играла восхитительная музыка. Рыцарь Бертран от удивления даже не мог
говорить - он мог выражать свое почтение лишь учтивыми взглядами и жес-
тами.
1773
Аноним
МОНАХ В УЖАСЕ, или КОНКЛАВ МЕРТВЕЦОВ
Триста с лишним лет назад, когда Крейцбергская обитель была в самом
расцвете, один из живших в ней монахов, желая выяснить все о грядущей
жизни у тех, чьи нетленные тела лежали на кладбище, посетил его глубокой
ночью с целью провести исследование на сей страшный предмет. Когда он
открыл дверь склепа, снизу ударил луч света. Полагая, что это всего лишь
лампа ризничего, монах отошел за высокий алтарь и стал ждать, когда тот
уйдет. Однако ризничий не появлялся; монах, устав от ожидания, в конце
концов спустился во неровным ступеням, ведущим в мрачные глубины. Как
только он достиг самой нижней ступени, то сразу понял, что хорошо знако-
мая обстановка претерпела полное превращение. Он давно привык к посеще-
ниям склепа. Посему он знал убранство сей обители мертвых так же хорошо,
как свою убогую келью и все здесь было знакомо его взору. Какой же ужас
охватил его, когда он понял, что обстановка, которая всего лишь этим ут-
ром была совершенно привычной, изменилась, и вместо нее явилась какая-то
новая и чудная!
Тусклый мертвенно-бледный свет наполнял вместилище тьмы и лишь он
позволял монаху видеть.
По обе стороны от него нетленные тела давным-давно похороненных
братьев сидели в гробах без крышек, а их холодные лучистые глаза смотре-
ли на него с безжизненной твердостью. Их высохшие пальцы были сцеплены
на груди, а члены неподвижны. Это зрелище поразило бы самого отважного
человека. Сердце монаха дрогнуло, хотя он был философом, да еще к тому
же и скептиком.
В дальнем конце склепа за ветхим древним гробом, словно за столом,
сидели три монаха. Это были самые старые покойники в усыпальнице, любоз-
нательный брат хорошо знал их лица. Землистый оттенок щек казался еще
более резким при тусклом свете, а пустые, глаза испускали, как ему каза-
лось, вспышки огня. Перед одним из них лежала большая раскрытая книга, а
другие склонились над прогнившим столом, словно испытывая сильную боль
или сосредоточенно чему-то внимая. Не было слышно ни звука, склеп был
погружен в безмолвие, его жуткие обитатели неподвижны, как изваяния.
Любопытный монах охотно покинул бы ужасное появление и вернулся в
свою келью, или хотя бы закрыл глаза при виде страшного явления. Но он
не мог сдвинуться с места, чувствуя, будто бы врос в пол. И хотя ему
удалось обернуться, вход в склеп, к своему безграничному удивлению и ис-
пугу, он не смог найти и был не в силах понять, как отсюда выбраться. Он
замер без движения. Наконец старший из сидевших за столом монахов сделал
ему знак приблизиться. Неверными шагами он преодолел путь до стола и на-
конец предстал перед старшим, и тут же другие монахи подняли на него
недвижные взгляды, от которых стыла кровь. Он не знал, что делать, и ед-
ва не лишился чувств. Казалось, Небеса покинули его за неверие. В этот
миг сомнения и страха монах вспомнил о молитве и, как только сотворил
ее, ощутил в себе неведомую доселе уверенность. Он взглянул на книгу пе-
ред мертвецом. Это был большой том в черном переплете с золотыми застеж-
ками. Ее название было написано сверху на каждой странице: "Liber
Obidientiae".
Больше ему ничего прочитать не удалось. Тогда он посмотрел сначала в
глаза того, перед кем лежала книга, а потом в глаза его собратьев. Затем
он окинул взглядом остальных покойников во всех видимых сквозь мрак гро-
бах. К нему вернулись дар речи и решимость. Он обратился к жутким созда-
ниям, перед которыми стоял, на языке духовных пастырей.
- Pax vobis, - так он сказал. - Мир вам.
- Hie nulla pax, - вздохнув, ответствовал самый древний глухим дрожа-
щим голосом. - Здесь нет мира.
Говоря это, он указал себе на грудь, и монах, бросив туда взгляд, уз-
рел его сердце, объятое огнем, который, казалось, питается им, но его не
сжигает. В испуге он отвернулся, но не прекратил своих речей.
- Pax vobis, in homine Domini, - сказал он вновь. - Мир вам, во имя
Господне.
- Hic nоn pax, - послышался в ответ глухой, душераздирающий голос
древнего монаха, сидевшего за столом справа. - Нет здесь мира.
Взглянув на обнаженную грудь несчастного создания, он узрел то же жи-
вое сердце, объятое пожирающим пламенем. Монах отвел взгляд и обратился
к сидящему посредине.
- Pax vobis, in homine Domini, - продолжил он.
При этих словах тот, к которому они были обращены, поднял голову,
простер руку и, захлопнув книгу, изрек:
- Говори. Твое дело спрашивать, а мое - отвечать.
Монах почувствовал уверенность и прилив смелости.
- Кто вы? - спросил он. - Кто вы такие?
- Нам не ведомо! - был ответ. - Увы! Нам не ведомо!
- Нам не ведомо, нам не ведомо! - эхом отозвались унылые голоса оби-
тателей склепа.
- Что вы здесь делаете? - продолжил вопрошающий.
- Мы ждем последнего дня. Страшного суда! Горе нам! Горе!
- Горе! Горе! - прозвучало со всех сторон.
Монах был в ужасе, но все же продолжил:
- Что вы содеяли, если заслужили такую судьбу? Каково ваше преступле-
ние, заслуживающее такой кары?
Как только он задал этот вопрос, земля под ним затряслась, и из ряда
могил, разверзшихся внезапно у его ног, восстало множество скелетов.
- Они - наши жертвы, - ответствовал старший монах, - они пострадали
от рук наших. Мы страдаем теперь, пока они покоятся в мире. И будем
страдать.
- Как долго? - спросил монах.
- Веки вечные! - был ответ.
- Веки вечные, веки вечные! - замерло в склепе.
- Помилуй нас, Бог! - вот все, что смог воскликнуть монах.
Скелеты исчезли, могилы над ними сомкнулись. Старики исчезли из вида,
тела упали в гробы, свет померк, и обитель смерти опять погрузилась в
свою обычную тьму.
Придя в чувство, монах обнаружил, что лежит у алтаря. Брезжил весен-
ний рассвет, и ему захотелось как можно быстрее, тайком удалиться к себе
в келью из боязни, что его застанут здесь.
Впредь он избегал тщеты философии, гласит легенда, и, посвящая свое
время поискам истинного знания и расширению мощи, величия и славы церк-
ви, умер в благоухании святости и был похоронен в том самом склепе, где
его тело все еще можно увидеть. 1798
Аноним
ПЛЯСКА МЕРТВЕЦОВ
Много веков тому назад, если верить древней германской хронике, один
престарелый бродячий волынщик обосновался в маленьком силезском городке
Нейссе. Он жил добропорядочно и тихо и поначалу играл свои напевы лишь
для собственного удовольствия. Но это продолжалось недолго, поскольку
соседи всегда были рады послушать музыку и теплыми летними вечерами ста-
ли собираться у его дома, когда волынщик вызывал к жизни веселые звуки.
А потом мастер Вилливальд перезнакомился со всеми от мала до велика, был
обласкан и стал жить в довольстве и благоденствии. Влюбленные встреча-
лись у его дома, а местные щеголи в то время посвятили своим возлюблен-
ным много дурных стихов, на писание которых потратили немало драгоценно-
го времени.
Они были его постоянными заказчиками на чувствительные песенки и заг-
лушали их нежные пассажи глубокими вздохами. Пожилые горожане приглашали
мастера на свои торжественные вечеринки. И ни одна невеста не считала
пир по случаю бракосочетания удавшимся, если мастер Виллибальд не играл
на нем свадебной пляски собственного сочинения. Для этой самой цели он
придумал чувствительнейшую мелодию, сочетавшую в себе веселость и сте-
пенность, игривые мысли и меланхолические настроения, создав истинный
символ семейной жизни. Славный отзвук этого напева еще можно услышать в
известной старогерманской "Дедушкиной пляске", которая со времен наших
родителей являлась украшением свадебного торжества и слышится порой даже
в наши дни. Как только мастер Виллибальд начинал играть этот напев, са-
мая стыдливая старая дева не отказывалась пуститься в пляс, согбенная
мать семейства вновь начинала двигать потерявшими гибкость членами, а
седой дедушка отплясывал с цветущими отпрысками своих детей. Казалось,
этот танец и в самом деле возвращал старикам молодость, вот почему его и
назвали, поначалу в шутку, а после и окончательно "Дедушкиной пляской".
С мастером Виллибальдом жил молодой художник по имени Видо. Его счи-
тали сыном или пасынком музыканта. Но искусство старика не действовало
на юношу. Он оставался молчаливым и печальным при самых разудалых мело-
диях, которые играл Виллибальд. А на танцах, куда его часто приглашали,
он редко участвовал в общем веселье: забивался в угол и не отводил глаз
от прелестнейшей блондинки, украшавшей собою зал, не смея ни обратиться
к ней, ни пригласить на танец. Ее отец, бургомистр этого города, был
гордым и надменным человеком, полагавшим, что его достоинство будет ос-
корблено, если неизвестный живописец бросит взгляд на его дочь. Но прек-
расная Эмма не разделяла мнения отца: ибо девушка со всем пылом первой
тайной страсти любила робкого, статного юношу. Часто, когда она понима-
ла, что выразительные глаза Видо пытаются поймать ее взгляд, она умеряла
свою живость и позволяла избраннику своего сердца без помех насладиться
ее прелестными чертами. После она легко читала на просиявшем лице его
красноречивую благодарность. И хотя она смущенно отворачивалась, огонь
на ее щеках и искры в глазах с новой силой разжигали пламя любви и на-
дежды в груди влюбленного.
Мастер Виллибальд давно обещал помочь томимому любовью юноше добиться
предмета своей душевной страсти. То он намеревался, как кудесник прошло-
го, изнурить бургомистра колдовским танцем и принудить измученного чело-
века согласиться. То, как второй Орфей, он предлагал увести милую невес-
ту силой своей гармонии из отчего ада. Но у Видо всегда были возражения:
он никогда бы не позволил, чтобы отец его возлюбленной был хоть как-то
оскорблен, и надеялся добиться своего упорством и благодушием.
Виллибальд говорил ему: "Ты - полоумный, если надеешься добиться сог-
ласия богатого и гордого придурка посредством открытого и честного
чувства, вроде твоей любви. Он не сдастся, если против него не пустить в
ход какую-нибудь чуму египетскую. Когда Эмма станет твоей, он уже не
сможет изменить случившегося и станет добрым и дружелюбным. Я корю себя
за обещание ничего не делать против твоей воли, но смерть выплатит все
долги, и по-своему я тебе все-таки помогу".
Бедняга Видо был не единственным, на чьем пути ставил препоны и ро-
гатки бургомистр. Весь город питал не слишком пылкую к своему градона-
чальнику любовь и был рад выступить против него при любом удобном слу-
чае, поскольку тот был груб и жесток, сурово наказывал граждан за мелкие
и невинные шалости, если они не покупали прощения ценой крупных штрафов
и взяток. У него была привычка после ежегодной винной ярмарки в январе
отнимать у людей всю выручку в свою казну, якобы для возмещения ущерба,
причиненного их весельем. Однажды тиран Нейссе подверг их терпение слиш-
ком суровому испытанию и разорвал последние узы послушания притесняемых
граждан. Недовольные взбунтовались, смертельно застращав своего пресле-
дователя, поскольку угрожали поджогом его дома и домов всех богачей,
притеснявших их.
В этот решающий момент Видо пришел к мастеру Виллибальду и сказал
ему: "Теперь, мой старый друг, настало время, когда ты можешь мне помочь
своим искусством, что ты так часто предлагал сделать. Если твоя музыка
на самом деле настолько могущественна, как ты говоришь, то иди и освобо-
ди бургомистра, смягчив толпу. В качестве награды он, несомненно, пообе-
щает выполнить любую твою просьбу. Замолви тогда словечко за меня и мою
любовь и потребуй мою возлюбленную Эмму в качестве награды за оказанную
помощь". Волынщик рассмеялся на эту речь и ответил: "Чем бы дитя ни те-
