полюбопытствовать восхитительным зрелищем роз и апельсинов, которое
разворачивалось в восточной части небосвода.
- Я сменю тебя, Петерс, - сказал я, - а ты отдохни.
Он передал мне вожжи и кивнул. Грин пересел ему на плечо.
- На фиг, Петерс, на фиг, Петерс, на фиг, Петерс...
Мы оставили позади много заброшенных ферм, их поля зацветали весенним
буйством сорных трав. В одном месте мы остановились и взяли еды из погреба
и из чулана фермы, чьи хозяева либо умерли от чумы, либо бежали из страны.
Наш безымянный конек, казалось, даже не задохнулся, и когда я поднес к
нему руку, испарины не было. Только одно изменение произошло в нем с тех
пор как я впервые увидел его в доме Монтрезора. Это была странная
клочковатость его шерсти и гривы, подобно осыпающейся кромке одежды,
которая вот-вот совсем развалится.
Мы продолжили свой путь. Лиги указала нам направление, ведущее вдоль
реки вниз по течению. Мы пересекали район темных озер и тенистые, поросшие
лесом равнины. Один, может, два раза во время этой части нашего
путешествия мне показалось, что я почувствовал присутствие По. Но это
быстро прошло, без всякого контакта.
В тот день мы подъехали к горе, с которой была видна Барселона, как
сказала мне Лиги. Я наслаждался нашей невероятной скоростью и мечтал о
том, чтобы можно было просто так, для удовольствия поскакать на этом
замечательном животном. Вид у него однако становился все более и более
потрепанным: большие пряди его волос улетали почти при каждом шаге, при
малейшем ветерке.
Грин вернулся назад после своего облета района гавани.
- На фиг, Гай, на фиг, Гай, на фиг, Гай, - объявил он жизнерадостно.
Я тяжело вздохнул.
- Думаю, он был на "Эйдолон", - сказал я вслух.
- Следуйте за ним, - указала Лиги.
Я так и поступил.
Мы въехали в город. Улицы большей частью были безлюдны, хотя кое-где
можно было слышать шум жизни, в окнах домов и магазинов иногда можно было
увидеть людей. Некоторые спешили по улице, словно пытались поскорее
преодолеть это расстояние. Впечатление было удручающим.
Мы повернул за угол, и большую часть хвоста нашей лошади унес
внезапный порыв ветра. Остался только огузок, который раньше был основой
для хвоста. Когда же мы приблизились к основанию длинного спуска, с
которого съезжали, пропало одно из ушей и большая часть гривы. Когда мы
свернули на пологую дорогу, ведущую к порту, я был изумлен, заметив, что
задняя часть животного становится заметно уже с каждым шагом. Посмотрев
вниз, я был озадачен еще одним открытием: лошадь ступала ногами по длинной
дорожке из собственных волос, которая не прерываясь, казалось,
образовывалась из самого животного. Оглянувшись назад, я увидел, что она
простиралась до угла, который мы обогнули последним.
Я уже хотел было обратиться к Лиги за советом, когда на наклонную
мостовую выкатилась бочка, выпавшая из тележки двух мужчин, которые
поднимали ее вверх по улице.
Сначала наш рысак пришел в замешательство. Как будто осознавая свои
убывающие размеры, он повернул свою полысевшую голову, в сторону
приближающейся бочки. В первый (и последний) раз он издал звук, похожий на
слабое полуржание, звучавшее, как эхо, которое зародилось на вершине горы
и, постепенно угасая, преодолев огромное расстояние, дошло до ее подножия.
Потом внезапно он пустился в галоп. Сила, заставлявшая его раньше
двигаться с невероятной скоростью, словно бы вселилась в него опять.
Корабли, пирс, здания на набережной превратились в туманную полоску. А
лошадь на моих глазах стала растворяться. Вскоре она достигла размеров
шотландского пони, хотя менее пропорциональных форм. Но несмотря на
уменьшение в размерах, сила все еще сохранилась, и мы ворвались на
территорию гавани с ужасающей скоростью. Вскоре казалось, что нашу повозку
тянет большая собака, потом - маленькая, потом - тающая тень. И тут, как
бы осознав свои обязанности, сморщенное существо встало на дыбы, испустив
короткий трубный звук. Повозка покатилась вперед. Я оглянулся и все, что
удалось увидеть, был лишь обрывок веревки, лежавший на мостовой. Я с силой
нажал на тормоз, но повозка не замедлила ход. Потом подоспел Петерс,
отбросил мою руку. Он налег на рычаг, пытаясь сдержать колесо. Зацепившись
ногами за скамейку, он перегнулся и потянул. Рукав его рубашки треснул от
напрягшихся мышц, запах дыма поднимался снизу. Но мы стали замедлять ход.
К счастью повозка была легкой. Мы остановились около груды ящиков,
слева был пирс. Серые чайки с криками бросались вниз. Петерс поспешно
разжал руки, медленно указал:
- Смотри, Эдди, это "Эйдолон". Эта животина хорошо поработала и
привезла нас туда, куда надо.
Когда мы сходили на землю, я услышал, как Лиги приговаривала:
- Pax vobiscum, Метценгерштейн.
Позднее, когда мы с Петерсом выгружали Вальдемара и некоторые другие
вещи, и команда шла нам навстречу, чтобы помочь перенести все на корабль,
я случайно взглянул на небо. Мой взгляд приковало облако четкой формы в
виде исполинской фигуры лошади необычной масти.
Я велел капитану Гаю немедленно отправляться в Англию и обещал по
дороге информировать его о положении дел. Мы втроем быстро съели легкий
завтрак, пока корабль готовился к отплытию, а я позволил себе осушить
бутылочку бренди, что заставило свидетелей этого смотреть на меня так,
словно они ожидали, что я вот-вот свалюсь. Потом я отправился в свою
каюту, где смыл с себя дорожную пыль. После этого я совершил ошибку,
позволив себе ненадолго растянуться на кровати.
Я был разбужен ужасной качкой и разворотами судна. Я вскочил, натянул
на себя одежду и быстро вышел наверх. Несколько мгновений я наблюдал шторм
и буйство волн, разбивавшихся о борт. Потом я вернулся вниз и попытался
найти Петерса. Он сказал мне, что я проспал более двенадцати часов, но
шторм начался недавно.
Плохая погода преследовала нас на всем протяжении выхода из
Средиземного моря, когда мы попытались взять курс на север к берегам
Англии, новый шторм, еще более свирепый, чем все предыдущие, обрушился на
нас. По этой причине мы не могли придерживаться определенного курса, а
просто приготовились выдержать этот натиск. Нас отнесло далеко в море, и
прошло три дня, прежде чем шторм утих. Когда все успокоилось, выяснилось,
что судну требуется основательный ремонт.
Какой бы злой гений не властвовал в этой части моря, он, казалось,
питал к нам особую антипатию. Только "Эйдолон" была приведена в порядок и
надежно залатана, как новый шторм обрушился на нас, отбросив еще дальше на
юг. Теперь уже этот был самым сильным во всех отношениях. Он мотал нас без
передышки, относя в сторону экватора к тропику Рака.
- Этот шторм... - сказала мне Лиги на утро седьмого дня.
- Да? - сказал я.
- Он, похоже, идет к концу.
Я вытянул руку, чтобы постучать по деревяшке.
- Слава богу! - добавил я. - Морякам действительно приходится
труднее, чем солдатам. Теперь я готов этому поверить.
- Нет, это еще не все, - сказала она.
- Что вы имеете в виду?
- Я не уверена, что это был естественный шторм.
- О?
- Буквально в самом конце, всего лишь на мгновение, мне показалось,
что я почувствовала ее незримое присутствие в состоянии полуконтроля над
собой, в то время как надо было проявить себя полностью.
- Помедленнее, пожалуйста, - сказал я, - я не совсем понимаю.
- Думаю, что они опять одурманили Энни, - сказала она, - и она
управляла этим штормом. Но даже под воздействием наркотиков и месмеризма,
она постаралась, чтобы сила была минимальной. В конце концов они тоже не
станут так истощать ее. У нее более высокое предназначение, чем просто
заставить нас убраться с пути.
- Вы уверены в этом? - спросил я.
- Нет, не уверена, - ответила она. - Даже сделав Энни управляемой, ее
трудно подчинить.
В тот день наступило временное затишье, небо прояснилось. Команда
всерьез обрадовалась, увидев голубое небо, которое, как казалось, годы
было скрыто мглой. Снова заработали помпы и началась починка. К счастью,
мачты уцелели.
Я думал, вовсе неплохо, что было так много работы, так как паруса
были опущены, и их не надо было вновь убирать, когда начался следующий
шторм.
Нас мотало уже сутки, и Лиги убеждала меня, что это был настоящий
шторм, а не одно из творений Энни. За этим последовал новый, а потом
налетел еще один. Мы были уже за линией экватора... Где-то в районе
тропика Козерога, а нас все относило к югу. Лиги объясняла это
неблагоприятными сезонными явлениями.
Наконец все улеглось, день и ночь простояли ясными. Следующий день
был таким же. Все было начищено и приведено в порядок, ветер нам
благоприятствовал. Мы подняли паруса и взяли курс на север. Команда снова
ликовала. Злые духи оставили нас в покое. Наступил наш час, и он был нашим
звездным часом. Люди пели и насвистывали, выполняя свою работу. Гернандесу
было отдано распоряжение приготовить ужин экстра-класса, что он и сделал.
Ветер не менял направления, небо было безоблачным, когда зашло
солнце. Что еще мы могли желать этой ночью, забираясь под одеяла, чувствуя
себя, может быть, более счастливыми, чем когда бы то ни было?
Следующая буря поразила как ангел огненной стрелой и она была ужаснее
всех предыдущих. Я в одно мгновение встал, оделся и вышел на палубу, так
как в борьбе с напористой стихией на счету была каждая пара рук. На этот
раз несколько членов команды было смыто за борт, мы потеряли также парус и
снасти. Даже одна мачта обломилась и упала за борт, наполовину выведя
"Эйдолон" из строя, хотя непосредственной угрозы перевернуться или пойти
ко дну еще не возникло. К счастью нам удалось довести до конца последнюю
починку, перед тем как налетел этот шторм.
Стихия бушевала очень долго. Мы уже были не в состоянии определить,
где мы находимся. Но на этот раз чувствовалось, что все как-то по-другому.
Несколько раз я испытывал то же чувство единения и разлада, как тогда,
когда мы мчались в повозке. Казалось, будто По опять странным образом
где-то рядом. Очень странным образом.
Потом Лиги сказала мне: - Она помыкает силами ночи, как древняя
богиня тьмы. Это шторм Энни, и направлен он на нас.
- Но не по ее же собственной воле!
- Им не приходится выбирать. Они опять смогли взять ее под свой
контроль.
- Неужели вы ничего не можете сделать? Или Вальдемар?
- Вальдемар испытывает телепатическую слепоту в отношении всего, что
касается Энни. А я, я некоторое время сдерживала ее, как только могла.
Думаю, сейчас мы были бы уже на морском дне, если бы не те маленькие
победы, которые мне удалось одержать. Она стала непреодолимо сильной.
- Неужели больше ничего нельзя сделать?
Она покачала головой.
- Мы должны ждать, когда она снова устанет. Я не могу воздействовать
на нее напрямую, а могу только отражать атаки, которые посылает она. Как
только она устанет, мы должны направиться к ближайшему берегу. Иначе, рано
или поздно, она нас потопит.
Так и продолжалось. Лиги оберегала нас, как могла. На следующий день
я был на снастях, чтобы ослабить натяжение и сберечь очередную мачту.
Странное дело, во время шторма высота не действовала на меня так пугающе,
как в погожий ясный день.
Не знаю точно, слышал ли я за устрашающим ревом ветра крик,
донесшийся снизу, но я почему-то посмотрел на палубу и увидел, как двое из
команды крепко ухватились за пиллерс, а один из них указывает на правый
борт. Я посмотрел в этом направлении и был совершенно поражен тем, что
