глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто
освещался изнутри.
Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание.
Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился в волосы
Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул,
отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его
различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь
какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз. Это
был старый заброшенный колодец с гладкими черными стенами. Дно его
находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин
протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался
нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли,
вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли и
прижавшись к стенам колодца.
Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали
какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи взглянули вверх и
увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала прямо
на лицо Мартина. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем
раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала
задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях - так крепко
вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о
стенки колодца, ноги болтались в воздухе.
Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала.
Паоло бросил на пса взгляд и почувсвовал, как его левая ладонь, еще
влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на
одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять
ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А
собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал,
пытаясь оторвать собачью лапу.
- Не двигайся, - прошептал Паоло. - Оставь ее... Лицо его исказилось
от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал
головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы
соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши
он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу.
Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло
открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может
провисеть еще минуты-полторы от силы. И тут Паоло заплакал, слезы
струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он
надеялся, что боль не продлится целую вечность...
Глава двенадцатая
Впервые за этот год денек выдался по настоящему теплым. Весенний
солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза
телевизионщикам, устанавливающим оборудование.
Обычно молчаливые и циничные, сейчас они перебрасывались шуточками.
Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.
А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние
цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они вдоль террасы, и
Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь нормальным
человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на
своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то
вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно
прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их
тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело.
Дин решил нарушить затянувшееся молчание. - Итак, у нас уже четыре
кинжала, - начал он.
Дэмьен кивнул: - Дин, осталось три, но я не могу больше терять время.
- Он помедлил, затем еле слышно продолжал: - Единственный способ
отделаться от Назаретянина - это истребить по всей стране всех младенцев
мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.
Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена. Лицо Торна
выражало твердую решимость, и Дин даже присвистнул, пытаясь мысленно
охватить грандиозность предложения.
- Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране?
- сделал он слабую попытку возразить.
- В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов, - заявил
Дэмьен. - А эти педантичные христиане точно придерживаются буквы
предсказания.
Они пришли в сад. Дэмьен сорвал цветок с куста рододендрона и
принялся обрывать лепестки.
- Как Барбара? - поинтересовался он.
- Хорошо, - ответил Дин.
- А как твой сын? Дин тут же подавил в себе страшную догадку. -
Прекрасно, прекрасно, -
заверил он Торна.
Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что к ним подбегает Питер.
Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.
- Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?
- Кто? - Дин прикинулся дурачком и тянул время.
- Твой сын.
- Нет. - Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня в этом не
было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал все его самые сокровенные
мысли. - Нет-нет, - повторил Дин, - двадцать третьего марта, как раз перед
полуночью.
Питер подбежал к ним и передал, что мама готова начать работу. -
Скажи ей, что мы уже идем, - пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя на
Дина. Он оборвал с цветка все лепестки и теперь мял в пальцах его
сердцевину. - Уничтожьте Назаретянина, - еле слышно произнес Торн.
- Но как? - раздраженно бросил Дин.
- Для этого-то и существуют ученики, - просто заметил Дэмьен. -
Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с собой на
охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.
Он повернулся и зашагал к дому, улыбнувшись и пожелав Дину
приободриться.
Дин наблюдал за ним. Да уж, приободриться. Пожелание в духе
британцев: "Возьми себя в руки. Вот теперь можешь и чай с орешками
попить". Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она
оказывает на Дэмьена плохое влияние. И впервые Дин почувствовал
безотчетный страх, будто совершил ужасную ошибку. Волна внутреннего
сопротивления поднялась было в нем, но он тут же совладал с ней и
направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные
списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто не мог
возвратить ее ему. Сожалеть о чем-то уже поздно. Однако, подойдя к
письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что одной
вещи не сделает никогда, даже если это будет означать для него великие
муки...
В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн - самом сердце обитания
английских юристов, - молодой адвокат по имени Фрэнк Хатчинс поднял
трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения, повесил
ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день. Убедившись, что
персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу, вытащил справочник и
положил его рядом с телефоном.
Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат. Три года назад
его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно ожидая
настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно справился
со своей работой. А начал Хатчинс с того, что принялся выуживать из
воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде "Сатанизм
и сотворенное им зло" и тщательно исследовал подобные статьи. В конце
концов у него собралось изрядное досье.
И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет. Когда он
покинул свой кабинет, в ушах все еще стояло дребезжание телефонных
звонков. Адвокат закатился в бар и, в одиночестве восседая за стойкой,
потягивал "чери".
Для сестры Ламонт поменять свою смену на другую было делом не
сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась, как он
ей дорог. Когда Ламонт попросила о замене, Шарон великодушно уступила,
проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена.
Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою дорожную сумку и
отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует от нее детального
изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ей
надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную историю, чтобы развлечь
бедную толстушку...
...В Хампстеде десятилетний Тревор Грант разработал план. Он
прекрасно понимал, что родители ни за что не отпустят его одного на
уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и начнется
дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли и узнал, что
сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда мать
поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже
в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы они не сходили с ума. Положив
трубку, Тревор пересчитал свои карманные деньги и стал прикидывать,
попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше просто стащить
их. Он остановился на последнем. В будущем он еще не раз прибегнет к
подобному решению.
В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и
осведомился, не сможет ли тот провести воскресную службу за него.
Воскресенье - день семейного траура, объяснил Росс. Молодой человек с
готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение
при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией.
- Благослови тебя Господь, - напутствовал священника Росс и вернулся
в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый
крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами...
...Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и сообщил,
что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По ее
голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет проверять,
звонить, выяснять, и когда он, наконец, вернется, разразится чудовищный
скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил прелесть в
этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину...
По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в дорогу. Они еще
раз проверили маршрут перед путешествием к их общей заветной судьбе.
Каждый осознавал, что готов выполнить все, что пожелает или потребует
Дэмьен Торн.
Глава тринадцатая
С тех пор как страшная весть обрушилась на него, Антонио был
безутешен. Он любил их всех, особенно Мэтью, которого знал вот уже
тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение.
Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени Дэмьен Торн.
Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в него кинжал. Он
придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели, Антонио
представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал бы
наказывать его за эту жестокость.
Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он начисто забыл
об осторожности. Его безудержная ярость то и дело выплескивалась наружу,
стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна.
У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот
будет находиться без охраны. За ним нужно охотиться на открытом
пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.
На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него не осталось
выбора.
Пока поезд, громыхая по рельсам уносил их на запад, Антонио
поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и
