виднелась волосатая грудь. Только живые, подвижные серые глаза позволяли
предположить, что он может оказаться кем-то еще, кроме как просто
иностранным техническим специалистом в рыбацкой деревне.
- Добро пожаловать в Браву, товарищ, - сказал Павел Горький на плохом
немецком.
Утонув в ротанговом кресле, с неизменной леопардовой шапочкой на
голове, Али "Святой" не сводил глаз с Фускии. Дверь открылась и впустила
двух женщин, которых расторопный Абшир осторожно представил
присутствующим:
- Товарищи Саида и Загора.
Малко подавил улыбку. Присутствие женщин на "официальном" ужине было
неожиданным. Саида, казалось, явилась прямо из борделя из "Тысяча и одной
ночи". Вульгарнее не придумаешь. Тяжелые черты лица, толстые чувственные
губы. Выражение лица одновременно наглое и покорное. Глаза, подведенные
сурьмой, тяжелая, отвислая грудь, обернутая розовым муслином, и штанишки,
как у зуава. У Саиды были такие же красивые ягодицы, как и у Фускии, но
руки - словно у кухарки. Загора была маленькая черная телка с порочными
глазками и короткой талией. К счастью, хлопчатобумажное бафто стыдливо
скрывало ее формы.
Саида устремила на Малко проникновенный взгляд и послала продажную
улыбку. Павел Горький налил себе мартини "Бьянко" и стал вяло прихлебывать
из бокала.
Малко задумался, что русский делает в этой дыре...
Горький подошел к нему и завел разговор на плохом немецком о
Восточной Германии. Малко быстро понял, что за якобы светскими вопросами
скрывался настоящий допрос... К счастью, он знал Восточный Берлин.
Когда-то он был там с миссией, которая закончилась для главного
заинтересованного лица трагически... [см. "SAС. Контрольно-пропускной
пункт "Чарли"] Малко, в свою очередь, разразился панегириком в адрес
сомалийского режима, чтобы отвести от себя огонь. Они сели за стол. Вечный
козленок в соусе. На закуску - местный творог с перцем.
Али "Святой", как всегда красноречивый и жизнерадостный, принялся
рассказывать с помощью Абшира о своем десятом паломничестве в Мекку...
Саида коварно села рядом с Малко. Али Хадж склонился через стол к
Фускии и что-то сказал, она перевела для Малко:
- Он сожалеет, что не видел вас в ваш последний приезд, но, как
говорят, ваше пребывание здесь не было таким уж неприятным...
Руководитель района подчеркнул свое замечание понимающей улыбкой.
Малко улыбнулся в ответ, пытаясь догадаться, что тот имеет в виду. Ему не
нравились ни атмосфера этого ужина, ни присутствие советского
представителя.
Подали кофе с кардамоном. Такой же горький, как всегда... Русский тут
же исчез, сославшись на то, что ему рано вставать. После его ухода
атмосфера немного разрядилась. Али "Святой" включил радио, танцевальную
музыку, и начал заигрывать с двумя "гостьями", которые ворковали, как
идиотки. Саида даже села толстяку на колени. Потом Фуския и Саида стали
неожиданно шептаться. Тем временем Абшир с серьезным видом обсуждал что-то
с Загорой в другом углу комнаты. Фуския подошла к Малко. Она явно
нервничала.
- Что случилось? - спросил он по-итальянски.
- Саида вас знает... - шепнула Фуския.
- Знает меня?!
- Ну, она знала Хельмута Ламбрехта. Она спала с ним в прошлый раз.
Это - девка из местного борделя. Поэтому Али ее и пригласил. Он
рассчитывал, что мы поссоримся. Саида только что сказала Али, что не
узнает вас, что спала она с другим человеком.
Малко показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. Он
почувствовал почти физическую боль от необходимости продолжать улыбаться.
Это было как снег на голову.
- Абшир в курсе?
- Нет.
Итак, можно разыграть еще одну карту... Теперь обе девки уже уверенно
сидели на коленях у руководителя района. Вот это и называется
строительством социализма... Шокированный Абшир поднялся, попрощался и
исчез. Малко мысленно испустил вздох облегчения.
- Как Али узнал о Саиде и немце? - спросил он.
- О, толстяк знает всех девок, - объяснила Фуския, - бордель
принадлежит ему. Али - сторонник старого режима, его подобрали коммунисты,
потому что у них нехватка кадров на местах.
- Он меня выдаст?
Она покачала головой.
- Не думаю. Он хочет только вас пошантажировать.
- Чего ради?
- Ради меня, - призналась Фуския, опуская глаза. - Он считает, что я
влюблена в вас. Хочет вас нейтрализовать...
Вот это сюрприз! Но все же надо продолжать игру.
Али все больше напоминал сатира. Малко подошел к Саиде, улыбнулся ей.
И обратился к Али по-английски:
- С прошлого приезда она не изменилась.
В глазах руководителя района мелькнуло изумление, и он немедленно
перевел фразу для Саиды. Та широко раскрыла глаза и побормотала ответ.
- Она говорит, что не знает вас, - объяснил Али "Святой".
- Да нет, все не так, - возразил Малко. - Когда я в последний раз
приезжал, я именно с ней занимался любовью.
Опять перевод. На этот раз Али выглядел смущенным и настороженным
одновременно.
- Тот иностранец, с которым она была знакома, - сказал он, - гораздо
старше вас, пониже, тоже седой, и у него под мышкой была татуировка,
какие-то цифры.
К счастью, Павел Горький уже ушел. У этой суки великолепная память.
Малко заставил себя улыбнуться.
- Она ошибается, - безапелляционно заявил он, хотя знал, что
руководителя района ему не убедить.
С этого мгновения он сидит на бочке с порохом. Единственный его
козырь - это Фуския.
Музыка продолжала завывать, пронзительная и надоедливая. Малко искал
способ выкрутиться, чувствуя, что Али за ним наблюдает. И Саида не сводила
теперь с него глаз. Он улыбнулся ей, но она почему-то не развеселилась.
Она ничего не понимала.
Малко демонстративно зевнул.
- Я спать хочу, - заявил он, - это, наверно, от солнца.
Видя разочарование на лице Али, он тотчас же прибавил:
- Ты можешь остаться, Фуския, если хочешь.
Он пожал руки Али и обеим сукам, поцеловал Фускию и исчез. У него
есть дела поважнее.
Абди спал на своей походной койке. Как обычно, он моментально
проснулся, когда Малко коснулся его.
- Я виделся с ней, - сказал шофер. - Она взяла золото. Завтра, на
заходе солнца, я снова туда иду.
Лед тронулся. Началась смертельная гонка на время.
14
Ахмед Тако с непринужденным видом прошел мимо помещения, где
складировали рыбу. Коптильня состояла из нескольких зданий, стоящих на
вершине холма, который возвышался над морем. Между ними были открытые
площадки, на которых сушилась рыба. В главном здании работницы с песнями
разделывали улов... Ахмед пошел вдоль склада, потом прошел мимо небольшой
конторки, в которой сидел советский инженер, руководивший коптильней.
Русский поднял глаза, увидел Ахмеда, но не обратил на него никакого
внимания...
Вот уже три часа Ахмед Тако прочесывал Браву по приказу своей сестры
Хаво. Он проверил все: маленькую обувную фабрику, фуражные склады, все
места, где могут скрывать заложников. Если только они в Браве.
Последним был рыбоконсервный завод. Ахмед его тщательно исследовал и
тоже ничего не нашел. Оставалось только здание с холодильными камерами,
где складировали мороженую рыбу. Маловероятно, конечно, но он должен
осмотреть все. Юноша пошел вдоль стены, остановился, делая вид, что
отправляет естественную надобность. Снаружи ничего не видно... Он
вспомнил, что говорила Хаво. Нужна _т_о_ч_н_а_я_ информация. Перед ним
оказалась тяжелая дверь из желтого дерева с большой ручкой. Он толкнул ее
и шагнул в открывшийся за ней коридор.
Павел Горький снял очки и из конторки наблюдал за пришельцем с
растущей тревогой. Это не был обычный вор.
Ахмед замерз в узком, темном и ужасно холодном коридоре. Он наудачу
открыл дверь, нашел за ней холодильную камеру, в которой лежали кучи
рыбных хребтов, и повернул назад.
Десять секунд спустя открылась другая дверь, и Ахмед увидел сомалийца
в свитере и вязаной шапочке, вооруженного большим автоматическим
пистолетом.
- Что ты тут делаешь? - зарычал он, увидев Ахмеда.
Тот остолбенел, с ужасом посмотрел на оружие, попятился, бормоча
объяснения. Мужчина не решался стрелять, он на самом деле принял Ахмеда за
заблудившегося кочевника. Со своими лохмотьями и босыми ногами тот не был
похож на шпиона. Мужчина подтолкнул кочевника к двери, продолжая угрожать
оружием.
Павел Горький уже покинул свою конторку. Он все видел и крикнул
по-сомалийски:
- Арестуйте его! Это - шпион.
Он сразу же заподозрил пришельца. Позади Ахмеда послышался визг.
Появился еще один сомалиец, вооруженный автоматом. Ахмед бросился бежать -
зигзагами. Его преследовали оба сомалийца, так и не решавшиеся стрелять,
чтобы не переполошить всю коптильню. Кто-то загородил Ахмеду выход, и ему,
совершенно обезумевшему, пришлось бежать в обратную сторону. Единственным
оставшимся выходом был сарай, где обрабатывали рыбу. Павел Горький
включился в преследование.
Ахмед ворвался в сарай, где на двух параллельных длинных столах
десятки женщин разделывали небольшие экземпляры молота-рыбы кривыми
ножами, распевая песни и подшучивая друг над другом. Юноша остановился как
вкопанный. Запах рыбы был отвратителен для него, привыкшего к пескам
пустыни. Его сильно затошнило. А преследователи уже приближались.
- Арестуйте его! - опять крикнул русский.
В панике Ахмед побежал между столами, пробиваясь сквозь женщин, чтобы
добраться до выхода напротив... Ему это почти удалось, когда перед ним
выросла огромная негритянка. Будучи родом из Бравы, она испытывала к
кочевникам отвращение. Резким движением она вонзила свой кривой нож в
плечо Ахмеда, зацепив лопатку, действуя будто крюком, как делала это с
акульими детенышами. Тонкое лезвие вошло в тело по рукоятку.
Ахмед вскрикнул от боли и, потеряв равновесие, рухнул на длинный
мраморный стол. Женщины прекратили работу. Сходя с ума от боли, Ахмед
нанес удар кулаком той, что вонзила в него нож, но промахнулся и ударил ее
соседку прямо в живот. Та взвыла.
Это стало сигналом к бойне. Как сумасшедшие, женщины бросились со
своими кривыми ножами на распростертого на сером мраморе негра.
Одна из них воткнула свой прямо в живот кочевника и дернула изо всех
сил, разрывая брюшину. Оттуда вывалились кишки и брызнул фонтан крови. Это
вызвало истерический смех ее соседки, которая, чтобы не отстать от
подруги, сорвала с юноши брюки и точным движением отрезала член. Павел
Горький колотил озверевших мегер по спинам, выкрикивая все, что он знал
по-сомалийски, чтобы попытаться прекратить бойню. Но чистильщицы как будто
взбесились. Они неистово наносили удары по уже неподвижному телу, раздирая
на куски, вырывая клочья мяса, обнажая мышцы и кости, дав волю своим
жестоким инстинктам. Ничто не остановило бы их. Одна из них воткнула нож
возле правого глаза, так, что он буквально выскочил из орбиты. Кровавое
глазное яблоко с окончанием зрительного нерва отлетело на плечо Павла
Горького, что вызвало животный хохот стоящей рядом женщины...
Русского едва не вырвало. Он такого не ожидал. Он перестал вдруг
повторять "не убивайте его", осознав, что пришелец уже давно мертв.
Одна за другой женщины отступили, внезапно протрезвев. Останки Ахмеда
смешались с останками рыб. Одна женщина вытащила еще торчавший в горле
искромсанного кочевника нож и вернулась на место, опустив голову.
Остальные сделали то же самое.
