического деятеля в мире, который хотя бы выслушал
его совет, а не то что последовал бы ему! Нет памяти о прежнем, говорит
Екклесиаст, да и о том, что будет, не останется в памяти у тех, которые
будут после. А Данте! А Шекспир! Помним же мы о них! "Конечно",-- соглашаюсь
я. А про себя думаю: кто помнит, как помнит и зачем помнит? Не для них
помнят, а для себя. И не помнят вовсе, а прикрываются памятью и
эксплуатируют ее. Какое дело вот этому Иванову до Шекспира?! Он не понимает
Шекспира, он не любит его, ему скучно от Шекспира, он говорит о нем чушь. Но
