Гаснет за иллюминатором прямо на глазах горячечный отсвет уходящего
солнца, и горизонт наливается сочной, плотной чернотой, от нее невозможно
оторвать глаза. Есть в этом поднебесном мире, непонятном и таинственном
для человека, как далеко не летал бы он в космос, неизъяснимое,
притягивающее и зовущее, непонятное и не объясненное еще никем
могущество...
- Поспим, ночь на дворе, - пробормотал, сладко зевнув и потянувшись,
сосед справа, заглядывая через мое плечо в иллюминатор. На меня пахнуло
чем-то сладким, приторным - не то лосьоном после бритья, не то духами
далеко не мужского качества. Впрочем, он всегда любил все броское: костюмы
и рубашки, галстуки и носки, хотя нельзя отказать ему во вкусе. Вот и
опять он в новеньком, с иголочки, светло-сером костюме-тройке, в модной
рубашке с серебряной иголкой, скрепляющей воротничок. Мы с ним одногодки,
но выглядит он куда солиднее - круглое, как надутый воздушный шарик, лицо,
редеющая шевелюра без единого седого волоска аккуратно зачесана; слова не
произносит - цедит солидно, веско, каждое - точно на вес золота, так, я
уверен, думает он. Есть категория людей, не нуждающихся в представлении:
глаз сразу выделит такого из числа других - он может занимать пост в
горисполкоме или в Госплане, быть редактором газеты или секретарем
республиканского комитета профсоюза, спортивным деятелем союзного масштаба
или сотрудником Госкино... Есть у всех одна объединяющая черта - некая
обособленность, отъединенность от иных, не обремененных высокими заботами,
кои выпали на их долю. Нет, это отнюдь не свидетельствует, что человек худ
или глуп, неумен или болезненно самолюбив; среди этих людей встречается
немало хороших, деятельных личностей, коих объединяет с остальными, им
подобными, разве что общая внешняя форма...
Об этом тоже не скажешь ничего плохого. Я его помню еще по
университету, хотя и учились мы на разных факультетах: он - на
юридическом, я - на журналистике. Но выступали в одной команде - он плавал
на спине где-то на уровне твердого, что по тогдашним временам считалось
хорошим достижением, второго разряда. Дружить не дружили, но за одним
столом сиживали, отношения складывались ровные и позже, когда после
окончания курса обучения ушли работать: я - в редакцию "Рабочей газеты", а
он - в райком комсомола. Потом занимал пост в горспорткомитете, откуда его
повысили до зампреда республиканского совета спортивного общества, а вот
уже три года он обитает в Москве, в ЦС.
Кто его знает, но скорее всего сыграло роль, наше многолетнее
знакомство, потому что именно к нему я позвонил первому, когда случилась
эта история с Виктором Добротвором, и он сразу, без каких-либо отговорок,
пожалуй, даже с явной радостью согласился встретиться. Ну, а уж разговор я
запомнил на всю оставшуюся жизнь, это как пить дать.
- Сколько лет, сколько зим! - воскликнул он, выходя из-за стола,
улыбаясь самой дружеской улыбкой, и поспешил мне навстречу по
рубиново-красной ковровой дорожке своего просторного, с четырехметровой
высоты потолком кабинета. Он блестяще смотрелся на фоне стеллажа во всю
стену, уставленного кубками, вазами, памятными сувенирами, испещренных
надписями на разных языках народов мира - крепкий, солидный,
розовощекосвежий - ни дать ни взять только что из сауны.
- Привет, Миколя, - по старой студенческой привычке обратился я, и
легкая тень проскользнула по его приветливому лицу. - Без дела заходить не
люблю, а по-дружески, кто его знает, как встретишь.
- Скажешь такое, Олег Иванович! - Он назвал меня по имени-отчеству? С
чего бы это? И почему он знает мое отчество? Такое начало заставило
насторожиться. - Мы ведь одним миром мазаны, - продолжал он. - Сколько лет
выступали в одной команде, разве такое забывается? - Мы, я это знал
доподлинно, вместе выступали не так уж часто - на первенстве города среди
вузов раз в году да однажды, кажется, на Всесоюзной студенческой
спартакиаде...
- Как говорится, что было..
- Нет, нет, мы должны всегда и во всем помогать друг другу, как там
говорят на нашей Украине, - спилкуватыся! Ну, а как же иначе? - Он все еще
излучал радушие. Обошел стол, водрузил себя в кресло, привычным
начальственным жестом указав на стул за длинным столом для совещаний,
примыкавшем к его полированному "аэродрому" с полудюжиной телефонных
аппаратов слева. Я вспомнил, как однажды мой приятель-американец был
поражен таким обилием телефонов и не мог взять в толк, каким это образом
можно говорить сразу в несколько трубок. Ну, то их, американские,
заботы...
Как я понял по столь быстрому согласию на встречу, ты действительно
помнишь старое... Спасибо. Как живешь-можешь в Москве?
- Белка в колесе, - охотно пожаловался он. - Слуга всех господ,
да-да. Ведь у меня студенческий спорт - от Сахалина до Риги, прибавь еще
выход в мир, сам знаешь, наши соревнования с каждым годом приобретают все
больший размах и авторитет. Вот, кстати, Универсиада в Кобе -
представительство, считай, не слабее Олимпиады в Лос-Анджелесе.
Американцы, так те просто все пороги обили - интересовались, поедем ли мы
в Кобе. Вишь, как наш бойкот их Игр обеспокоил, забегали, паршивцы!
- Что касается нашего отсутствия в Лос-Анджелесе, не лучший был
выбран вариант.
- Как это понимать? Нет, тут ты мне не совет - зто было политическое
решение. Этим мы хотели показать тем силам, что стояли за Рейганом
накануне выборов, что мы никаких дел иметь с ним не желаем.
- Достигли же обратного эффекта - шовинизм вырос в Штатах до
неимоверных размеров, и Рейган буквально разгромил остальных претендентов
на Белый дом. И "блестящая" победа американцев на Олимпиаде - тоже
сослужила неплохую службу в этом. Нет, ты меня прости, но Олимпийские игры
были задуманы как средство объединения народов и без того разъединенных
границами, языками, политическими системами, военными блоками и т.д., а уж
не как способ усиления конфронтации!
- Ну, Олег Иванович, вы ведь против официальной линии идете, - мягко,
но очень-очень холодно произнес он. - Ну да не на партсобрании... Ведь ты
не за тем пришел, чтоб обсуждать дела минувших дней. Кстати, ты в Кобе
будешь?
- Собираюсь.
- Лады, увидишь нашу Универсиаду - стоящее зрелище, я тебе скажу.
Слушаю тебя. Самым внимательным образом.
- Николай, ты в курсе дел Добротвора. Ему нужно помочь.
- Добротвору? А какое отношение мы к нему или он к нам имеет?
- Виктор Добротвор вырос в обществе, работал на него - на его славу и
авторитет...
- Сраму до сих пор не можем обобраться! - Он явно был раздражен, но
пока сдерживал себя. - Пусть скажет спасибо, что в тюрьму не угодил.
- Не спеши. Я не пытаюсь оправдать его поступок никоим образом. Но
ведь нужно протянуть человеку руку, чтоб он окончательно не свернул на
дурную дорожку... У него сынишка во второй класс пошел, живет с ним,
потому что жена ушла еще два года назад...
- Видишь, жена раньше других раскусила его! А ты защищаешь...
- Да не защищаю - жить-то ему нужно, а из университета, где он
работал почасовиком на кафедре физкультуры, его уволили.
- Правильно поступили. Таким ли типам доверять воспитание молодежи?
На каком примере? На предательстве интересов страны?
- Не перегибай, Николай, не нужно. Тем более в его истории есть еще
неясные мотивы... - После этих моих слов он совсем озверел и едва скрывал
свое настроение.
- Неясные, для кого неясные?
- Для меня!
- Извините, Олег Иванович, а вы, собственно, какое имеете отношение к
Добротвору? Кажись, юридический не кончали, и мне странно видеть вас,
известного спортсмена, уважаемого публициста, в роли адвоката...
преступника. П-Р-Е-С-Т-У-П-Н-И-К-А!
- Вы ведь юрист, конечно же, знаете, что называть человека
преступником без приговора суда нельзя? - Я попытался сбить накал страстей
- не затем, вовсе не затем явился в этот кабинет.
- Для меня, для всех честных советских людей он - преступник, и иной
оценки быть не может, и закончим эту бесплодную дискуссию.
- Согласен, закончим. Но я прошу помочь Добротвору с работой. Ему
нужно жить, кормить и одевать, воспитывать, в конце концов, сына. А никто
не хочет палец о палец ударить, чтоб дать человеку подняться. Ну,
оступился, не убивать же его!
- Общество, наше спортивное общество, никакого отношения к Добротвору
не имеет. Мы не знаем такого спортсмена. - Голосу его мог позавидовать
прокурор.
- Вон за твоей спиной кубок, да-да, тот, с серебряной розой на овале!
Он завоеван Виктором Добротвором на первенстве Европы. И прославлял он не
одного себя - весь наш спорт. Почему же так легко сбрасываем человека со
счетов, вычеркиваем из жизни? Разве не такие, как Виктор Добротвор, своими
успехами, своим трудом - тяжким, нередко опасным для здоровья - не
работали на нас всех, на тебя, Миколя? В конце-концов, он твою зарплату
тоже отрабатывал. Не по-нашему, не по-советски поступаете: вышел спортсмен
в тираж - и скатертью дорога. А как мы молодежь будем звать в спорт, чем
привлекать? Выжали и выбросили?
- Я еще раз повторяю, Олег Иванович, не по адресу обратились... - Его
не пробьешь, как это я не догадался сразу, едва вступив в кабинет и увидев
то неуловимое, что выдает, выделяет среди других людей начальников,
уверовавших, что кресло обеспечивает им беспрекословное право
распоряжаться судьбами людей...
- Жаль. Жаль потраченного времени. - Я вышел не попрощавшись.
И вот теперь мы летим в одном самолете, сидим рядом, и он ни словом,
ни взглядом не напомнил о том полугодовой давности разговоре. А я его не
мог забыть - и все тут. Как не мог забыть ничего, малейшей детали
добротворовской истории, в которую был втянут волей случая, а теперь уже
не мог представить себе отступления, в какой бы благоприятной форме оно не
состоялось...
2
Тогда, поздним декабрьским вечером 1984 года, я позвонил Виктору
Добротвору буквально через пять минут после того, как переступил порог
дома.
Никто долго не брал трубку, и я уже подумал, что Виктор ушел, когда
раздался знакомый низкий, чуть хрипловатый баритон. Но как он изменился!
Мне почудилось, что я разговариваю со смертельно больным человеком,
подводящим итог жизни. У меня спазм сдавил горло, и я не сразу смог
ответить на вопрос Добротвора:
- Что нужно?
- Здравствуй, Витя, это Олег Романько. Я только что из Монреаля,
хотел бы с тобой встретиться.
- Зачем?.
- Нужно поговорить с тобой.
- У меня нет свободного времени.
- Виктор, да ведь это я, Олег!
- Cлышу, не глухой.
- Я еще раз повторяю: мне крайне нужно с тобой встретиться. Кое о чем
спросить.
- Возьмите газету, там есть ответы на все ваши вопросы, - прохрипел
Добротвор и повесил трубку.
- С кем это ты? - спросила Наташка, увидев мое вконец обескураженное
лицо. - Что с тобой, Олег?
- Я разговаривал с Виктором Добротвором.
- Это с бывшим боксером? Я сохранила для тебя газету, ты прочти, меня
статья просто убила. Как мог такой великий спортсмен так низко пасть!
- Не нужно, Натали, не спеши... Ему и без твоих слов, без твоих
обвинений плохо... А я не уверен, что дело было так, как сложилось
нынче...
- Я ничего не понимаю. Ты прочтешь статью, и мы тогда поговорим, -
сказала Наташа мягко, и в голосе ее я уловил тревогу, и это было хорошо,
потому что очень плохо, когда чужая беда не задевает нас. - Я - на кухню
