незначительной фигуре... Я начинаю разочаровываться в истинно высоком духе
Облеченных доверием...
- У Земли очень ядовитая ноосфера, - будто про себя, но достаточно
громко сказал Бандар-Бегаван. - Скепсис, цинизм, гордыня, нравственный
релятивизм - суть самые распространенные симптомы отравления. Я думал, что
хоть ты избегнешь ее деморализующего влияния. Я ждал, что ты, мой ученик,
здраво оценив объективную ценность своего... нашего деяния, примешь, тем
не менее, как должное и воздаяние за право реализовать свою свободу
воли... Выиграв в большом, мы потеряем в малом, что лишь послужит
восхождению на новую ступень совершенства...
- Знаете, Учитель, вы правы, конечно, как в своем смиренномудрии, так
и в оценке характера земной ноосферы. В нее, кстати, составной частью
входят две или три философии, очень близкие к исповедуемой нами. Но есть и
другие. Причем не знаю, замечали вы один парадокс? У них там учения,
духовно близкие нашему, наложены на совершенно чуждый нам
материально-психологический субстрат. И я, как-то невольно, просто из
любопытства, взялся и промоделировал зеркальную ситуацию. То есть привел
свой подлинный психотип в соответствие с прагматическими идеологиями
Земли...
- Это интересно... - в администраторе проснулся ученый. - То есть, ты
сознательно расширил сферу соприкосновения внутреннего мира с внешней
средой в окружении принципиально иной ноосферы? Я думал, судя по твоим
манерам, ты только лишь уклонился от рекондиционирования на поведенческом
уровне... А ты впустил чужое в глубины личности. Не слишком ли
опрометчиво?
- Нет, ничего, я проверял. Но зато теперь я знаю, как избегнуть и
обвинения, и наказания. И даже... Я не зря спросил насчет статус-кво. Я
могу сделать и это...
И кратко, чтобы не сказать лишнего (он не был до конца уверен в
подлинной широте взглядов профессора и его способности переступить через
некоторые незыблемые этические догматы), Антон обрисовал контуры своего
нового, только приобретшего стройность плана. Упирая на то, что после
возвращения группы космонавтов в их личное будущее и задержки с решением
судьбы группы Воронцова-Новикова состояние мировых линий в
пространстве-времени "Земля, XX век" настолько лабильно, что возможно
практически любое решение.
- Насколько я понимаю, ты предлагаешь мне шантаж в отношении Совета?
- слово "шантаж" он выговорил по-русски с плохо скрываемым отвращением, но
в целом выдержка профессора оказалась на уровне. В конце концов, в своих
трудах по имморальным этикам он подошел достаточно близко к нынешним
взглядам Антона, хотя и с иных позиций.
- Вы употребляете термин в его земном значении, - уточнил Антон.
- Ни в каком другом он просто не существует.
- Тогда назовем это так. Кроме шантажа в моих замыслах можно
вычленить еще преступный сговор, злоупотребление служебным положением,
вымогательство и покушение на дачу взятки должностным лицам. (Все
вышеназванное Антон произнес по-русски). Как видите, я неплохо знаком с
юриспруденцией. К нашему с вами счастью, ни одно из перечисленных
преступлений не имеет у нас наказуемых аналогов, а следовательно, и не
может усугубить нашу участь.
- А как быть с кармой? (На самом деле Бандар-Бегаван имел в виду
несколько иное понятие, но для адекватного разъяснения у нас не хватит ни
места, ни времени).
- Русские говорят: "Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не
спасешься".
- Послушай, у меня возникла мысль! На самом деле, не ввести ли в мою
этическую систему "покаяние" как самостоятельную монаду?
- Думаю, ее гибкость значительно увеличится. Только отложим
реализацию идеи до более спокойных времен, - пресек Антон вспыхнувший у
профессора реформаторский энтузиазм.
"Тоже мне Лютер нашелся", - добавил он про себя.
- Пока что следует сосредоточиться на текущих заботах. Не знаю, как
вы, а я предпочитаю изгнанию повышение по службе. И даже согласен еще
поработать на Земле. В этом есть своя прелесть. Она мне близка и привычна,
а после устранения аггров пребывание на ней сулит неограниченные
возможности. В том числе и для научных занятий. А вас какой пост устроит?
И они углубились в обсуждение тонкостей своего заговора, или все-таки
лучше сказать - сговора. Несмотря на нравственный максимализм,
Бандар-Бегавану слишком не хотелось терять должность, кафедру,
интеллектуальную да и физическую свободу. А предлагал ему Антон вещи,
вполне естественные на Земле, но с местной точки зрения, пожалуй,
действительно довольно циничные...
1
Наташа вошла в кабинет Воронцова. Кажется, совсем недавно она впервые
побывала тут, только видела его с другой стороны, из Зазеркалья. И до сих
пор не понимала - на самом ли деле было то, что было, или эти воспоминания
вложили ей в мозг пришельцы с непонятной целью, не просто ведь затем,
чтобы облегчить второе знакомство с Дмитрием. И снова, как тогда, Воронцов
сидел за массивным письменным столом адмирала, сверкал серебром кофейник,
поднималась над пепельницей струйка табачного дыма.
Он не сразу заметил ее появление, погруженный в изучение каких-то
чертежей, покрывавших всю поверхность стола. Попискивал работающий
компьютер, по его зеленоватому экрану пробегали колонки цифр, разноцветных
квадратиков и схем.
Под ногой Наташи чуть скрипнула плашка паркета, и Воронцов обернулся.
- А, это ты? Разыскала? - и улыбнулся.
- Да, разыскала. Раз ты сам не догадался показать мне свое убежище. А
оно мне не совсем чужое. Понимаешь, о чем я? Исчез куда-то, третий день не
появляешься, пришлось искать. Хорошо хоть, что в Замке ничего случиться не
может, а то бы уже с ума сходила.
- Чего ж не понять? В чем-то ты права, согласен. Только... Если уж мы
об этом заговорили. Мужчина должен иметь свое, как ты выразилась, убежище.
У меня дома даже мать к отцу в кабинет без приглашения не заходила. И я
лет до шестнадцати - тоже. Так было заведено, и по-моему - правильно...
- Может, мне уйти?
Воронцов снова улыбнулся, как когда-то умел, похоже - сохранил эту
улыбку последним напоминанием об их общей юности, встал и взял Наташу за
руку.
- Обижаться не нужно. И пытаться переделывать друг друга - тоже. Есть
вещи, которые нужно принимать как данность. Или не принимать вообще. Вот у
меня срочная работа появилась, такая, что буквально не оторваться, даже на
обед ходить нет ни времени, ни желания... И еще не раз что-то подобное
возможно. Я тебе уже говорил, что жена морского офицера - довольно
специфическая профессия. Я думал - ты давно поняла. Оттого, что я сейчас
на берегу, ничего не меняется. Тем более, это только вопрос времени...
Наташа из всего им сказанного выделила для себя только одно - что он
второй раз за время их нового знакомства употребил слово "жена"
применительно к ней. И впервые - в прямой постановке. Тот, первый раз, он
сказал противоположное - что она скорее выгадала, не став его женой. А
больше они этой темы не касались. Ей было достаточно, что он с ней, и
Наташа боялась спугнуть свое счастье, начав что-то выяснять о сути их
отношений. Да, честно говоря, и не считала себя вправе претендовать на
большее после того, как вышла замуж за другого, жила с другим и не сама
пришла к Воронцову, а встретилась с ним случайно. То есть фактически имел
место не добровольный и равноправный союзнический договор, а
безоговорочная капитуляция. И пусть Наташа не формулировала для себя
положение именно таким образом, но понимала его так и старалась держаться
соответственно. Но теперь слово произнесено.
- Ты и здесь все сам решил? - спросила она, чуть наклонив голову и
прищурившись. - И я имею право официально считать себя женой?
Воронцов потер ладонью подбородок, словно проверяя, не пора ли
побриться. Заложил руки за спину, качнулся с каблука на носок.
- Как тебе сказать? Я думал, мы с тобой сразу все решили. Когда ты
меня с порога не выгнала и... все остальное. Впрочем, если имеешь иные
соображения - дело твое, не смею навязываться.
- Какой ты... невыносимый тип. Тебе только с мостика командовать, да
политзанятия с матросами проводить. Интересно, с кем-нибудь было -
живешь-живешь и вдруг узнаешь, что уже полгода чья-то жена?
Воронцов пожал плечами. Подошел к малозаметной дубовой дверце в
стенной панели. Полуобернувшись, спросил:
- Так как же? Согласна ты с названной должностью или...
Только что Наташа обрадовалась, и вдруг ей снова стало не по себе.
Что-то такое угрожающее послышалось ей в тоне Дмитрия. Будто он так и не
забыл ничего, и не простил ей, и продолжает утонченно мстить, словно
невзначай язвя и унижая.
Как граф Монте-Кристо, долгие двенадцать лет во всех своих жизненных
перипетиях недобро помнил о ней, лелеял планы, для того ее и разыскал,
сделал своей любовницей и по-прежнему выжидает момента, чтобы задеть
побольнее... Да ну, ерунда какая, тут же одернула Наташа себя. Уж он-то на
подобное не способен, просто такой у него выработался характер. И не без
ее, признаться, помощи.
- Ну что ты меня мучаешь, Дим, сам же все знаешь. Конечно, я
согласна, просто иначе себе все представляла...
- Хорошо, если так... - он открыл дверцу, и в руке у него оказалась
красная сафьяновая коробочка.
Воронцов надел ей на палец давно приготовленное кольцо с тремя
довольно крупными бриллиантами - ее зодиакальными камнями. И поцеловал,
тут же словно застеснявшись этой процедуры. На глаза Наташи набежали
слезы, но она сдержала их, улыбнулась вздрагивающими губами.
- А по-настоящему как-нибудь позже, - сказал он, доставая из бара
бутылку "Абрау-Дюрсо". - Не хочется мне цирк устраивать...
- Да, - кивнула Наташа, подставляя под горлышко сразу наполнившийся
пеной бокал. - Давай пока вообще никому не говорить. Тут с этим делом, сам
знаешь, сплошные драмы и трагедии...
- Воля ваша, барыня. Я эти соображения тоже учитывал, хоть и не все
понимаю. Тому же Олегу с Ларисой вроде никто и ничто не мешает. Правда,
между нами говоря, особого смысла в подобных актах не вижу, в наших
конкретных условиях. Как будто, в случае чего, данная процедура тебя
удержит...
- Ты, как всегда, ничего не понимаешь, - с кольцом на пальце Наташа
на самом деле чувствовала себя совсем иначе, немного даже удивляясь
происшедшей перемене. Ей казалось, что в первый раз, во Дворце
бракосочетаний все было не так, абсолютно. Там она испытывала скорее
растерянность и страх - от бесповоротности совершаемого, от неуверенности
в том, что стоящий рядом с ней человек действительно любим ею и нужен... И
ведь не обмануло предчувствие.
Ну что ж, остается надеяться, вдруг на этот раз боги будут к ней
милостивее.
Чтобы как-то разрядить слишком уж многозначительную и чересчур
мелодраматическую сцену, Наташа, поставив бокал на край стола, спросила:
- А теперь-то, надеюсь, я могу узнать, чем ты тут в одиночестве
занимаешься?
- Да ничем таким уж особенным. Просто я - человек предусмотрительный.
На волю обстоятельств полагаться избегаю. И в успешное завершение нашей
эпопеи не слишком верю. В смысле не до конца. Всегда может произойти
что-нибудь непредвиденное. Как уже на Валгалле случилось. Посему следует
иметь кое-что в запасе.
- Что значит - не веришь? Думаешь, мы можем остаться в Замке
навсегда? - подобные мысли тоже приходили ей в голову, особенно когда она
