раза". Как выяснили мои враги и разоблачители, регулярное употребле-ние
этого средства сокращает жизнь человека на десять лет. Это, однако, не
помешало ему овладеть городом в считанные дни. Теперь в городе не увидишь ни
одного трезвого шофера. А придраться не к чему. Не будешь же анализ крови
делать каждому! После нескольких смертных случаев и крупных автомобильных
катастроф "средство" как-то сошло на нет и забылось. Но начальник милиции
употребляет его до сих пор и чувствует себя превосходно. Он знает меру! А
то, что он не доживет десять лет,-- пустяк. Для русского человека лишние
десять лет жизни -- ничто.
НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ
Я, конечно, не сразу докатился до такого убогого состояния. Заметь-те:
убогое состояние у Бога! Но не буду вас утруждать лингвистическим анализом.
Сначала я был рядовым пьяницей. Из-за пьянства меня исключили из комсомола.
Из-за пьянства прервалась моя успешно
начатая научная карьера. Я был даже не столько пьяницей, сколько
инициатором и вдохновителем пьяных сборищ. И что особенно важно:
я был теоретиком и поэтом пьянства. Сочиненный мною гимн пьянству
приобрел общегородскую известность. Вся армия стукачей была броше-на на
поиски автора гимна: в это время началась антиалкогольная кампания, и гимн
сочли за вражескую идеологическую диверсию. После этого я все свои стихи
читал моим собутыльникам как услышанные от других. Хочу внести в связи с
этим коррективы к сказанному выше. Мое учение выросло не на пустом месте, не
в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации, а на самой этой дороге и
из вполне реальных источников. Марксизм имел три источника. У меня этих
источников тоже три. Первый из них, как вы уже догадались, надо полагать,
есть наша национальная религия -- наше русское пьянство. Наше пьянство
игра-ет роль, принципиально отличную от других стран. Вернее, в других
странах пьют и впадают в алкоголизм, но пьянство, как таковое, есть только у
нас. Это не алкоголизм (как у американцев, финнов, шведов) и не форма
питания (как у французов и итальянцев), а наша фактически национальная
религия, адекватная нашему духу и образу жизни. Конеч-но, наше пьянство
обычно переходит в свинство. Но и свинство есть наша национальная черта.
Пьянство без свинства -- это вовсе не пьянство, а выпивка в западном стиле.
Или грузинство. Русский человек пьянствует именно для того, чтобы впасть в
свинство и учинить свинство. Выпивка предполагает выбор компании, душевное
состояние и прочее. Пьянство ничего не предполагает. Пьянство -- это когда
попало, где попало, что попало, с кем попало, о чем попало. Это-- основа для
всего прочего: и для компании, и для душевной близости, и для любви, и для
дружбы...
Я сказал, что я -- организатор и вдохновитель пьяных сборищ. Но я
выразился неточно; я есть некое организующее и вдохновляющее ядро этих
сборищ. Я никого не уговариваю на выпивку и никого не собираю. Мне
достаточно просто появиться в местах, где я могу быть замечен. При виде меня
пьяницы бросают все дела и твердо решают "поддать", у выпивающих появляется
идея "А не заложить ли сего-дня?!", переходящая в намерение "наклюкаться", а
трезвенники впа-дают в мрачное рефлектирующее состояние, выражаемое
формулой:
"Жизнь уходит, а я как идиот пью только молоко и чай! Почему я должен
отказываться от радостей жизни?! К черту! Эх, и надерусь же я сегодня!"
Я просто стою и с грустью наблюдаю мирскую суету. Или медлен-но иду,
погруженный в свои мысли. И все знают, что это за мысли ("Выпить, стервец,
собрался!") и куда я движусь ("В забегаловку, негодяй, бредет!"). И я
постепенно обрастаю собутыльниками, как Христос обрастал апостолами и
последователями. Когда я приближа-юсь к Намеченному злачному месту, я уже
бываю окружен восторжен-ной толпой, а у того злачного места нас уже ждет
другая восторжен-ная толпа. И благодать Божия нисходит на нас. Мы,
просветленные и любящие друг друга, роемся в карманах, звеним медяками,
потира-ем руки, хлопаем по плечу, обнимаемся, шутим, вспоминаем анекдоты и
хохмы. И над нами парит сияние, издали напоминающее по форме водочную
бутылку и пивную кружку одновременно. Я воздымаю длань к небу. Наступает
тишина. "Дети мои,-- тихо говорю я, но голос мой звучит, как труба архангела
в Судный день,-- предлагаю
сегодня начать с "Мальтуса"" (Мальтус-- один из вариантов пьян-ства,
открытых мной. В этом варианте пьется смесь водки и пива, причем порция пива
возрастает в арифметической, а порция водки-- в геометрической прогрессии).
В ответ на мое предложение раздается ликующий вопль народа.
МОИ И ЕГО СТРАДАНИЯ
Первая обязанность Учителя Праведности -- не учить других, а быть
учимым другими. А для этого надо терпеливо выслушивать всякого, желающего
высказаться, и стремиться понимать его и сопереживать с ним рассказываемое.
Чужие секреты я всегда храню, и исповедующий-ся это чувствует с самого
начала. И порой рассказывают мне такое, что они не решились бы открыть даже
священнику и следователю КГБ. Один человек, тайной профессией которого
являются методы разврата, рассказал мне омерзительнейшие факты из своей
биографии. Но я все же не стал доносить на него, хотя избавление мира от
этого чудовища было бы большим благом для людей. Я до сих пор не знаю, как
следует поступать в таких случаях. Пока я прибегаю к самому малодуш-ному
средству: стараюсь уклониться от выслушивания исповедей такого рода. Но мне
это не всегда удается, И к тому же это не соответствует моему общему
принципу: выслушивай всякого, желающего в словах очистить душу свою. Правда,
люди часто хотят не столько очистить свою душу, сколько испакостить твою. Но
где тут разграничительная линия? Покаяние исповедующегося? Это слишком
сильное требование для наших дней. Согласно моему учению, покаяние не
требуется, ибо сама потребность высказаться несет в себе покаяние. И этого
достаточ-но.
Иногда мои собеседники о своих душевных тайнах ничего прямо не говорят
и крутят вокруг да около. Я их не вынуждаю к откровенно-сти, я придерживаюсь
на этот счет правила: не принуждай никого к совершению желаемых тебе
поступков даже в мыслях. И опять-таки проблемы: где грань между желаемым и
нежелаемым, где грань меж-ду отсутствием желания и нежелания, где грань
между пресеченным и невозникшим желанием? Я не верю в то, что есть какие-то
психоло-гические критерии для этого. Я склоняюсь к тому, что их нет вооб-ще,
что они еще только должны быть изобретены. В данном случае я не знаю, есть у
меня желание выслушивать откровения собеседни-ков или нет и является мое
внешнее равнодушие заглушенным жела-нием или природным безразличием. Кстати,
о безразличии: как быть с ним? Морально оно или нет? Когда оно морально и
когда нет? Видите, сколько проблем ставит такой заурядный случай перед
суще-ством, обреченным на роль Учителя Праведности. И поверьте мне, для него
эти проблемы несут не интеллектуальное развлечение, а страдание. После
каждой беседы с теми, кто раскрывает мне свою душу, я впадаю в
болезненно-лихорадочное состояние, я буквально бьюсь головой о стенку в
поисках решения этих мучительных про-блем. И никто не в силах мне помочь,
ибо я избран помогать всем и находить решения в себе самом. Поймите, люди:
Бог есть прежде всего самострадание и лишь затем сострадание! Быть Богом не
столь-ко трудно, сколько мучительно. Лишь в такие минуты я не просто
понимаю, а каждой клеточкой своего тела ощущаю смысл христиан-ской идеи, что
Он принял страдания людей на себя. Его мучения
перед распятием и распятие суть лишь внешний символ скрытых душевных
страданий, доступный вульгарному сознанию масс. Он, как и я, бился над
решением неразрешимых проблем.
НЕ ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ
Не прелюбодействуй, учил Христос, на чужих жен не заглядывайся и не
помышляй о них. Во-первых, я сомневаюсь в том, что сам Он придерживался этой
заповеди. Я понял Его натуру, я уверен, что в отношении с женщинами Он был
близок нашему времени. И я не осуждаю Его за это, я Его понимаю: без женщин
Он не смог бы проповедовать свое учение и просуществовать больше недели, как
и я. А, во-вторых, как быть, если они (то есть женщины) сами помышляют о
тебе? Когда я был в зените славы и в расцвете моих удивительных способностей
(в газетах писали об "эффекте Л." или о "феномене Л."), меня завлекла к себе
домой некая дама, захотевшая получить от меня частную консультацию по поводу
похудения (в ней было более ста килограммов), улучшения фигуры и душевного
состояния. Сначала она меня хорошо накормила. Она страшно рассердилась на
то, что я отка-зался пить спиртное: в то время я должен был воздерживаться
от пьянства не столько из религиозных, сколько из медицинских соображе-ний.
Удивительные существа наши женщины! Страдают от пьянства мужей, но если
попадает трезвенник, прилагают невероятные усилия, чтобы заставить его пить.
Почему бы это? Очень просто: порочные ненавидят непорочных. Потом моя дама
разделась догола. И я охнуть не успел, как она скинула все свои шмутки и
предстала передо мной в виде рубенсовской Венеры. Честно признаюсь, я не
могу сказать, что она была безобразна. Скорее наоборот, она по-своему была
великолеп-на. Я так ей и сказал: "Фигура у вас прекрасная, исправлять ее ни
к чему, да и худеть я не рекомендую". Она сказала, что сейчас все худеют,
что ей хотелось бы талию потоньше, загривок убрать, руки слегка утончить и
вообще. Я ей наговорил кучу полезных советов. Она слушала рассеянно. Потом
неожиданно попросила, чтобы я оторвал ее от пола, не прикасаясь к ней руками
(в это время у меня как раз обнаружились способности такого рода). Я сказал,
что она не спичка и даже не чайная ложка. Она сказала, что, если я подниму
ее от пола без прикосновения хотя бы на миллиметр, она позволит мне делать с
ней все, что я захочу. Я сказал, что даже с прикосновением я вряд ли смогу
оторвать ее от пола, ибо я не штангист. Она рассвирепела, сказала, что если
я не..., то она навешает мне... Она употребила слово, которое я не решаюсь
приводить здесь. Переводится это слово на обычный язык как "оплеухи",
"тумаки", "подзатыльники".
Или вот еще случай. Меня, как тунеядца, пригласили в комиссию по
принудительному трудоустройству. Члены комиссии -- в основном ста-рые члены
партии, пенсионеры. Один представитель от районного Сове-та, один -- от
профсоюзов, один -- от юридических органов, один -- от райкома комсомола,
один -- от райкома партии. И еще какие-то непо-нятные лица. "Ничего себе,
хорош,-- - сказал председатель комиссии (меня накануне заволокли в милицию
под видом пьяного и основатель-но обработали).-- И тебе не стыдно? Такой
здоровый молодой парень, а пьянствуешь и черт знает чем занимаешься!" Я
сказал, что занимаюсь делами, весьма полезными людям: облегчаю им жизнь.
Кончилась эта беседа тем, что представительница райкома партии дала мне
"телефон-
чик" и пообещала устроить на хорошую работу. Когда я навестил ее на
другой день, она сказала, что либо я буду делать то, что ей нужно, либо она
велит отправить меня на работу в урановые рудники, откуда никто не
возвращается. Что мне было делать?
АНТИПОД
Я поделился своими сомнениями с Антиподом. Он посмеялся, конечно. "Хотя
ты и Бог,-- сказал он,-- ты наверняка капитулировал. Есть принципы поведения
людей (да и Богов, пожалуй), которые не в силах отменить никто. Вот тебе
один из них. Если человек физически способен совершить некоторый поступок и
нет никаких внешних препят-ствий для его совершения, если в голову ему
пришла мысль и появи-лось желание совершить этот поступок, если он надеется
