людей - через не могу, через борьбу, непонимание, непризнание, зависть,
клевету, через стиснув зубы, - у тебя нет таланта.
Твоя свобода, и творческая в том числе, - говорила она, - зависит от
того, как скоро ты поймешь, что талант не принадлежит тебе. Твоему даро-
ванию досталась не лучшая человеческая оболочка. Она ленива, слабохарак-
терна и слабонервна. Чем скорее ты подчинишь всего себя своему делу, тем
свободнее и счастливее будешь жить. Ведь ты не живешь, а мучаешься! А
все потому, что еще не осознал себя инструментом, дудкой господа Бога!
- Вы уж скажете - "господа Бога"... - возразил я.
- Да-да! Ты ни разу не осмелился назвать себя художником. Не вслух,
упаси боже, я сама не терплю эту неопрятную шушеру - "художников" на
словах. "В моей творческой лаборатории!" - передразнила она кого-то, не-
известного мне. - Ты не осмелился назвать себя художником внутри. Про
себя. А знаешь - почему? Думаешь, я скажу - от скромности?.. Нет. От бо-
язни ответственности. Осознать себя художником - это значит осознать от-
ветственность. Значит, халтурить уже нельзя, лениться нельзя, кое-как -
нельзя, бездумно - нельзя! Понял?! А ты хотел так - играючи, шутя. Мол,
я не я, и песня не моя!
Я разозлился. Она попала в самую точку.
- Почему же вы тогда ставили мне палки в колеса? Почему не давали де-
лать то, что мне хотелось? Почему запрещали сюжеты? - закричал я, вска-
кивая.
- Дурашка... - улыбнулась она. - Тебя нужно разозлить. Все пра-
вильно... Я тридцать лет отдала искусству, - значительно произнесла Ре-
гина, - и понимаю, что хорошо и что плохо.
Она рассказала, что Петров с Яной нашли себе нового партнера, из мо-
лодых. Он основательно изучил мою методику, его сны эффектны и прекрасно
выстроены. Они показывают программу, посвященную спорту.
- Это красиво, но... - Регина пошевелила пальцами и скривила губы. -
Если хочешь, я дам тебе несколько студий, будешь учить молодежь, ставить
с ними коллективные сны...
- Не знаю... - пожал плечами я.
- Ну, как хочешь! - снова рассердилась Регина. - Я сказала все. Вот,
возьми...
С этими словами она вынула из сумочки пакет и положила на стол. Затем
сухо кивнула мне и вышла из комнаты. Я слышал, как она обменялась двумя
словами с хозяином квартиры, потом хлопнула дверь.
В пакете оказалась ее брошюра обо мне, изданная в серии "В помощь ху-
дожественной самодеятельности", с дарственной надписью на титульном лис-
те: "Герою от автора. Презираю!!!" - а также письмо в областную филармо-
нию.
В конверте я нашел два листка. На бланке кондитерской фабрики с круг-
лой печатью, за подписью директора, секретаря парткома и председателя
месткома, было напечатано:
"Уважаемые товарищи!
Руководство предприятия внимательно ознакомилось с критическим мате-
риалом, содержавшимся в выступлении артиста тов. Снюсь. Критика признана
правильной. Тов. Мартынюк О.С. обеспечена материальной помощью из дирек-
торского фонда, ей предоставлена отдельная жилплощадь. Комсомольско-мо-
лодежная бригада шоколадного цеха взяла шефство над пенсионеркой тов.
Мартынюк О.С.".
- Бред какой-то... - пробормотал я.
На втором листке, вырванном из ученической тетради, крупным дрожащим
почерком было написано несколько слов: "Сыночку артист спасибо тоби за
комнату справна светла дай Бог тоби здоровья и дитяткам твоим. Оксана
Сидоровна Мартынюк".
И тут я вспомнил.
Собственно, эта записка с корявыми буквами и была тем толчком, кото-
рый вывел меня из оцепенения. Через день я уже летел домой в вагоне ско-
рого поезда. Четкого плана у меня не было, но решимость начать новый
этап профессиональной деятельности, злость на себя - этакая плодотворная
сухая злость - подстегивали мое воображение, рисуя студию, мою студию,
где я мог бы не только учить технике, но и делиться опытом - печальным и
предостерегающим.
Предстояло начать все сначала.
Никакого умиления по поводу того, что старушка уборщица с кондитерс-
кой фабрики получила комнату благодаря моему сну, я не испытывал. Это
чистая случайность, что сон дал эффект фельетона в газете. Я понимал,
что исправление отдельных недостатков не может быть целью моего сущест-
вования. И все же сознание того, что эфемерная, в сущности, вещь, мимо-
летное наблюдение, облаченное в форму сна, мои жалость и сострадание -
превратились в несколько квадратных метров жилплощади для несчастной
старушки... - нет, в этом что-то было!
Я ехал домой, и весенний ветер, гуляющий по коридору вагона, выдувал
из меня последние остатки снобизма.
Каждый должен пройти путь, который ему назначен. На этом пути неиз-
бежны потери. Может показаться, что я потерял слишком много, а приобрел
маловато. Но лишь тот, кто когда-нибудь - пускай слабо и случайно - ис-
пытал удивительное чувство доверия, которое возникает в общем сне с дру-
гим человеком, - может понять меня.
В моем купе ехали полковник, девушка-студентка и бородатый дед с бен-
зопилой, замотанной в старое, перевязанное веревками одеяло. Запах бен-
зина приятно щекотал ноздри. Я дождался, когда мои попутчики улягутся и
заснут, потом взобрался на верхнюю полку и, улыбаясь, прикрыл глаза,
предвкушая сюрприз для трех незнакомых людей, которых свела вместе доро-
га, как всех сводит и разводит жизнь, и которые никогда не узнали бы
друг друга, если бы не тот сон, где мы вчетвером летали на бензопиле по
небу, производя дым и грохот, а столпившиеся внизу люди, задрав головы,
повторяли с укоризненным одобрением:
- Ишь куды их занесло! Озорники известные...
И звездочки на погонах полковника сияли, как два равноправных созвез-
дия.
